Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха Страница 10

- Руки вверх, - негромко приказал я.  - Гражданин Груздев, вы арестованы!

Он обернулся, увидел нас с царём, свёл глаза в кучку и рухнул навзничь, где стоял.

- А-ха-ха, бу-бу-бу! - попытался поподпрыгивать Горох, но дьяк уже не реагировал. - Ты чего вредничаешь, Никита Иванович, я ж ещё в приви­дению не наигрался.

- Зато первый подозреваемый у нас уже есть. Вы слышали, как он сказал, что знает про кражу меча? Ну то есть почти намекнул...

Договорить мне не удалось: только что лежав­ший пластом Филимон Митрофанович вдруг резво вскочил на ноги, сквозанул мимо нас и опрометью дунул из дверей по коридору с воплем:

- Привидения-а-а!!!

- Стой, дурак! Не шуми, на кол же посажу, ей-богу!

От такого предложения скандальный дьяк обе­зумел окончательно, ударившись в абсолютно не­контролируемую истерику:

- Спаси-тя-а! Помоги-тя-а! Матерь Божия, За­ступница, Царица Небесная, умоли Сына Своего, Иисуса Христа, избавить мя от призрачной напас­ти, коя меня на кол посадить грозит-ца-а!

Горох кинулся за ним в надежде догнать и обра­зумить кулаком по затылку, а я, не тратя драго­ценного времени, зажёг зелёный огонёк свечи и по­пытался за оставшиеся секунды хоть как-то осмот­реть место преступления.

На первый взгляд Яга всё описала правильно: стеклянная витрина, или хрустальный гроб, была взрезана алмазом. Смущала толщина стекла - полтора-два сантиметра. Какой же должен быть камень, чтобы одним движением вскрыть витри­ну, как консервную банку? На стекле видимых от­печатков пальцев не было. Никаких упавших во­лосков, брошенного воровского инструмента, за­бытых в спешке вещей, подозрительных следов на полу, кроме...

- Это что ещё за чертовщина?

Ближе к дверям, чудом не затоптанный всеми, кто здесь толкался вчера и сегодня, виднелся чёткий отпечаток раздвоенного копытца!

- Либо это очень крупная свинья, либо... - призадумался я, когда в комнату ворвался запы­хавшийся царь.

- Уходим, Никита Иванович, дьяк психован­ный по двору кругами бегает, орёт, что мёртвого царя в подвалах видел!

- А вы... а?! - пискнул я, видя, как под его са­погом исчезает тот самый подозрительный след и последняя улика.

- Да что ж ты встал, ровно пень берёзовый?! Бе­жим же!

Горох почти волоком потащил меня по коридо­ру, потом направо, потом налево, ещё раз направо и тайными переходами вывел к забору.

- Пресвятые угодники! - дружно перекрести­лись еремеевцы, когда мы оба неожиданно выско­чили из калитки перед самым их носом.

- Не святые и не угодники, - чётко поправил я. - Но в целом задание выполнено, тема для размышления есть, рабочая  версия тоже. Вы с нами?

- Нет, мне в опочивальню, хватятся, поди, ско­ро, - помотал бородой царь. - Сроку даю три дня.

А до того момента об воскрешении и думать не смей! Найди вора, сыскной воевода-а...

Я хотел ему ответить, но не успел. Еремеев не удержался первым, фыркнув в кулак. Стрельцы подхватили в голос, потому что удержаться от хо­хота при виде сразу двух взрослых мужчин в жен­ских ночных рубашках просто невозможно. Даже я ржал, не стесняясь и не стыдясь.

Горох, естественно, вспылил, грозился всех каз­нить, что вызвало, столь же естественно, удвоен­ный всплеск неуправляемого веселья. Царь плю­нул, обещал нам всем показать, но покуда не ре­шил что, а потому, подобрав подол ночнушки, ры­сью припустил к себе в терем.

Мы же, отхохотавшись, спокойным, размерен­ным шагом отправились в отделение. Меня опять завалили сеном, и я чуть было не уснул, пока мы добрались до дома. Парни веселились всю дорогу, и не буду врать, что я на них сердился. Вспоминая себя и Гороха в беленьких «пеньюарах», я всё ещё помирал со смеху. Хорошо всё, что хорошо конча­ется.

Увы, не в нашем случае. Ну, я имел в виду, что у нас ничего не начиналось...

- Митька вернулся? - был первый вопрос, ко­торый я задал открывающим ворота стрельцам.

- А то!

- Спит уже?

- Наверное, - ухмыльнулись еремеевцы. - Мы ему тулуп в поруб бросили. Так, поди, пригрел­ся и спит.

- А с чего вдруг сразу в поруб?

- Дык за драку в кабаке! Никакушного доста­вили, а с ним ещё троих. Вроде прибалт какой, бледный, степняк узкоглазый да сын гор с вот такенным шнобелем! Я заскрипел зубами.

- То есть у нас в порубе четверо задержанных?

- Так точно, - радостно осклабились стрель­цы.

- А вы в курсе, что один из них - будущий зять царя Гороха?

