Лазарь Лагин - Подлинные записки Фаддея Ивановича Балакирева

Лазарь Лагин

Подлинные записки Фаддея Ивановича Балакирева

Рисунки В. Шевченко

Знаете ли вы, что Монблан высочайшая в мире гора? И что именно с Монбланом связано одно из самых головокружительных моих приключений?

Случилось это много лет тому назад. Я еще тогда был завзятым альпинистом и, скажем без ложной скромности, был далеко не последним человеком среди любителей этого увлекательнейшего, хотя и не лишенного опасности спорта. Особенно прогремело мое имя, когда я, по сей день единственный из альпинистов, вскарабкался на острую, как отточенный карандаш, вершину знаменитой горы Куросиво. Говорят, что эта Куросиво как-то влияет на климат всей южной Японии. Каким образом? Этого я не берусь сказать. Лично я никогда на Японском полуострове не бывал и терпеть не могу говорить о том, чего я не знаю самым доскональным образом. Как бы то ни было, но именно после моего восхождения на Куросиво я был заочно избран почетным членом Лондонского географического общества.

Вскоре меня пригласили в столицу Великобритании для торжественной церемонии вручения почетного диплома и малой золотой медали. Как сейчас помню, отправился я в Лондон экспрессом прямого сообщения Москва — Лондон.

В начале восьмого часа утра наш поезд прибыл в Женеву. Здесь нам неожиданно пришлось задержаться на двенадцать часов: на перегоне Париж — Лондон бураном замело пути.

Что делать? На что убить целый день вынужденного простоя?

Взгляд мой упал на гору, высившуюся невдалеке в сумрачном зимнем тумане. Я хорошенечко присмотрелся и увидел, что это — Монблан, одна из немногих гор, на которые еще не ступала моя нога. Ну, значит, мы, дорогой Фаддей Иваныч, и пройдемся на этот самый Монблан и тем самым с пользой употребим время, предоставленное нам снежными заносами.

Так решил я, и тут же, как человек, начисто лишенный легкомыслия, занялся расчетами, чтобы не отстать от поезда.

А расчет был простой: 1. Высота Монблана, насколько мне помнится, равна 8880 метрам. Берем для ровного счета девять тысяч метров. Ладно — десять тысяч метров! 2. Обычно я хожу со скоростью четыре километра в час. В данном случае мне придется идти не по ровной местности, а в гору. Время зимнее. Снег. Скользко. Кладем для верности всего два километра в час. 3. Мне предстоит сделать вверх и вниз двадцать километров. Делим двадцать на два и получаем, что на весь этот путь мне потребуется от силы десять часов. Таким образом, у меня остается еще два часа про запас. Все в порядке.

Нет, не в порядке. Возникает проблема кошек. Вы, может быть, заметили, что все альпинисты при восхождении на горные вершины почему-то не пускаются в поход, не обеспечив себя кошками, каждый двумя, не более и не менее. В чем тут дело, я так толком и не дознался. Скорее всего это связано с какими-то древними суевериями. Ведь, к сожалению, приходится признать, что некоторые спортсмены и по сей день придерживаются нелепейших суеверий. А может быть, кошки создают видимость уюта, мурлыканьем своим, что ли, облегчая тяжелый труд восхождения. Во всяком случае я не собирался нарушать милую традицию моих товарищей по спорту.

Но где же мне в такой спешке достать кошек?

Своих я оставил в Москве на попечении соседских ребятишек.

Пришлось использовать все свое незаурядное красноречие, чтобы выклянчить у ближайшего путевого сторожа двух довольно невзрачных кошек.

Они-то, как вы увидите в дальнейшем, чуть меня и не погубили.

Шел девятый час утра, когда я, наспех позавтракав и набрав в свой рюкзак килограммов двадцать хорошего речного песка, взял под мышки обеих кошек и бодро начал свой подъем на Монблан.

Достойно сожаления, что никто из альпинистов, кроме меня, не додумался до такого прекрасного средства, как посыпать скользкие склоны гор самым обыкновенным песком. Дворники это проделывают уже многие годы на тротуарах всех мало-мальски приличных населенных пунктов. На горах дворников нет? Правильно. Значит, каждый альпинист должен сам себе быть дворником.

