Сергей Ковалев - Котт в сапогах. Поспорить с судьбой Страница 10

За этими невеселыми размышлениями мы миновали лес и выехали на окраину Куаферштадта. Что ж, нет смысла ломать голову над тем, что все равно выяснится в ближайшее время.

У ворот дворца нас уже встречал смутно знакомый человек. Я порылся в памяти… Расшитый золотом и самоцветами камзол, напудренный парик, мысы сапожек на тонкой подошве — по последнему выверту моды — загнуты едва ли не до колен. Спесивая мордочка породистого пуделя… А! Точно! Это же тот самый придворный, что первым обнаружил меня и Андрэ в компании Анны, бывшей на тот момент в шкуре лягушки! Хоть убей, не вспомню, как его звали…

— Жан Луи Батист Альберт Дориан Этьен де Суфле, старший посыльный при дворе его величества Пусия Первого Великолепного! Ваш покорный слуга, сир!

— А?

Поскольку, судя по выражению лица, Андрэ готов был поинтересоваться, где все перечисленные люди, или сказать еще какую-нибудь бестактность, я поспешил взять разговор в свои руки:

— Его величество Андрэ Первый Могучий с благодарностью принимает вашу службу. Если память мне не изменяет, в прошлую нашу встречу ваша должность была иной?

— О да! — лучась самодовольством, произнес де Суфле, манерно поправляя мизинцем кончики усов. — Его величеству Пусию Великолепному было угодно пожаловать мне это место за несомненные заслуги перед Короной.

— С первого помощника младшего посыльного в старшие посыльные — и всего за год? Какая стремительная карьера!

Де Суфле явно не отличался сообразительностью и мою иронию принял за искреннее восхищение.

— Ах! Не стану кокетничать, преуменьшая мои таланты! Должность я получил заслуженно. Но, справедливости ради, признаю, что путь наверх мне открылся благодаря случайности. Сначала меня произвели в младшие посыльные, а потом неожиданно старший посыльный совершил ужасающий проступок и был сослан нашим добрейшим королем в провинцию. Так я и стал старшим посыльным.

— Вот как? — Слова придворного вызвали у меня некоторый интерес. — Что же это за проступок совершил ваш предшественник?

— О… неловко даже говорить! — Де Суфле опасливо огляделся и, понизив голос, прошептал: — Представьте, он посмел явиться во дворец в фисташковом камзоле и розовых чулках! Это было отвратительно само по себе, но он ведь в таком виде попался на глаза его величеству! Можете себе представить, каково было нашему любимому монарху. При его-то тонкой душевной организации и идеальном вкусе видеть подобное непотребство?! Бедный, бедный король! Он почти неделю после этого пребывал в тяжелой депрессии. Будь моя воля, этот негодяй — старший посыльный — не отделался бы так легко!

— Ужасно! — поддакнул я, незаметно бросив оценивающий взгляд на одежду Андрэ и свой наряд. Слава богу, мой вкус не столь тонок, как у Пусия, но, скорее всего, разнообразные оттенки коричневого и черного, преобладающие в нашей дорожной одежде, не вызовут у его величества истерики…

— Да, да! И такое, к сожалению, случается! — грустно заключил де Суфле. — Но пойдемте же! Его величество ждет вас!

Мы остановились у знакомых дверей, и слуга забрал у нас плащи. Наш провожатый что-то прошептал дежурившему на входе стражнику. Тот заглянул в приоткрытую дверь и доложил:

— Его величество король Гремзольда Андрэ Первый Могучий и некий господин Конрад фон Котт прибыли. Запускать?

— Дубина! Разве так следует докладывать о визите моего дорогого собрата?! Немедленно впусти, противный чурбан!

Недовольно бурча под нос, стражник распахнул дверь, и на меня вновь обрушились птичий гвалт и парфюмерный туман, пробуждая в памяти события годичной давности. Правда, на этот раз Пусий принимал нас тет-а-тет. Ну практически — если не считать нескольких слуг и напомаженного франта, устроившегося на думке в ногах у короля. Да и того Пусий при нашем появлении немедленно прогнал с каким-то поручением. После чего обратил к Андрэ одутловатое личико, покрытое толстым слоем белил, румян и помады, и захлопал начерненными ресницами. Должно быть, Пусию казалось, что он — само очарование, но лично на меня эта пантомима произвела самое тягостное впечатление. Однако следовало придерживаться этикета. Стянув с головы шляпу, я отвесил самый замысловатый поклон, какой только сумел изобразить. Андрэ же вполне по-свойски кивнул Пусию и с детской непосредственностью стал разглядывать клетки с экзотическими птицами. Впрочем, почему бы и нет? Какой-никакой, а ведь тоже король!

— Милый друг! — проворковал Пусий, семенящей походкой подбегая к Андрэ и чуть ли не зависая в воздухе от переполняющих его чувств. — Тебе понравилась моя коллекция?

— Угу, — кивнул Андрэ, тыча пальцем в одного из павлинов. — У Анны в курятнике тоже такие смешные петухи есть. Даже два! Тока она зажарить их не дает. И вообще ни одну птицу трогать не дает. Не понимаю я, зачем тогда в доме курятник, если птицу с него не есть? Вот ты-то небось своих ешь?

— Э-э-э… — растерянно проблеял Пусий. — Нет…

— А почему?

Как мне не раз уже доводилось убедиться, Андрэ иногда умеет поставить человека в тупик одним-единственным прямым вопросом, безжалостно обнажающим суть явления. Думаю, сам Пусий до сих пор ни разу не задавался вопросом: почему это он не ест птиц из дворцового птичника? Подозреваю даже, что такой вопрос не пришел бы в голову вообще ни одному нормальному человеку. Но для Андрэ, наоборот, такой вопрос казался чем-то само собой разумеющимся.

Пусий еще приходил в себя от первого потрясения, а гигант уже потерял всякий интерес к птицам и протопал к стене, вдоль которой на пьедесталах возвышались вазы. Только осознание полной бессмысленности подобного поступка удержало меня от попытки схватить Андрэ за плащ. Чертов громила! Мои познания в изящных искусствах невелики. Если точнее, они состоят в том, что я знаю про существование всяких красивых бесполезных вещей, за которые богатые люди готовы выкладывать немалые деньги. Учитывая личность Пусия, нетрудно было догадаться, что потрескавшиеся от времени вазоны с аляповатым рисунком относились именно к этим пресловутым «предметам искусства» и наверняка стоили бессмысленно дорого. Если Андрэ что-нибудь уронит — нам конец!

Как и любой коллекционер, Пусий мгновенно оживился, стоило кому-то заинтересоваться его ненаглядным хламом.

— О-о-о, мой драгоценный друг, — сладко пропел король, закатывая глаза. — Я так и знал, что твоя тонкая душа не сможет не восхититься изяществом этих древних ваз, доставленных мне из далекой Чайны! Недаром я сразу почувствовал в тебе родственную душу и нежное сердце, что так учащенно бьется под этой грубой… мм… мощной оболочкой!

— А? — Гигант прислушался и смущенно пробормотал: — Это не сердце. Это у меня в брюхе бурчит… Ели-то мы ажио утром!

— Два часа назад, — проворчал я под нос, впрочем, совсем тихо. Раз уж Пусий нас затащил сюда — пусть хоть накормит! Тем более что по озарившемуся радостью лицу короля можно было понять, что он и сам рад случаю продемонстрировать гостеприимство. Надо же! И у Пусия, оказывается, есть положительные черты!

Насчет положительных черт я ошибся…

— Иезус Мария!

— Но-но, без заклинаний мне тут! — погрозил мне кулаком стражник, которому Пусий поручил проводить меня в обеденный зал. Как оказалось, приглашение отобедать распространялось только на Андрэ. Меня же вежливо выставили. В другой ситуации, а точнее, будь на месте Пусия другой король — я бы только порадовался. Все равно дворцовый этикет не позволял мне сидеть за одним столом с коронованными особами, да и есть я совсем не хотел. Увы! Тон, которым Пусий потребовал шампанского, и масленые взгляды, что при этом он бросал на Андрэ, уверили меня — мой простодушный король в нешуточной опасности! Но что я мог сделать?! Стражник вполне корректно, но твердо пресек все мои попытки вернуться. Пропустив меня в обеденный зал, он закрыл дверь и встал возле нее, всем своим видом показывая, что меня не выпустит. Кипя от беспомощной злости, я стал мерить зал шагами, игнорируя щедро накрытый стол.

Ожидание затягивалось.

Потом дворец содрогнулся от вопля, полного отчаяния.

Кричал явно Пусий.

Я приготовился к самому худшему. Обычно благодушного и трусоватого Андрэ трудно разозлить, да и отходит он почти сразу, но в гневе даже за короткое время вполне способен натворить ужасных дел! Только обвинения в убийстве короля дружественного государства нам не хватало! Конечно, судя по крику, Пусий был еще жив — мертвецы ведь не кричат — но… цел ли? В смысле — все ли жизненно необходимые части тела еще при нем? Ох! Вот и сбылся сон!

В дверь ввалился смертельно бледный де Суфле и, вращая выпученными от ужаса глазами, что-то прошептал стражнику. Суровый воин также стал белее полотна и чуть не выронил алебарду. Потом оба мрачно посмотрели на меня. И бежать-то некуда!