Дмитрий Зотиков - Личный враг фюрера Страница 12

— Ну, очень больно, — потер лоб Володя, внимательно наблюдая в замочную скважину за манипуляциями отца и вслушиваясь в его разговор со старшим сыном. Подождав, пока из кабинета не начнет доносится тихое посапывание, потихоньку переходящее в храп, Владимир прокрался в гостиную, достал из буфета бутылочку вина и сделал несколько больших глотков.

— Ну, теперь держитесь, — подумал он про своих обидчиков, — теперь всем отомщу. Затем, чтобы никто не заметил, долил в бутылку воды из графина и поставил ее обратно в буфет. В гостиную вошла мать. Она открыла крышку пианино и заиграла свою любимую "Лунную сонату". Володя подошел к ней и стал внимательно слушать.

— Что тебе, сынок? — закончив играть, спросила Мария Александровна.

— Мама, а ты царя видела?

— Видела один раз.

— И какой он.

— Очень большой и очень добрый.

— Ну, ну, — Володя развернулся и побежал играть в снежки с ребятами. Солнце уже уходило за большую снежную тучу. На тихий провинциальный Симбирск надвигалась метель.

— Володенька, надень шарф, — прокричала вслед сыну Мария Александровна.

— Хорошо, обязательно надену, — ответил Володя. Он очень любил маму. Декабрь 1917". Степан Ильич, закончив читать, убрал очки в футляр:

— Как вы, наверное, догадались, у меня сейчас в руках бутылка того самого вина, купленного моим прадедом в Париже осенью 1875 года.

— Там, скорее всего, уже чистый уксус, — разочарованно сказал Вяземцев. Он взял бутылку в руки и попытался ее открыть.

— Даже не думайте, — профессор мгновенно отобрал вино. — Вино, как ни странно сохранилось.

— Значит, вы пробовали.

— Да. Вот почему я теперь живу под мостом. После нескольких глотков «Мирабели» профессия музыкального критика показалась мне чрезвычайно скучной. Здесь, под Строгинским мостом, у меня все есть для полноценной, насыщенной жизни. Есть друзья из местного андерграунда, есть жилье в виде бочки, забытой строителями после ремонта. Я нахожу немыслимое удовольствие наблюдать за жизнью снизу вверх. Как в буквальном, так и в переносном смысле.

— Степан Ильич, дайте попробовать, — загорелся Вяземцев.

— А вы не боитесь, молодой человек. Результат может быть абсолютно непредсказуем. Вдруг вас тоже потянет под Строгинский мост. Мне бы не очень хотелось превращать свое жилище в коммунальную квартиру.

— Правильно сказал классик, что квартирный вопрос испортил москвичей, — вздохнул Стрежевой. — Даже тех, кто живет в строительных бочках. Степан Ильич обиделся:

— Дело не в квадратных метрах. Я в любой момент могу спустить свой дом на воду и уйти в каботажное плавание мимо Кремля в Лужники. А может и прочь из Москвы. По Оке в Волгу и до Астрахани. А там арбузы, стерлядь и море черной икры! Да, решено, я отплываю. Берите вино и дерзайте. Вы молоды, самолюбивы, вам и карты в руки. Вяземцев взял бутылку, мы тихонечко вышли на берег и, как по команде, закурили.

— Ну, что, открываем? Вопрос повис в воздухе. Стрежевой взял бутылку и сильным хлопком по донышку выбил пробку. Сашка Вяземцев достал из кармана три пластиковых стакана.

— За удачу, господа офицеры.

Придя в лабораторию, мы с удивлением увидели возле дверей большую делегацию, состоящую исключительно из женщин, держащих в руках транспаранты, такие как: "Свободу Ивану Никифоровичу", "Побегайло — узник совести", И даже: "Счастье институтской женщины в мудром руководстве директора". Оказалось, что длительное отсутствие Ивана Никифоровича на рабочем месте весьма отрицательно сказалось на производительности труда. Точнее сказать — наступил полный коллапс. При всех своих отрицательных качествах Побегайло, несомненно, мог увлечь сотрудников на трудовые подвиги. Сам он все это время жил в приемной своего кабинета на полном попечении секретарши. Любочка кормила шефа «Вискасом», чесала за ушком и читала ему последние научные статьи из зарубежных журналов. Пришлось вернуть Ивана Никифоровича к нормальной жизни, иначе толпа женщин нас просто бы растерзала. Побегайло вновь уселся в кресло директора, институт вернулся к нормальной жизни, Любочка сделала новую прическу.

