Кассандра Клэр - Спасение Рафаэля Сантьяго Страница 8

Повисла небольшая пауза.

— Что ж, отлично, — сказал Рафаэль. — Потому что я, в любом случае, ушел бы. Меня тошнит от Бруклина.

— Ты невыносимый мальчишка, — сообщил ему Магнус, и Рафаэль улыбнулся одной из своих редких, потрясающе милых улыбок.

Его улыбка быстро погасла, когда они подошли к его старому району. Магнус видел, что Рафаэль борется с паникой. Магнус помнил лица своего отчима и своей матери. Он знал, каково это, когда твоя семья от тебя отворачивается.

Он бы предпочел, чтобы у него забрали солнце, как это произошло с Рафаэлем, чем любовь. Он обнаружил, что молится, за многие годы он делал это редко, как делал раньше вырастивший его человек, как делал Рафаэль, который не мог вынести, что у него заберут две эти вещи.

Они подошли к двери дома, крыльцу с зеленой решеткой для стока дождевой воды. Рафаэль смотрел на него со смешанным чувством тоски и страха, как может грешник смотреть на небесные врата.

Магнусу пришлось постучать в дверь и дождаться ответа.

Когда Гваделупе открыла дверь и увидела своего сына, время для молитвы подошло к концу.

В ее глазах Магнус увидел все ее сердце, когда она глядела на Рафаэля. Она не шевельнулась, не бросилась к нему. Она смотрела на него, его ангельское лицо и темные кудри, стройную фигуру и румянец — перед приходом его откормили, чтобы он выглядел более живым — и больше всего на золотую цепочку, блестевшую вокруг его шеи. Это крестик? Он видел, как она задается вопросом. Это ее подарок, предназначенный охранять его?

Глаза Рафаэля сияли. Они не предусмотрели одну единственную вещь, с внезапным ужасом осознал Магнус. Единственную вещь, которую они не практиковали — предотвратить слезы Рафаэля. Если он прольет слезы перед своей матерью, то они будут кровью, и вся игра пойдет прахом.

Магнус начала говорить так быстро, как только мог.

— Я нашел его для вас, как вы и просили, — сказал он. — Но когда я добрался до него, то он был очень близок к смерти, поэтому я передал ему немного своей собственной силы, сделал его подобным себе. — Магнус поймал взгляд Гваделупе, хотя это было трудно, поскольку все ее внимание было обращено к сыну. — Творящим чудеса, — сказал он, как когда-то она назвала его. — Бессмертным магом.

Она считала вампиров чудовищами, но пришла к Магнусу за помощью. Она могла поверить магу. Она могла поверить, что маг не был проклят.

Все тело Гваделупе напряглось, но она коротко кивнула. Она узнала слова, понял Магнус, и ей хотелось верить. Ей так сильно хотелось верить в то, что они говорили, что она не могла заставить себя доверять им.

Она выглядела старше, чем несколько месяцев назад, изнуренной временем, когда исчез ее сын. Она выглядела старше, но не слабее, и она стояла, закрыв руками дверной проход, из-за нее выглядывали дети, но их защищало ее тело.

И все же дверь она не закрыла. Она слушала историю, обратив полностью свое внимание на Рафаэля, ее глаза осматривали знакомые черты его лица, когда он говорил.

— Все это время я тренировался, чтобы вернуться домой к тебе и заставить тебя мною гордиться. Мама, — сказал Рафаэль, — уверяю тебя, прошу мне поверить. У меня по-прежнему есть душа.

Глаза Гваделупе были все еще прикованы к тонкой сверкающей цепочке у него на шее. Рафаэль пальцами вытащил крестик из-под рубашки. Свисая с руки, крестик болтался, золотой и блестящий, самая яркая вещь во всем ночном городе.

— Ты надел его, — прошептала Гваделупе. — Я так боялась, что ты не послушаешь свою мать.

— Конечно, надел, — дрожащим голосом произнес Рафаэль. Но он не плакал, только не железная воля Рафаэля. — Я надел его, и он сберег меня. Он спас меня. Ты спасла меня.

Тогда все тело Гваделупе изменилось, с вынужденной неподвижности на движение, и Магнус понял, что в этом разговоре не один человек тренировал свое железное самообладание. Он знал, откуда оно взялось у Рафаэля.

Она перешагнула через порог и протянула руки. Рафаэль бросился в них, отбежав от Магнуса быстрее обычного человека, и крепко обхватил ее рукой за шею. Он дрожал в ее объятьях, дрожал всем телом, когда она гладила его по волосам.

— Рафаэль, — пробормотала она в его черные кудри. Сначала Магнус с Рафаэлем не могли перестать говорить, а теперь, похоже, не могла она. — Рафаэль, mijo, мой сынок, Рафаэль, мой Рафаэль.

