Андрей Лях - Синельников на том свете

Андрей Лях

Синельников на том свете

Смерть примечательна только одним - я умер одновременно с Высоцким. Хотя и этого, пожалуй, не скажешь — он при­казал долго жить ночью, а я утром, так что выдающегося совпадения все равно не выходит. Да-с, звонил матери из автомата, она как раз говори­ла, что я, как идиот, загубил и ее, и свою жизнь, и тут у меня внутри что-то оторвалось. Прямо по-чеховски. Что уж случилось, не знаю, но с дру­гой стороны, сколько же можно пить. Короче, прострелило снизу довер­ху, и привет, а дальше уже вижу все со стороны — телефонная будка, утреннее лет­нее солнышко, трубка висит и курлычет что-то маминым голосом, моя запрокину­тая небритая рожа, глаза остановились, рот открыт так, что гланды видны, тело съе­хало на пол, дверь открыта, нога с задранной штаниной торчит наружу и являет ми­ру изрядный кусок волосатой шкуры.

Тут все пошло очень быстро — натюрморт этот провалился вниз, Москва одним махом превратилась в пестрое пятно, потом — в точку, я пронизал какие-то сферы и понесся в космическом пространстве среди звезд. Никаких тебе девяти, никаких со­рока дней. И то верно, чего тянуть.

В конце концов очутился я среди облаков, у райских Врат. Да, высоченная стена и громадные золотые ворота. Распахнуты настежь. Я вошел.

Рай не опишешь. Есть там улицы, есть дома, хотя и не совсем улицы, и не совсем дома. Народу много — люди, ангелы, кто с крыльями, кто просто так. На всех такие белые балахоны — что-то среднее между ночной рубашкой и римской тогой. Глядь, а на мне точно такая же. Что ж, очень даже неплохо.

Я выбрал парня посимпатичней, подошел, объяснил, что вот только что прибыл, и хотел бы знать, куда положено поначалу явиться. Тот довольно внятно растолко­вал, что к чему.

Запомните на всякий случай — как войдете, прямо и сразу налево. Там еще об­лачность погуще, другими словами, дымина — хоть топор вешай, и за ней — двух­этажное здание барачного типа. Что на втором этаже, до сих пор не знаю, а на пер­вом в конце длиннющего коридора — кабинет первичной регистрации.

Хотя публика на Земле мрет, я думаю, немереными толпами, в раю у них как-то так устроено, что ни толчеи, ни даже очереди в этом коридоре нет. Я, во всяком слу­чае, вообще никого не встретил — постучал и вошел.

За столом у окна сидел добродушного вида толстоносый ангел, который для какой-то сообразной важности нацепил очки с квадратными стеклами. Он предложил мне сесть и уставился прямо-таки с отеческой лаской. Надо было что-то говорить.

— Здравствуйте, — начал я без всякой уверенности. — Синельников, Владимир Викторович. Вот... ну... Словом, готов предстать перед Создателем. Эээ... не совсем, конечно, готов, но, в общем... согласно процедуре.

—  Перед Создателем? — задумчиво переспросил ангел, и вдруг перед ним появилась толстенная книга, старинная такая, переплет с застежками, и он стал ее листать. - Да, вижу... Владимир Викторович... Но почему же так сразу перед Создателем?

Признаюсь, тут первый раз с самой смерти мне стало жутковато.

— Ну, вы знаете, там, на Земле, нам говорили... то есть бытует мнение, что... душа предстает перед Богом. Я ведь не ошибаюсь, я и есть эта самая душа?

Он сложил руки одну на другую поверх книги и доброжелательно улыбнулся в ответ.

—  Не ошибаетесь, Владимир Викторович, вы действительно эта самая душа, но зачем вам Господь? Как бы это объяснить... Ну вот у вас, в России, — кто главный? Президент? Ах да, до президента вы не дожили... Генеральный секретарь. Согласитесь, он далеко не Бог, рангом, так сказать, сильно ниже... но скажите мне - вы час­то видели его вблизи? Как меня сейчас? Часто он решал ваши проблемы? Лично он?

— Да нет... Я вообще ни разу его живьем не видел.

—  Ну вот видите. А вы сразу к Всевышнему. Вы кто — премьер, папа римский, апостол? Согласно этим записям, вы бывший научный работник среднего звена, а в последнее время — сантехник не слишком трезвого образа жизни... н-да. Утешьтесь тем, что ваше дело разбирает ангел четырнадцатой категории, а вам по вашему статусу старше двенадцатой не полагается.

Дело. Мне стало еще больше не по себе. Да уж, господни жернова мелют медлен­но, но верно. Никто еще не слышал про адвокатов на Страшном Суде. Но тут ангел снова ободряюще улыбнулся.

— К сожалению, Владимир Викторович, пока ничего радостного сообщить вам не могу. Видите ли — он бережно прикоснулся к книге, — ваши посмертные документы еще не пришли. Это случается. Нет постановления. Придется немного подож­дать. Но спешки ведь никакой нет. У вас впереди вечность, не так ли? Обживитесь пока, освойтесь... Засим более не задерживаю. Заходите, не стесняйтесь.

