Сэнди Митчелл - Архив комиссара Каина Страница 12

Как свидетельствует мой опыт, полезно убедиться, что в присяжные заседатели выбраны честные, не обладающие воображением идиоты с большим чувством долга и еще большим запасом предубеждений, на которые вы можете опереться, чтобы добиться нужного вам результата. А если они считают вас героем и ловят каждое ваше слово — лучшего и желать нельзя.

Так что, к тому времени как Пайрита вынес свой вердикт — виновны — всем до единого обвиняемым и обернулся ко мне с самодовольной усмешкой, моя стратегия уже была задействована. Зал суда, на скорую руку переделанный из кают-компании самых младших офицеров корабля, затих, ожидая моих слов.

К началу суда в деле фигурировали только пять обвиняемых; гораздо меньше, чем хотел Пайрита, но во имя справедливости и ради ограничения ущерба я убедил его позволить мне разобраться совокупно с совершившими тяжкие преступления. Виновные в меньшей степени были понижены в звании, подвергнуты телесным наказаниям или приставлены на ближайшее обозримое будущее к чистке уборных, после чего все они спокойно вернулись в свои боевые отделения, где благодаря неисповедимому пути солдатской мысли меня сразу же стали считать образчиком правосудия и милосердия. Впрочем, этому поспособствовало небольшое своевременное мифотворчество со стороны старших офицеров, которые довели до сведения личного состава, что Пайрита был одержим идеей массовых казней, в то время как я, по их версии, потратил последние две недели и всю до йоты комиссарскую власть на то, чтобы убедить его проявить милосердие по отношению к большинству, и добился почти невозможного. В конечном итоге — чему немало способствовала моя безосновательная репутация — это помогло возвратить пару десятков потенциальных смутьянов в строй так, что они не только оставались тише воды ниже травы, но и были практически благодарны за понесенные наказания, так что боевой дух рядовых остался на том высоком уровне, которого мы добились.

Проблема, которая стояла передо мной сейчас, заключалась в прожженных рецидивистах, которые были, без сомнения, виновны в убийстве или покушении на него. В зале суда их оказалось пятеро, все они держались настороженно и агрессивно.

Троих из них я узнал сразу же, вспомнив драку в столовой. Келпом звался огромный, с перекачанными мускулами детина, которого пырнула ножом, чуть не выпустив ему кишки, изящная женщина по фамилии Требек. Они стояли по разные концы шеренги заключенных, зыркая друг на друга почти так же злобно, как мы с Пайритой, и, уверен, если бы не наручники, они вцепились бы друг другу в глотки. В центре стоял молодой солдат, который, как я видел, зарезал полицейского разбитой тарелкой; его личное дело подсказывало, что зовут его Томас Холенби, и мне пришлось дважды заглянуть туда, чтобы убедиться, что это тот самый человек. Он был низенький и худой, с нечесанными рыжими волосами и веснушчатым лицом, и все время заседания он провел в полном замешательстве, едва не срываясь в слезы. Если бы я своими глазами не видел его в приступе смертоносной ярости, то вряд ли поверил бы, что он способен на столь бессмысленное насилие. Настоящая ирония заключалась в том, что он был военным санитаром, а вовсе не строевым солдатом.

Между ним и Требек оказалась еще одна женщина-солдат, Гризельда Веладе. Это была коренастая брюнетка, которая тоже явно чувствовала себя не в своей тарелке. Единственная из всех обвиняемых, кто убил соратника по оружию, она утверждала, что только защищалась, а удар, оставивший его задыхаться на полу столовой с раздробленной гортанью, по ее словам, просто неудачно пришелся. С Пайритой, естественно, эти оправдания не прошли, ему было просто наплевать, собиралась она убивать или нет. Все, чего он хотел, — это поставить к стенке как можно больше вальхалльцев.

По другую руку от Холенби стоял Максим Сорель, высокий, стройный мужчина с короткими светлыми волосами и холодными глазами убийцы. Сорель был снайпером, специалистом по дальнобойному лазерному оружию, и забирал жизни на расстоянии, так же бесстрастно, как я мог бы прихлопнуть насекомое. Из всех обвиняемых, он на меня наводил наибольший страх. Остальные были, до определенной степени, жертвами стадного инстинкта, захваченными общим кровожадным сумасшествием и не отвечавшими за свои поступки, но Сорель сунул свой нож между пластинами нательной брони полицейского просто потому, что не видел причины этого не сделать. Последний раз, когда я смотрел в глаза, похожие на его, они принадлежали гомункулусу эльдар.

