Высоцкий Михаил - Башня Драконьей Кости

Михаил ВЫСОЦКИЙ

"БАШНЯ ДРАКОНЬЕЙ КОСТИ"

Алёне

Улыбнись, вредина ;)

Не было бы тебя - не было бы этой книги

Тетрадь первая.

Свой рассказ я хочу начать…

Не, рассказ о своей жизни…

Все началось в 2006 году…

Нет, все не так! Этот дневник… Никогда не писал дневники. Не знаю даже, с чего начать, все как-то не выходит…

Ладно, начнем с самого начала. Когда-то меня звали Моисеем. Нет, не тем, который евреев по пустыне водил - просто Моисеем, Моисей Ротштейн, так меня родители назвали. Мою мать звали Сара, в девичестве Кохен. Отца Михаил Ротштейн. Но все это не важно, потому что было в совсем другом мире. Или в этом… Сколько уже тут живу, так и не понял до сих пор, что же со мной случилось.

Все! Опять сбиваюсь! Так, успокойся, и начинай с самого начала! Память еще не подводит, хоть воспоминания о тех годах уже не такие свежие, но все же в том мире я прожил не один десяток лет, и… Все!

Меня зовут Моисей Ротштейн. Я родился в стране под названием Советский Союз, где и жил до самого ее развала в девяносто первом. Много где жил. Я тогда еще был ребенком, и вместе с родителями весь союз исколесил. Они у меня были… Я уже и не помню, кем они у меня были, потому что в девяносто первом году, когда мне было семь лет, я потерял своих родителей. Нехорошая история, не буду ее рассказывать. Тогда я остался совсем один.

Маленький еврейский мальчик-сирота на руинах огромной страны… Мне еще повезло. Нашлась дальняя родня на Украине, седьмая вода на киселе, но приютила. Просто из жалости. Чтоб я в приют не попал, или, еще хуже, в бомжа не превратился. Так я оказался в Киеве, где и прожил, с небольшими перерывами, следующие пятнадцать лет.

Не могу сказать, что это были лучшие годы. Все же самые теплые воспоминания у меня остались от раннего детства, когда мы с родителями от Биробиджана до Бреста колесили, и от Архангельска до Ашхабада. А эти годы… Ну жил. Ну рос. Учился. Угрюмый еврейский мальчик, которому как в первый день кличка "Моше"[1] прилипла, так потом и осталась на всю жизнь. Моше Ротштейн - а что, ничего! Сначала я обижался, а потом даже гордиться начал. Еще бы, Моше Даян - национальный герой Израиля, выдающийся военачальник был. А мы с ним тески, так на что обижаться?

Разное бывало. И мацой меня обзывали, и семь сорок заставляли танцевать. И били, за то, что я еврей, и просто так тоже били, потому что я был маленький, слабенький и не мог дать сдачи. Были у меня приятели, но с настоящими друзьями как-то не сложилось.

Те люди, у которых я жил… Ну, не то, чтоб они меня не любили - и кормили, и поили, и покупали все, что надо, из дома никто меня не гнал. Но как-то так они все это делали… Чувствовалось, что не приживусь я у них. Хорошие были люди, но у них своих двое детей было, которых надо на ноги поставить, те еще оболтусы, вот и доходило до меня все всегда в последнюю очередь. Но я не жаловался. Судьба у меня все же была полегче, чем у Золушки, да и многие родные родители намного хуже к своим детям относятся, чем эти люди ко мне.

На жизнь себе сам рано начала зарабатывать. Причем не сникерсами торговал, или машины мыл, а, как настоящий еврей, работал своей головой. Мне всегда легко давались иностранные языки, вот я и подрабатывал уже с восьмого-девятого класса переводами. Серия "для чайников", переводил продвинутым ламерам с английского на русский самые разные "полезные" книжки. Платили не много, но я был всегда экономным мальчиком, и постепенно собиралась серьезная сумма. Я и на других работах работал. Там компьютер собрать, тут программу простую написать, здесь с сайтом помочь. Много никогда не требовал, но "этого кудрявого мальчика" всегда жалели и часто платили больше, чем договаривались.

Так что по окончанию школы произошло радостное для всех событие - я окончательно и бесповоротно оставил своих родственников и ушел на вольные хлеба.

К тому времени я уже много чего повидал. Но настоящая жизнь началась только теперь. Наконец-то я вырвался на свободу, и сбылась мечта идиота - я отправился на свою историческую родину! Земля Обетованная, Израиль. Ерушалаим, шель захав, вэшэль нехоше вэшэль ор… Золотой Иерусалим Наоми Шэмера… Как это все красиво звучало со стороны! Страна единения еврейской нации, край обетованный. Единственное место на планете, где евреи живут дружно, их никто не обижает и не притесняет…

Только тогда, когда я попал в Израиль, окончательно сформировалось мое мировоззрение космополита! Отныне я дал себе зарок - любить Израиль только со стороны! Если до этого я был близко к сионизму, то теперь стал настоящим интернационалистом.

