Александр Светин - Anamnesis vitae. (История жизни). Страница 9

Напомню: был вечер пятницы. По грейдеру и в будни-то редко кто ездит. А уж в преддверии выходных…

Через пару часов кому-то понадобилось выйти по естественной надобности. Поняв, что двери не открываются, мужички опустили стекла и попытались выйти в окна. Но проклятые бревна загораживали собой проемы. Тогда путешественники принялись звать на помощь. Эхо было им ответом…

Прошла ночь, настало утро субботы. Дорога по-прежнему была пуста. Сидельцы охрипли, безуспешно взывая к пространству. Воды у них с собой не было, поэтому жажду утоляли самогоном. А нужду, пардон, справляли в окна.

А потом взошло солнце… Температура за бортом неуклонно приближалась к обычным для этого времени года на Нероградщине двадцати пяти градусам. В тени…

Тени столб не давал. А «запор», к несчастью, был темно-синим. И потому его содержимое вмиг нагрелось градусов до пятидесяти. Мужики пили, орали, опять пили, опять орали…

Так прошла суббота. Потом воскресенье. Потом — почти весь понедельник. И только на закате дня на грейдере появился уже знакомый нам грузовик…

Прекратив биться об стол, я поднял голову, вытер слезы и уставился на недоумевающего делегата:

— Вы, пятеро здоровых лбов, не могли выдавить лобовое или заднее стекло?! И вылезти? Вы же помереть могли, идиоты! И так уж почти померли!

Делегат шмыгнул носом и потупился:

— Не хотели.

— Не хо… — у меня перехватило дыхание. — Не хотели?! Да почему же?!

— Машину жалко!

— Клавдия Петровна! — заорал я.

Фельдшерица моментально материализовалась на пороге:

— Да, Пал Палыч?

— Проводите этого… автолюбителя к остальным. И оформите их на выписку, — устало распорядился я.

— Всех?!

— Кроме того, который под капельницей, разумеется.

— Есть! — по-военному отрапортовала Клавдия Петровна и вытолкала парламентера вон.

Воспользовавшись минутной передышкой, я подошел к окну. Вид отсюда открывался изумительный. Больница стояла на холме, и из ее окон видна была вся округа. Прямо перед глазами — большое озеро, на берегу которого примостились Кобельки. Справа — лес. Слева — тянущаяся до самого горизонта степь.

— Лепота! — пробормотал я.

— Пал Палыч! — раздалось за спиной.

От неожиданности я вздрогнул и резко обернулся. Передо мной, в каком-нибудь шаге, стоял Антон Иваныч. Вид у него был изрядно озадаченный.

— Уф, испугали! Чего подкрадываетесь так? А если бы я рефлекторно вас того… в челюсть?

Фельдшер криво улыбнулся:

— Значит, поделом мне.

«Фаталист, стало быть? Ох не похож!» — подумал я, рассматривая хитрые глазки Иваныча.

Но вслух спросил другое:

— Что опять случилось?

— Да у нас тут все время что-то случается! — оптимистично сообщил мне фельдшер. — Там рыбаки девушку привезли. Без сознания.

— Утонула, что ли? — уточнил я уже на ходу, выскакивая в коридор.

— Да нет вроде. Они ее на суше нашли уже в таком виде.

— В каком — «в таком»?

Антон Иваныч замялся:

— Да сами сейчас увидите. Сюда, пожалуйте, в смотровую! — и открыл мне дверь.

На кушетке, закутанная во что-то вроде одеяла, лежала девушка. Красивое, спокойное лицо ее обрамлял ореол из огненно-рыжих волос. Закрытые веки слегка подрагивали.

— Пульс шестьдесят в минуту, дыхание — шестнадцать, давление — сто десять на семьдесят! — сообщила Клавдия Петровна.

— При каких обстоятельствах ее нашли? — поинтересовался я у стоящих поодаль мужчин — старика и парня лет двадцати пяти.

— На острове. Она лежала на холме… голая совсем, — несмело сообщил дед.

— Голая?! А как она туда попала?

Старик развел руками:

— Не знаем. Лодки никакой мы не видели, ее одежду не нашли. Чудно как-то…

— Да уж… — согласился я и обратился к фельдшеру: — Антон Иваныч, надо бы участкового вызвать. Кто его знает, как она на остров попала. Может, и не по своей воле. Пусть разбирается, это по его части.

Иваныч кивнул и выскочил из кабинета. А я склонился над девушкой:

— Всех, кроме Клавдии Петровны, прошу выйти из смотровой.

Комната вмиг опустела. Убедившись, что со мной осталась лишь фельдшерица, я откинул одеяло. Вернее, спальный мешок. И замер…

Эх, учили меня, учили, что врач при исполнении существо бесполое, да все зря! Потому что, едва увидев мою новую пациентку, я понял, что пропал. Просто что-то щелкнуло где-то в голове — и все. Передо мной лежала уже не больная, жаждущая моей помощи, а — Мечта. Именно так, с большой буквы.