И после этих его слов дверь у меня за спиной открылась сама собой. Я поднялся, ангел еще раз приветливо кивнул, и я очутился на улице.

А там творилось какое-то смятение. Народ бежал со всех ног. Куда бежал? Это не вдруг поймешь... Здешние улицы идут, как бы это назвать, секторами, и сходятся эти секторы к еще одной высокой ограде, можно сказать, стене, по верху которой прогу­ливается Небесное Воинство — о нем речь впереди — и посматривает, чтобы из на­ружных секторов за стену никто не сунулся. Там обитает публика более высокого звания, и жизнь у нее отдельная. Сдается мне, за той, второй стенкой, есть следую­щая, для деятелей покруче, совсем уж святых, и так еще много раз, поскольку предела духовному совершенствованию не существует-.

Так вот, над всеми этими секторами и заборами открылась вдалеке сверкающая не то сцена, не то арена, и на нее, без всяких метафор, буквально потоками откуда-

то сверху лился свет. На сцене стоял человек — крошечная темная фигурка, и мож­но было разобрать, что в руках у него гитара, и что он поклонился, и грянул не то рев, не то овация, и сейчас же опустился какой-то исполинский занавес, и вся кар­тина скрылась из глаз. Толпа еще постояла, повздыхала и начала расходиться.

— Что это было? — спросил я.

—  Высоцкий сейчас будет выступать перед Господом, архангелами и Высшим Синклитом, — ответил мне почтенного вида старичок. — Сподобился.

— А нам нельзя посмотреть?

Он покачал головой.

— Сказано тебе, чадо неразумное, — перед Господом и архангелами.

—  Отец, да ведь мы тоже люди (чуть было не сказал — «живые люди»), нам ведь тоже интересно. Устроили бы трансляцию — что же тут такого?

Он посмотрел на меня как на психа и ушел. Я побрел куда глаза глядят, в чувствах, надо сказать, самых противоречивых, и тут только заметил, что уже смер­кается, народ расходится по домам, и улицы постепенно пустеют. Вот ведь дурак, на­до было спросить у этого толстоноса четырнадцатого разряда о ночлеге! Но вообще-то здесь рай, особых трудностей вроде не должно быть. Я завернул за угол и посту­чал в первую попавшуюся дверь.

Открыл мне какой-то дядька начальственного вида, ростом метра под два, за спи­ной у него, в глубине, расположилась небольшая, но, похоже, веселая компания.

— Прошу прощения, — начал я, чувствуя себя полным идиотом. — Мужики, я только сегодня прибыл, определиться пока никуда не успел, не пустите переноче­вать? Или скажите, может, тут гостиница, или что-то в этом роде...

Дядька избавил меня от необходимости заканчивать фразу, попросту захлопнув дверь — я еле успел голову отдернуть. Впрочем, поиски мон тоже быстро пришли к кон­цу, потому как меньше чем через минуту передо мной предстало Небесное Воинство.

Небесное Воинство — это ангелы, самые крутые ребята в раю. Все они писаные красавцы, носы у всех прямые, глаза серые, кудри вьются мелкими кольцами, брови вразлет, на подбородках — ямочки; одеты в золотые кольчуги на манер рыбьей че­шуи, в красные плащи, а за спиной крылья — самые большие крылья в раю, на голо­ве шлемы — тоже золотые и тоже с перьями. Являются они всегда, точно с неба валятся, с шелестом и ангельским дуновением.

Я и ахнуть не успел, как очутился в кольце этой гвардии, и какой-то ангел — раз­личить их нет никакой возможности — грозно спросил:

— Какие проблемы?

Я стал объяснять, что вот, мол, такие дела, по не зависящим причинам оказался без жилья и документов, и нельзя ли... Но и эти дослушивать меня не стали, а под­хватили под белы руки и понесли куда-то, да так лихо. Краткое время я стелился по ветру, как паровозный дымок, затем мы подлетели к Райским Вратам, и дальнейшее путешествие я продолжил уже один, проскакав в силу инерции по облакам, а Врата за моей спиной с лязгом захлопнулись, и внутри загромыхал, судя по всему, весьма солидный засов.

Наступила ночь, засияли звезды, и тут обнаружилась неожиданная особен­ность моей бессмертной сущности — она явственно начала подмерзать. Ни есть, ни пить, ни всего прочего мне не хотелось, но космический холод ощущался иполне конкретно. Сперва я прыгал и поеживался рядом с Вратами, надеясь не­известно на что, потом принялся двигаться перебежками вдоль стены и боксиро­вать с тенью. Все это мало помогало. Тогда я попробовал зарыться в облака, и здесь убедился, что мне не первому пришла в голову эта счастливая мысль. Из недр особенно привлекательной на вид тучки, похожей на русскую печь, раздал­ся незнакомый голос: