Почти полный список наихудших кошмаров - Сазерленд Кристал Страница 8

– Идем, мой чудоковатый красавчик, – сказала Эстер, поднявшись на цыпочки, чтобы положить подбородок на плечо брата. Пусть они и выглядели по-разному, чувствовали по-разному, расходились во взглядах по многим вопросам, но она никогда не считала Юджина никем иным, кроме как половинкой своей души, – давай отведем тебя домой.

5

Смерть и лобстеры размером с лошадь

Когда близнецы в конце концов вернулись домой, Розмари не спрашивала у них, где они провели всю ночь, – потому что самой Розмари не было дома. Их отец Питер, заслышав шаги, окликнул детей снизу, но они ему не ответили. Чуть позже Эстер спустила ему записку в кухонном лифте. Многим детям изрядно досталось бы за то, что они игнорируют родителей, но Питер в ближайшем будущем не собирался выходить из подвала, дабы их наказать.

Несколько лет назад Юджин предпринял целую серию попыток выкурить Питера из его берлоги, а для этого всю неделю:

• включал пожарную сигнализацию и делал вид, будто задыхается от дыма наверху лестницы в подвал;

• жарил несколько дюжин полосок бекона и оставлял тарелку наверху лестницы в подвал;

• сбрасывал бомбы-вонючки с лестницы в подвал.

Увы, Голлум по-прежнему оставался в своей пещере, и дети Соларов больше не боялись наказания со стороны обоих родителей.

Вот что они потеряли в лице Питера Солара: мужчину, который обожал пешеходные прогулки, поэзию и водил своих детей в зоопарк, где в подробностях объяснял им каждый проводимый комплекс мер по охране природы. Мужчину, который брал их на гаражные распродажи, покупал бинокль и отправлялся с ними в недельные экспедиции по наблюдению за птицами. Мужчину, который научил их играть в шахматы, читал им на ночь, сидел у их кроватей и гладил по волосам, когда они болели.

Питера Солара. Своего отца. Вот кого они потеряли.

Юджин вынес одеяло на задний двор и устроился на солнышке, скромно пробивавшемся сквозь кроны дубов; сон его был прерывистым. По словам брата, преследующие его во снах существа ненавидели солнечный свет, а потому если он и засыпал – что бывало нечасто, – то обычно под лучами солнца. Эстер дремала в своей постели, периодически проваливаясь в вязкий, тяжелый туман, наползавший во время дневного сна, – в такой момент начинает казаться, что Джона Смоллвуд (красное сердечко) прислал тебе сообщение с вопросом, что такое наваррофобия.

ДЖОНА СМОЛЛВУД ❤:

Что такое наваррофобия?

Эстер резко села в кровати. Джона Смоллвуд прочитал – точнее, читает сейчас – ее почти полный список наихудших кошмаров.

Прежде чем ответить ему, она вошла в список контактов и удалила дурацкое сердечко рядом с его именем.

ЭСТЕР:

Боязнь кукурузных полей. Верни мне мой список немедленно и больше не смей в него заглядывать!

ДЖОНА:

Ты и правда боишься всех этих вещей? Некоторые из них довольно глупые. Кто вообще боится мотыльков?

ЭСТЕР:

НЕ СМЕЙ. ЗАГЛЯДЫВАТЬ. В НЕГО.

ДЖОНА:

Ладно, ладно. Занесу его тебе сегодня вечером.

ЭСТЕР:

Положи его в почтовый ящик, удали мой номер телефона, а потом пусть тебя похитят инопланетяне и больше никогда не возвращают на эту планету.

ДЖОНА:

Я заглянул. Не смог удержаться.

В ответ Эстер отправила ему пять строчек сердитых смайликов, а после легла спать.

Розмари разбудила их днем и повезла в Лилак-Хилл навестить дедушку, Реджинальда Солара. Здание центра выглядело так, будто некогда было тюрьмой, а теперь здесь пахло сыром – едва ощутимо и смертью – очень сильно. Если бы у Тима Бертона и Уэса Андерсона родился внебрачный ребенок и этот ребенок, повзрослев, стал архитектором/дизайнером интерьера, который специализируется исключительно на строительстве/украшении унылых домов престарелых, то Центр реабилитации и ухода Лилак-Хилл стал бы его шедевром. Блестящие полы оливкового цвета, оранжевые кресла с обивкой из кожзама и обои с узором из крошечных лобстеров, и это несмотря на то что: а) город располагался в часе езды от побережья, и б) большинство пациентов не могли победить в одиночном бою даже лобстера.

