Андрей Чернецов - Сети зла Страница 11

— Стакашку не нальете? — осведомилась.

— Погоди. — Адраст внимательно изучал пакет. — Сначала дело. Хм, — с недоверчивой миной взвесил он груз на руке, — а чего так много?

— Откуда мне знать? — пожала плечами Орландина. — Я внутрь не заглядывала.

— Ну добро. При тебе вскрыть или как?

— Давайте, — кивнула девушка. — А то разное бывает: потом еще скажете, что там чего-то недоставало…

Буркнув под нос что-то вроде: «И что он тут навертел», Адраст порвал завязку, встряхнул сверток и замер, издав что-то похожее на тонкий писк.

Пакет выпал из его рук, и амазонка автоматически подхватила его, продолжая пялиться на поверхность стола, куда просыпалась часть содержимого.

Третий или четвертый раз за всю недолгую жизнь Орландина на себе ощутила, что столь любимые сказителями и певцами слова о замершем сердце, оледеневшей душе и остановившемся в испуге дыхании — не выдумка.

На столе аккуратной пирамидкой высилась горстка мелких, похожих на пыль синевато-зеленых кристаллов…

Почти минуту все присутствующие, не отводя глаз, созерцали эту картинку. Затем уставились друг на друга.

— Да вы чего… — первой пришла в себя прознатчица.

«Всю требуху этому шакалу Захесу на рыло намотаю!»

И тут громовой удар сотряс двери «Трех кашалотов», за чем последовал лязг стали, многоголосые вопли, истошный женский визг.

— Всем стоять, стража магистрата!! — прогремел не знающий пощады голос.

— Продала, сука!! — взревел Быкобойца, отшвыривая с дороги стол вместе с кем-то из некстати подвернувшихся под руку сообщников.

Изо всех сил оттолкнувшись ногами, Орландина сделала обратное сальто, головой врезавшись в жалобно хрустнувшие пластинки слюды.

Уже во дворе, перекувыркнувшись на месте, вскочила и, не раздумывая, подлетела к забору. Грохот в только что покинутом помещении, крики и перекрывающий все жуткий рев обезумевшего от ярости Мачо Пикчу подсказал ей, что она убралась очень вовремя.

Перепрыгивая на ту сторону забора, на захламленный дворик ветхой халупы, девушка на какое-то мгновение успела зафиксировать то, что осталось за ее спиной: мечущиеся в окнах второго этажа фигуры в синих куртках стражи и застрявшего в окошке Быкобойцу, из груди которого на целый фут высовывалось острие пики.

А затем полыхнуло багровым и, выплюнув облако черного дыма, зашипела гигантская змея.

«Дикий огонь! Нет, ну что за денек?!» — подумала девушка, когда ее ноги коснулись земли с другой стороны забора.

И лишь тогда она обратила внимание, что по-прежнему сжимает в руке проклятый сверток…

…Род людской издавна привык себя одурманивать.

Уж таково свойство человека, что не может он прожить, чтобы время от времени не употребить чего-то, что затуманит разум, который только и отличает его от бессмысленного животного, и хоть слегка к сему животному приблизиться.

Хотя как сказать, ведь и сами животные не чужды этого. Взять тех же обезьян (как говорят просвещенные люди, вроде вендийских браминов и ахайских философов, обезьяны состоят с людьми в весьма близком родстве). Рассказывают, что в землях черных людей мартышки набивают дупла баобабов подгнившими фруктами, замуровывают их глиной и через пару недель, взломав стенку, устраивают гулянку. Совсем как студиозусы в академии, тайком от профессоров и надзирателей варящие в своем общежитии бражку.

Иногда на эти бродильные чаны натыкаются слоны, и тогда и звери, и люди разбегаются прочь от весело вытанцовывающих гигантов.

Во всем мире люди знают толк в хмельном.

На берегах Срединного моря народ больше уважает вино, в Аллемании, бриттских землях, Эйрине и Норландии — пиво, в Троецарствии — медовуху.

Если хочется чего покрепче, то можно залить то же вино в перегонный куб, изобретенный премудрыми египетскими жрецами, или, если климат подходящий, выставить пойло на мороз, получив одинаково бьющую что по мозгам, что по ногам медовую или пивную «ледянку».

Есть и иные средства, по большей части предосудительные.

Артанийцы с куявцами вдыхают дым конопляного семени и пыльцы. Саклавийцы пробавляются мухоморным отваром, по примеру своих подданных — плосколицых самоедов из северной тайги.

Просвещенные римляне, ахайцы и египтяне с берегов Срединного моря делают настой черного мака в крепком вине. Вендийцы и парфяне вкушают сому, приготовляемую в горных монастырях по древним рецептам времен Атлантиды и Лемурии, от которой во сне улетают в другие миры. В Чжунго употребляют и то, и это, но больше всего уважают супчик из маковой соломки. В Заморских королевствах жуют листья какого-то горного кустика и сушеные кактусы, заедая грибочками. В Зангези и Конбо — кору дерева ихимба, от которой наливается силой тело и становится весело (правда, и то и другое ненадолго).