Оставляя за собой ярко-рыжий песчаный след, я не за пять, а за три с половиной часа проделал нелегкий путь до вершины. Правда, не плохое время? Я с наслаждением окинул взором величественную картину горной страны, окружавшей меня. Младший брат Монблана — Эверест казался отсюда совсем рядом, но я прекрасно понимал, что это только оптический обман: до Эвереста было не меньше шестидесяти — шестидесяти двух километров. Высоко-высоко надо мною парили два огромных горных орла. А как легко дышится на высоте почти девяти тысяч метров! Словом, все было замечательно. И я бы, пожалуй, рискнул отдохнуть на вершине с полчасика, если бы не кошки. Им, представьте себе, вдруг захотелось мяукать. И только они размяукались, я услышал позади себя чье-то глухое и весьма неприятное урчание. Оборачиваюсь и чувствую, как у меня под шапкой зашевелились волосы: прямо на меня, неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, шел матерый медведище килограммчиков этак на пятьсот весом.

Мне не стыдно признаться, что я кинулся улепетывать от него, словно заяц. Но куда бежать? Медведь не оставлял мне времени, чтобы посыпать спуск песочком, а по не посыпанному песком склону Монблана бежать стремглав вниз — слуга покорный! И не заметишь, как сорвешься и полетишь в пропасть.

Стал я бегать, точно заводной, вокруг вершины Монблана.

Представляю себе, как я выглядел со стороны, с кошками под мышками, с полупустым рюкзаком, болтающимся за спиной. Сейчас я не могу вспомнить об этом без улыбки.

Но тогда, поверьте, мне было не до смеха. А тут еще эти омерзительные кошки, которые со страху стали царапаться и при этом выли с такой силой, что их было слышно километров на двадцать в округе. И как раз по их вою медведь снова нападал на мой след каждый раз, когда он временно терял меня из виду.

Побегали мы таким манером десять минут, двадцать, полчаса. Батюшки, да этак я чего доброго и от поезда отстану! Сорок минут бегу, сорок пять… Все ближе и ближе чувствую за собой горячее дыхание разъяренного хищника.

Десять, восемь, пять, три шага остаются между нами! Вот она, совсем близка, страшная и неминуемая смерть!

И вдруг мои ноги нащупывают под неглубоким рыхлым снегом что-то очень напоминающее толстый канат. Земной меридиан!

Я быстро (уже из последних сил) приподнял его метра на полтора и, пропустив под него медведя, прихлопнул зверя меридианом, как крысу крысоловкой.

Медведь взвыл, захрипел и вскорости околел.

Теперь, чтобы не опоздать на поезд, следовало немедленно возвращаться в Женеву. Между тем быстро стемнело. Спускаться прежним путем можно было бы только очень медленно, и я неминуемо отстал бы от поезда.

Я спустился путем, который, насколько мне известно, никогда не используется альпинистами: по сетке, образованной пересечением меридианов и параллелей. Иногда, устав, я отдыхал, свесив ноги с параллели, как маляр на подвесной люльке.

Спуск обещал быть вполне благополучным, если бы не наступившая темнота. Во мраке я не заметил дырки, которую на географической сетке, образуемой широтами и меридианами, можно заметить на том самом месте, где напечатана буква «А» от слова «Альпы». И этот недосмотр чуть не стоил мне жизни. Я сорвался с сетки и кубарем покатился вниз.

После первых двух-трех километров от меня осталось бы только мокрое место, если бы, на мое счастье, зима в том году не была наредкость снежная. Катясь по крутым снежным склонам Монблана, я вскоре оказался внутри все растущего огромного снежного кома, который со свистом и грохотом мчался вниз. От все убыстряющегося вращения у меня в конце концов закружилась голова, и я почти потерял сознание. Во всяком случае, я долго не мог подать голоса. Это привело бы к ужасным последствиям, так как внизу, на женевском вокзале этот огромный ком так понравился, что его решили облить водой и заморозить на радость проезжающим пассажирам. Так что скорее всего я бы задохнулся внутри этого оледеневшего шара, если бы не кошки.

Не подверженные головокружениям, они орали во все свое кошачье горло. Рабочие, обливавшие водой снежный шар, вовремя остановились, осторожно разбили его и извлекли меня за какие-нибудь две-три минуты до отхода поезда. Я еле успел добежать до своего вагона.