Однако раньше Реджинальд Солар, будучи еще в полном расцвете сил, мог отметелить лобстера размером с лошадь – так было до того, как слабоумие настигло его во сне. (По его заверениям, если бы он не спал, оно бы никогда не вонзило в него свои когти.)

Пока они шли по ярко освещенным коридорам в сторону палаты Реджа, Юджин бесшумно передвигался от одного окна к другому на случай, если внезапно отключится электричество. В руке он, как это всегда бывало в ненадежных зданиях (а именно в зданиях, где выключатели не удерживались изолентой в рабочем положении, где не было генератора и запасного генератора), держал фонарик – тот самый черно-желтый промышленный фонарик, который Питер брал с собой на вызовы, когда еще выходил из дома.

Весь коридор заполонили высохшие скорлупки в форме людей – они сидели, сгорбившись, в своих креслах-каталках, какие-то взлохмаченные и расплывчатые, словно пауки уже начали плести паутины в их волосах.

– Я могла бы править этим местом даже с маленькой армией лобстеров, – пробормотала Эстер себе под нос. – Тридцать, сорок лобстеров максимум – и я королева. – Чем дольше она думала об этих животных – их глазках-бусинках, многочисленных лапках, о том, как они ползают и как больно ранят клешнями, – тем более неуютно ей становилось. Не укради Джона ее почти полный список наихудших кошмаров, она, наверное, добавила бы в этот перечень лобстеров – на всякий случай.

Вскоре они увидели Реджинальда Солара, некогда детектива убойного отдела, а нынче владельца нефункционирующего мозга внутри тела, обтянутого пергаментной кожей. Эстер всегда поражалась тому, что с каждой их новой встречей дедушка выглядел все хуже. Словно он глиняная статуя, которую забыли на улице: во время дождя капли постепенно смывали с него плоть, оставляя глубокие борозды по всему телу и собираясь лужицами всего того, кем он был раньше, у его ног. На голове у него была красная шапочка – последнее, что бабушка связала ему перед смертью; он сидел в кресле-каталке напротив шахматной доски и играл сам с собой (а в конце всегда проигрывал).

– Привет, дед, – поздоровался Юджин и сел на пустой стул напротив Реджа.

Редж ничего не ответил, даже не заметил их присутствия, лишь продолжил смотреть на шахматную доску, пока не сделал единственный доступный ему ход – тот, который вел его прямиком к поражению.

– Ты все время выигрываешь, старый хрыч, – промямлил он Юджину. Формально Реджинальд был еще жив, однако душа его еще несколько лет назад умерла, оставив после себя тощий труп, который медленно и тяжело брел к могиле.

– Расскажи нам о проклятии, – попросил Юджин, после того как заново расставил фигуры на доске. Несмотря на тот бурный поток, который выливался из его сознания, Редж по-прежнему мог с предельной ясностью описать те его несколько личных встреч со Смертью, поэтому Юджин всегда задавал ему только этот вопрос.

– В первый раз я повстречал Мужчину, Ставшего Смертью… – начал он; его речь была невнятной, голос – хриплым, взгляд – отстраненным. Теперь история рассказывалась им машинально, вспоминалась без былого очарования и страсти, хотя медсестры удивлялись тому, что он вообще ее помнил. – В первый раз я повстречал его, – повторил дед, силясь сложить губы и язык в слова, которые мозг больше не распознавал, – во Вьетнаме.

Весь день Редж неторопливо излагал свою историю с большим количеством подробностей: влажность джунглей, яркие краски военного Сайгона, сладость вьетнамского горячего шоколада и Мужчина, Ставший Смертью – молодой человек с рябым лицом, таким же измученным войной, как и у них. Юджин отдыхал в кресле у окна, прикрыв тонкие веки от солнца. Эстер лежала на полу, ее голова покоилась на подушке, тело укутывал плащ из соколиных перьев, потому что сегодня она была валькирией Фрейей, древнескандинавской богиней смерти.