Так что вместо рая Земли Обетованной судьба меня кидала дальше по свету, каким-то чудом я оказался в Москве, где меня угораздило поступить в МГУ. Пару раз получив в темных переулках за свой уж очень характерный нос и пейсы, я очутился в Питере, где резко сменил свою ориентацию, и стал уже не программистом, а лингвистом. Мне это не понравилась, опять Москва, физика, Ерушалаим, иудаика, питерская, а затем львовская, академия художеств… Пол года в Штатах, накатался от Шикаго на востоке до Фриско на западе, убедился, что американские негры в Окленде любят евреев не больше, чем московские или питерские скинхэды.

Время от времени наведывался в Киев. Меня тут особо никто не ждал, но из приличия - погостить у родни, похвастаться своими успехами, показать новые фотографии, где я то на Эльбрусе, то у Стены Плача, то возле Эмпаер Стэйт или моста Голден Гейт.

Тоже не назвал бы эти годы лучшими. Разное случалось. Много раз меня били, время от времени попадал в больницу, что поделаешь, заносит иногда на поворотах длинный нос. Совал его, куда надо и не надо, вот и получал по заслугам. Кем только я не работал, и актером в театре, и декоратором, и переводил, и программировал, даже несколько статей написал. Про погибшее местечковое народное еврейское творчество, от которого ничего, кроме архива старых восковых цилиндров Эдисона, не осталось. Целый пласт культуры, песни на идише еврейских общин в Польше, Украине и Беларуси, сгинул навсегда, уцелело только то, что чудом успели записать этнографические экспедиции конца девятнадцатого, первых десятилетий двадцатого века.

В Израиле мои статьи похвалили, но… Не сложилось. Не нашли мы общий язык, так что мои работы так и остались не опубликованы. А сам я забросил иудаику и взялся за латынь…

Так прошли пять лет. Кудрявый еврейский мальчик с большим шнобелем, отзывается на кличку Моше, превратился в кудрявого еврейского двадцатидвухлетнего парня по имени Моше, у меня так в израильском паспорте и записано было, Моше Ротштейн. И занесла меня нелегкая летом 2006 года в Киев…

Я тогда даже не думал, что моя жизнь вот-вот повернется на триста шестьдесят градусов, и я окажусь тут, в Латакии, Стране Тысячи Замков.

Не скажу, что тут мне так уж хорошо… Ну да, евреев тут не обижают, потому что не знают, кто это такие, но те же Воины Пограничья или Багряная стража Храма…

Опять меня заносит! Ведь тогда я еще не знал ни про Границу, ни про Храм, даже про Башню Драконьей Кости не слышал! Тогда я… Впрочем, сейчас обо всем по порядку.

Как сейчас помню тот день…

- Милок, дай тебе на судьбу погадаю!

- А погадай!

Не знаю, что на меня тогда нашло. Наверно, какое-то наваждение. Всегда цыган сторонился, а тут взял, да и согласился. Может, песня повлияла. Ее как раз тогда крутили в одном из киосков, "а что сказать вам, что сказать, устроены так люди, желают знать, желают знать, желают знать, что будет". Вот я и согласился.

А цыганка была странная. Мне сразу показалось - что-то в ней не так. Я много по миру помотался, многих цыган повидал. Не настоящие они. Кочуют, как и прежде, живут своей жизнь… Но исчезла у них искра. Теперь это просто бродяги и шарлатаны, которые и сами не верят в то, что говорят.

А это верила. Я своим еврейским носом почуял, верила. Да и внешне… Какие обычно украинские цыгане? Грязные, оборванные. По метро шастают, деньги просят. Всегда потом проверяешь, на месте ли кошелек. А эта цыганка была настоящей. И голос у нее был завораживающий. Тогда я это не понял, только потом до меня дошло, когда уже поздно было - ее слова как бы мимо ушей, сразу в мозг проходили.

- Дай руку, милок…

Протянул я цыганке свою ладонь. Ухватила она ее, начала изучать, что-то себе под нос бормоча. Другие бы уже и про богатство, что меня ждет, три короба наврали, и про любовь мою лапши навешали, лишь бы я доволен остался. А эта долго молчала. Внимательнейшим образом пальцем вдоль линий водила, но только головой качала. И с каждой секундой все более пасмурной становилась.

- Ой, милок, нехорошо-то как… - наконец заключила она. - Не могу я тебе будущее сказать, и не проси. В тумане оно запрятано, да и знать тебе его не нужно. Но ты, милок, лучше старую цыганку не слушай. Слепа, видать, я стала…