Все это (что раньше, что позже) губит здоровье, лишает разума и делает человека рабом. Рабом зелья и рабом того, кто это снадобье делает и продает.

Но нет ничего сильнее и опаснее «голубой пыли» с Авалонских островов. И ничего, что стоило бы дороже. Ибо дарит она видения блаженнее, длиннее и чудеснее, чем даже самая лучшая сома. Ибо быстрее прочего дает привычку, которую уже почти немыслимо перебороть.

Хроники гласят, что из-за пристрастия эйринских царей и нобилей к сине-зеленым кристаллам пал древний Эйрин.

Посему тем, кто был причастен к их изготовлению, распространению и употреблению, в новом Эйрине грозило зарывание в землю живьем, у кельтов — скармливание священным волкам, у свеев — утопление в кожаном мешке вместе с дохлыми крысами, а по законам Империи, отличающимся гуманизмом, — просто виселица.

В Сераписе того, кто продает или хранит «голубую пыль», лишали головы. Это при смягчающих обстоятельствах…

…На цыпочках прокравшись вдоль забора, девушка осторожно выглянула из-за поворота.

Переулок перегораживали четыре стражника с пиками наперевес, кроме того, у двоих были взведенные арбалеты, но Орландина вовсе не имела желания прорываться с боем и героически умирать.

Бесшумно отбежав шагов на двадцать, она перебралась через ограду и оказалась во дворике какого-то благонамеренного обывателя Среднего города.

Бренча цепью малость потоньше якорной, из угла к ней с рычанием метнулся здоровенный кобель, грозно раззявив клыкастую пасть. Но, увидев блеснувший в руке предполагаемой жертвы клинок, сменил рык на тихий визг и шустро убежал обратно. Видимо, хорошо знал, что это такое и что можно при помощи этакой штуки сделать даже с самой злобной псиной.

Это было и к лучшему: сражаться сейчас с кем бы то ни было она не хотела. Боевой задор постепенно отступал.

При всей своей решительности и боевом опыте она все же была простой восемнадцатилетней девчонкой и ее далеко не каждый день пытались прикончить знаменитые убийцы да еще заодно поджарить «диким огнем». А стражники охотились на нее вообще первый раз в жизни. И что дальше делать, она не представляла.

Еще этот треклятый пакет! Выбросить его здесь же, и вся недолга.

Уже и замахнулась было, чтобы выполнить то, о чем помыслила. Да передумала. Надо бы на досуге рассмотреть получше.

«На досуге!» — ухмыльнулась зло.

Знать бы, когда он теперь ей выпадет, досуг-то.

Перепрыгивая через заборы, пробираясь огородами, проскакивая переулками, Орландина отчаянно думала, что ей делать. И чем больше думала, тем противнее ей становилось.

Глава 4. ПОСЛУШАНИЕ

Орланда с опаской огляделась по сторонам.

Она недолюбливала это место. Чем-то зловещим веяло от старых мраморных и гранитных надгробий, обелисков, статуй, которые напоминали о том, о чем ей страсть как не хотелось думать. О смерти, вечности.

Вечность.

Бр-р. Прямо мурашки по коже.

А еще эта надпись при входе: «Memento mori».

Помни о смерти.

Хорошенькое дело! Еще и не пожила толком, а со всех сторон лишь и слышит о том, что нужно готовиться к переходу от бренного бытия к жизни вечной.

Впрочем, кажется, это самое предостережение следовало понимать как раз в том смысле, что нужно спешить жить. Наслаждаться каждой минутой своего земного существования. Ибо за гранью его уже ничего не будет. Так, по крайней мере, объяснила любопытной послушнице смысл Надписи покойная матушка Сибилла. Прежняя настоятельница, которая была до Кезии.

Вон и ее могилка. Скромная, без всяких надгробий и надписей золотом.

Кладбище, где хоронили умерших монахинь, находилось рядом со старым Городом Мертвых. Но не в одной с ним ограде. Естественно, ведь не могли же исповедовавшие веру истинную лежать на неосвященной земле рядом с язычниками. Да еще и мумифицированными. Грех-то какой! Сказано же: «Из праха в прах». Значит, нельзя издеваться над умершими и класть их следует прямо в сырую землю.

Обо всем этом рассказывала Орланде добрая Сибилла.

Девочка мало что понимала из повествований матушки, но согласно кивала и поддакивала. Когда к месту, а когда и невпопад. Старушка не журила ребенка за невнимательность, а только печально вздыхала и гладила сиротку по голове. А потом угощала, чем Бог и добрые люди посылали. То орешков каленых горсточку даст, то медовый пирожок, то сладких желтобоких груш.