Сначала лишь в наборе слов любви и утешения Магнус понял, что она приглашает Рафаэля войти, что они в безопасности, что им повезло, что у Рафаэля есть семья, которая никогда не узнает. Все слова, которые она произносила, были проявлением нежности и утверждением, любовью и предъявлением права: мой сынок, мой мальчик, мое дитя.

Остальные мальчишки с благословения матери окружили Рафаэля, и тот нежными руками касался их, гладил волосы малышей, тянул их с любовью, что казалось небрежным, но при этом было настолько осторожным, резко подталкивал старших мальчишек, но не слишком грубо.

Играя свою роль благодетеля и учителя юноши, Магнус тоже обнял Рафаэля. Будучи раздражительным, тот не приветствовал объятия. Магнус не находился настолько близко к нему с того самого дня, когда пытался остановить Рафаэля от того, чтобы тот вышел на солнце. Под руками Магнуса спина Рафаэля казалась тонкой, хрупкой, хотя он и не был таким.

— Я обязан тебе, маг, — сказал Рафаэль — легкий шепот на ухо Магнусу. — Обещаю, что я этого не забуду.

— Не будь смешным, — сказал Магнус, а потом, раз ему это сошло с рук, он отодвинулся и потрепал Рафаэля по кудрявым волосам.

Возмущенное выражение лица Рафаэля казалось смешным.

— Оставляю тебя наедине с твоей семьей, — сказал ему Магнус и пошел.

Но прежде, чем уйти, оностановился и вызвал из пальцев несколько голубых вспышек, которые образовывали крошечные детские домики и звезды, что делало магию чем-то веселым, чего дети не боятся. Он сказал им, что Рафаэль еще не настолько опытен и сказочно талантлив, как он, и не сможет в течение многих лет показывать такие крошечные чудеса. Он витиевато поклонился, отчего малыши засмеялись, а Рафаэль закатил глаза.

Магнус ступал медленно. Зима наступила, но не до конца, и он был счастлив простой прогулке и наслаждался мелочами жизни, свежим зимним воздухом, несколько случайных золотых листьев все еще кружились у него под ногами, голые деревья над головой ждали своего славного возрождения. Он возвращался домой в свою квартиру, которая будет казаться слишком пустой, но скоро он пригласит Этту, и она будет с ним танцевать и наполнять комнаты любовью и смехом, как наполняла его жизнь еще какое-то время прежде, чем покинуть его.

Позади себя он услышал топот ног и на мгновение подумал, что это Рафаэль, внезапно их игра потерпела неудачу, когда они думали, что одержали победу.

Но это был не Рафаэль. Магнус не видел его в течение нескольких месяцев, и к тому моменту тот стал заместителем Камиллы, спокойно приказывая вампирам на сотни лет старше него самого, как только мог это делать Рафаэль. Тогда он разговаривал с Магнусом, как один важный представитель Нижнего мира с другим, с идеальным профессионализмом, но Магнус знал, что Рафаэль ничего не забыл. Отношения между Магнусом и вампирами Нью-Йорка, кланом Камиллы, всегда были напряженными, но вдруг они стали менее натянутыми. Вампиры, кроме Рафаэля, стали приходить на его вечеринки и обращаться к нему за магической помощью, хотя Рафаэль снова не стал бы обращаться.

Преследующие Магнуса прохладной зимней ночью шаги принадлежали не Рафаэлю, а Гваделупе. Она задыхалась от того, как сильно бежала, темные волосы выбились из шпилек, образовав вокруг лица облако. Она чуть не врезалась в него прежде, чем остановиться.

— Подождите, — сказала она. — Я не заплатила вам.

Из дрожащих рук выпадали купюры. Магнус сжал ее пальцами деньги и накрыл их своими ладонями.

— Заберите, — призывала она. — Заберите. Вы их заработали, вы заработали больше. Вы вернули его мне, моего старшего мальчика, самого любого из всех, мою душу, моего храброго мальчика. Вы спасли его.

Она по-прежнему дрожала, когда Магнус держал ее руки, поэтому маг прижался к ее лбу своим. Он держал ее достаточно близко, чтобы поцеловать, чтобы прошептать самые важные тайны в мире, и он говорил с ней так, как хотел бы, чтобы какой-нибудь добрый ангел говорил с его семьей, с его собственной дрожащей юной душой, давным-давно и далеко-далеко.

— Нет, — прошептал он. — Нет, я не возьму. Вы знаете его лучше, чем кто-либо знал или узнает. Вы сделали его, научили быть тем, кто он есть, и вы знаете его до самой глубины души. Вы знаете, как он силен. Знаете, как он любит вас. Если я что-то и подарил вам, то подарите теперь мне свою веру. Научите одному всех ваших детей. Я никогда не говорил вам большей правды, чем эта. Поверьте этому, если вы больше ничему не верите. Рафаэль спасся.

Примечания