Я оторопело вглядывался в бледное лицо и не понимал, что со мной происходит. Я знал, что всегда ждал встречи с той, которая сейчас мирно спала на обшарпанной больничной кушетке в богом забытых Кобельках. Откуда взялось это знание — неведомо. Но в его истинности я был уверен. Это лицо я уже видел раньше. В собственных снах.

— Пал Палыч! — подергала меня за рукав Клавдия Петровна.

— Да?! — встрепенулся я, пытаясь прогнать наваждение.

— Что с вами? Вы как-то побледнели весь. Устали, наверное, с дороги-то, да после всех наших заморочек?

Я замотал головой:

— Нет-нет, все в порядке! Задумался просто.

Осмотрев девушку, я присел рядом на стул и задумался. Никаких тревожных признаков болезней или, тем более, ранений, я не нашел. Красавица, похоже, просто-напросто спала. Очень крепко, потому что мои манипуляции ее не разбудили.

— Что с ней? — шепотом спросила Клавдия Петровна.

Я пожал плечами:

— Спит.

— Просто спит?

— Похоже, именно так. Кстати, вы ее не знаете? Не из местных часом?

Фельдшерица отрицательно помотала головой:

— Не из Кобельков, точно.

— Как же она на остров-то попала? — не надеясь на ответ, спросил я.

— Ох, не знаю, Пал Палыч. Да еще в таком-то виде! Может… — она запнулась.

— Может, что?

— Может, ее обидел кто? Ну, вы понимаете, о чем я? Снасильничал и бросил.

Я поежился. У меня и в мыслях не было, что над этим волшебным созданием кто-то мог вот так надругаться…

— Кто знает? Надо бы проверить, наверное?

Клавдия Петровна выглянула в коридор:

— Марья! Зайди-ка сюда!

В дверь павой вплыла Мария Глебовна:

— Что случилось? Рожает кто-то?

Я указал на странную пациентку.

— Мария Глебовна, осмотрите девушку, пожалуйста. Есть подозрение, что ее могли… изнасиловать, — глухо выдавил из себя последнее слово.

Акушерка присела у кушетки и принялась натягивать перчатки.

— Подождите! — остановил я ее и направился к выходу.

— Что? — Мария Глебовна в недоумении обернулась ко мне.

— Я… выйду пока! — сказал я и почувствовал, что краснею.

— Зачем?! — хором спросили акушерка с фельдшерицей.

Но я уже выскочил в коридор и захлопнул за собой дверь.

Через минуту из смотровой выглянула Клавдия Петровна:

— Пал Палыч, заходите!

— Что, уже?

— Уже, уже! — заулыбалась она.

Я вернулся в кабинет:

— Ну?

Акушерка с хитрой улыбкой окинула меня взглядом:

— Да все в порядке. Девочка она еще! — и принялась стаскивать с рук перчатки.

С души свалился здоровенный камень. Видимо, облегчение мое было столь явным, что Мария Глебовна хмыкнула себе под нос и покачала головой. Я тут же сделал строгое лицо:

— Клавдия Петровна, определите больную в пятую палату. Пусть там полежит, пока не проснется.

— Назначения какие-нибудь будут?

— Никаких. Спит человек — и пусть спит. Понаблюдаем пока.

Фельдшерица кивнула головой, высунулась в коридор и завопила:

— Данька! Давай сюда, работа есть!

Я вздохнул и с опаской поглядел на спящую красавицу. Та и ухом не повела.

Глава 3

20 августа 1987 года, 02.28,

Кобельки

Сон не приходил. Алена ворочалась в постели уже почти два часа, безуспешно пытаясь уснуть. В отчаянной злости она колотила кулачками подушку и даже кусала ее. Будто та виновата во всех бедах, так внезапно навалившихся на Аленины плечи.

Собственно, беда была только одна. Зато такая, которую сама Алена с радостью поменяла бы на десяток любых других. Если бы могла. Но — увы! Поздно, девочка, поздно…

Да уж и не девочка, кстати. Четыре месяца как рассталась с невинностью. И без всякого сожаления, надо заметить. Правда, удовольствия особого тогда она тоже не испытала. Скорее какую-то дурацкую гордость за себя: мол, вот теперь-то я совсем-совсем взрослая! И все у меня — как у людей. То есть как у подружек, которые давным-давно и без всякого стеснения хвастают, как у них ЭТО было…

Теперь ЭТО было и у Алены. А сегодня она узнала, что скоро у нее появится такой повод «похвастаться» перед подружками, какого у тех не будет еще долго! К их же счастью.