— Если бы решал я, — продолжил Пайрита, — я бы всех вас расстрелял скопом, да и дело с концом.

Я кинул взгляд на шеренгу заключенных, подмечая их реакции. Келп и Требек смерили капитана тяжелыми вызывающими взглядами, будто не доверяя его способности исполнить угрозу. Холенби заморгал и нервно сглотнул. Веладе тяжело выдохнула, прикусив нижнюю губу, и ее дыхание участилось. К моему удивлению, Холенби протянул руку и обнадеживающе пожал ее ладонь. Впрочем, они провели уже несколько недель в соседних камерах, так что, полагаю, у них было время узнать друг друга поближе. Сорель только сморгнул, и при виде столь полного отсутствия всякого эмоционального отклика у меня мурашки пробежали по спине.

— Однако же, — продолжил капитан, — комиссару Каину удалось убедить меня, что поддерживать дисциплину в Имперской Гвардии более подобает Комиссариату, и ходатайствовал о том, чтобы приговор был вынесен в соответствии с войсковым, а не корабельным Уставом. — Он дружелюбно кивнул мне. — Комиссар, они в полном вашем распоряжении.

Пять пар глаз повернулось ко мне. Я медленно поднялся, кинув взгляд на информационный планшет перед собой.

— Благодарю вас, капитан. — Я обернулся к трем личностям в черной униформе, сидящим рядом со мной. — А также вас, комиссары. Ваш совет был для меня неоценимым подспорьем в этом деле.

Ответом были три торжественных кивка в мой адрес. Видите ли, в этом заключался весь фокус. Мои предыдущие контакты с остальными комиссарами на борту неожиданно принесли свои плоды, так как я уже знал, кого легче склонить в нужную сторону моими аргументами. Парочка ретивых щенков, только что из кадетского звания, и все повидавший старый служака, проведший на поле боя большую часть жизни. И все они, как один, были настолько польщены доверием прославленного Кайафаса Каина, что выглядели так, будто им вручили билет на Терру. Я повернулся к заключенным.

— Долг комиссара зачастую суров, — сказал я. — Устав существует для того, чтобы ему следовать, а дисциплина — чтобы ее крепить. И этот самый Устав, конечно же, предписывает высшую меру наказания за убийство, если только нет смягчающих обстоятельств, которые я, надо признаться, изо всех сил старался обнаружить в этом деле.

Они превратились в слух. Тишина воцарилась такая, что шуршание вентиляторов в воздуховодах над нашими головами звучало, словно рев двигателей «Химеры».

— К моему разочарованию, я их не обнаружил. — Было слышно, как едва ли не все присутствующие резко втянули воздух в легкие. Пайрита триумфально осклабился, уверенный, что осуществилось то кровавое возмездие, которого он жаждал. — Тем не менее, — продолжил я после некоторой паузы (легкое неодобрение проступило на лице капитана, а в чертах Веладе промелькнула надежда), — как, несомненно, согласятся мои глубокоуважаемые коллеги, одна из тяжелейших задач, лежащих на плечах комиссара, состоит в том, чтобы обеспечивать следование не только букве, но и духу Устава. И, памятуя об этом, я позволил себе прибегнуть к их совету с тем, чтобы уточнить возможность такой трактовки Устава, которая могла бы разрешить мою дилемму.

Я театрально развернулся к троице комиссаров, желая подчеркнуть, что это не я веду нечестную игру, отнимая у Пайриты его право на расстрел, а сам Комиссариат принимает такое решение.

— В очередной раз, господа, я хочу поблагодарить вас. Не только от себя, но и от лица полка, в котором мне выпала честь служить.

Я повернулся к Кастин и Броклау, наблюдавшим за процессом с дальнего края зала суда, и церемонно склонил голову. Признаю, я переигрывал, но мне всегда нравилось быть центром внимания — конечно, если это не внимание вражеских стрелков.

— Первейшей заботой комиссара всегда должна оставаться боевая эффективность соединения, к которому он приписан, — сказал я, — и, как следствие, боеспособность Имперской Гвардии в целом. Это тяжелая ответственность, но мы несем ее с гордостью, во имя Императора.

Присутствующие комиссары склонили головы, поздравляя самих себя с этой высокой долей.

— А это значит, что мне всегда противна идея пожертвовать жизнью закаленного солдата для чего-либо, кроме обеспечения побед, которых требует от нас Его Святейшее Величество.

— Я полагаю, что вы в конечном итоге приведете свою речь к какому-то выводу? — перебил Пайрита.