Бородачи на миг потупились, сдвинули шапки на затылок, а потом дружно решили:

- Лишь бы не Митя, а там... Перед остальными отбрешемся, поди, не впервой!

- Ну, вполне себе милицейский подход, - по­думав, согласился я. - Ладно, пусть сидят, жало­бы на произвол властей напишут утром, как раз и побеседуем.

- Слушаемся, батюшка сыскной воевода!

Вот и ладушки.

Еремеев лично сопроводил меня в дом, помог снять позорную ночнушку и передал с рук на руки бабке. Яга, отдать ей должное, ни о чём меня не спрашивала, а просто отправила наверх и уложила спать. Подоткнула одеяло, как ребёнку, взбила по­душку и даже спела колыбельную:

Баю-баю, баю-бай!

Ну-ка, глазки закрывай.

А не то придёт волчок

И ухватит за бочок.

Дам я волку вдоль хребта,

Хоть силёнка и не та.

Да коленом по зубам,

Но тебя ему не дам.

Такой мальчик дорогой

Очень нужен мне самой.

Баю-баюшки-баю, Дай-кось я себе налью.

Для здоровья, для души, Для хороших снов в тиши. Баю-бай, а ты, гляди, Меня завтра не буди...

...В том, что она себе нальёт исключительно «здоровья ради», я ни капельки не сомневался, а потому уснул быстро и спал без снов. Просто прова­лился в тёплую, мягкую темноту и дрых без задних ног, как какой-нибудь сурок-переросток в норке. Разбудить меня можно было бы, наверное, только землетрясением или целенаправленным выстре­лом из гвардейского миномёта. Ну если я и преуве­личил, то совсем немного, потому что в четыре утра...

- Ку-ка-ре-ку-у-у!!!

Меня плашмя подбросило на кровати, перевер­нуло и скинуло на пол. Выматериться я не успел, зато успел в ответном прыжке подскочить к подо­коннику, схватить лежащее яблоко и с размаху, гандбольным броском, зафинтилить им в прокля­того петуха.

Увы, мимо. Пернатый гад-будильник научился уворачиваться, а других снарядов у меня под ру­кой не было. Пришлось, скрипя зубами, признать своё поражение, посыпать голову пеплом (фигура­льно), два раза укусить подушку (реально) и, быст­ро одевшись, побежать по лестнице вниз, жалова­ться Яге.

- О, Никитушка проснулся, - радостно улы­баясь, приветствовала меня разрумяненная баб­ка. - А я тебе с утра кашу гречневую запарила, с медком да молочком!

- Петуха хочу, - глухо попросил я, прекрасно осознавая, что ничего мне не светит.

И не то чтоб Яга как-то неправильно меня поня­ла, просто этот петух у неё какой-то любимчик. Орёт ни свет ни заря, клюётся, кур третирует, кота Ваську лупит периодически, мне спать не даёт, и всё равно ему всё сходит с рук. Или с крыльев? Ско­тина он, убью когда-нибудь. Зуб даю, сам сяду, но его убью...

- А ты кушай, кушай, сокол ты наш ясный, - привычно игнорируя любые мои намёки на петушатину, суетилась вокруг стола бабка. - Ты ить в курсе, что Митенька наш, добрая душа, вчерась пострадал безвинно?

- Нет. Стрельцы сказали, что он там подрался в пьяном виде?

- Врут! Врут, охальники! Вот я их ужо поме­лом!

- То есть он не пил? - уточнил я, берясь за ложку. - Не пил, не дрался и в поруб сам полез, просто из чувства политической солидарности с за­держанными иностранцами?

- Да... нет... ну, не... - стопорнулась глава эк­спертного отдела, не зная, с чего начать, и вывер­нулась чисто по-женски: - Вот не любишь ты его!

- Факт. Я только девушек люблю. Брутальные крестьянские парни не в моём вкусе.

- Не любишь, наговариваешь почём зря, а ить мальчишечка старался, как мог.

- Когда самогонку квасил или когда женихов царевны Марьяны под столом мутузил?

- Не он энто, Никитушка, не он!

- Тогда кто? - Я вопросительно выгнул бровь.

- А ежели и он, - окончательно запуталась моя домохозяйка, промакивая платочком слезу и гордо выпрямляясь у печки, - дак не за-ради себя пил да дрался, а нашего отечества честь храбро защищаючи!

Я чуть не поперхнулся горячей кашей. Вооб­ще-то Баба-яга у нас старушка мудрая, в дешёвых патриотических пиар-акциях не замечена, вместо мозгов у неё не опилки... Тогда что здесь за депу­татский цирк творится?

- Не понял...

- Да я тебе вот прямо сейчас и объясню, - чуть не плача, завелась она. - Митенька наш, по твое­му приказу начальственному, за тремя женихами приглядывал. Ну и принял чуток... чтоб подозре­ний у окружающих не вызывать. Потом поближе подсел, потом к разговорам ихним прислушался, по твоему же заданию! А уж как они трое вдруг на­чали наше Лукошкино всякой грязью поливать да про самого царя насмешничать, тут и не сдержа­лось сердце ретивое. Да ежели б они при мне такие слова говорить стали, я б их сама... чего под рукой было, тем бы и накрыла!