Как убить в себе писателя. Советы врача.

Прием больных с 9 до 17

- Тук-тук. Здравствуйте. Разрешите войти? — Нет, это не вы здороваетесь. Это я за вас. Я — профессор первого мединститута Степан Степанович Михайлович — Лещинский. А вы? Ах, журналист. Интервью в интернет — журнал “Будущие гении” хотите взять? Ну что ж. Милости просим. Только извольте сначала выйти вон, а потом зайти как положено. Писатели, мать вашу… Нет, конечно, мы их лечим, литераторов этих. Током низкочастотным, лазером, ванны опять же грязевые неплохо помогают. К писателям грязь хорошо пристает, нянечки потом с трудом отдирают. Вот в соседнем, шестом кабинете, критиков выздоравливают. Так там в основном клизмы пользуют. Критика без клизмы не вылечишь, столько они дерьма в себе носят, я вам скажу. А ведь ни в двадцатом, ни в девятнадцатом веках писателей не лечили. Незачем было. Сочиняло себе в стол пару тысяч сумасшедших на всю страну — тоже мне проблема. Вот сейчас — эпидемия. Спид, только похлеще. Уверен, во всем виновата всемирная паутина. Дали возможность публиковаться сразу после написания, вот болезнь и распространилась буквально за несколько лет на всю страну. Это же надо! Сидит какой-нибудь чудик у себя в Урюпинске и публикуется наравне с членом союза писателей. Шолохов хренов. Уже тысяч двести таких набралось, к концу года полмиллиона будет, не меньше. Сначала в нашем министерстве здравоохранения решили, что это легкий вирус, типа гриппа. Только передается не воздушно-капельным путем, а кабельно-сетевым. Рекомендовали прописывать больным разные успокоительные, бром на ночь, лечебную физкультуру. Словом, проморгали эпидемию. Производительность труда в стране резко упала. Слесарь сантехник ночью стихи пишет, утром публикуется, на работе спит. Инженер по снабжению продолжение “Войны и мира” в трех частях сочиняет, а производство без труб стонет. Женщины рожать бросили. Некогда, сюжеты для рассказов придумывают. Вобщем, всеобщий бардак получился. Министр грант выделил. Институту, погасившему эпидемию, полмиллиона долларов пообещал. Только как ее погасишь? Интернет закрыть — руки коротки. Оставалось найти противоядие. Я, как настоящий ученый, прекрасно понимал, что разобрать в проблеме можно было только одним способом, испытать вирус на себе. Словом, решил сначала стать писателем, а затем найти этого писателя в себе и уничтожить. Ну, что, интересно? Еще бы. Ладно, читайте дальше. Стать писателем оказалось очень просто. Нашел в интернете пару статей на эту тему. Например, “Как пробиться на самиздате. Для начинающих авторов”. Весьма рекомендую. Сюжет высосал из пальца, word исправил ошибки. Роман назывался "В путь". Нет, не про Путина. Про путан, вставших на неправильный путь развития, но осознавших, в конце концов, всю пагубность, объединившихся в профсоюз и заплативших в конце романа налоги. 700 страниц десятым кеглем всего за две недели. Затем, договорился с владельцами нескольких интернет-сайтов и в обмен на обещание обслужить в своей клинике по высшему разряду, получил прекрасные отзывы на свой опус в независимой прессе. Роман раскручивался месяц. Акунин, Донцова и Устинова были опрокинуты в безвестность. Лимонов плакал от бессилия, а Сорокин пытался наложить на себя руки. В конце года дали одновременно Букера и Антибукера. На горизонте замаячил Стокгольм. Так я привил себе вирус сочинительства. Вирус, убивший тысячи граждан нашей страны. Граждан, не ставших хорошими инженерами, менеджерами, метателями молота. Не ставших из-за пагубного пристрастия к сочинительству никому не нужных опусов. Оставалось самое трудное — вылечить болезнь. Гомеопатические средства, типа чая с ромашкой, не принесли никакого результата. Добавление в коньяк настойки из мухоморов дало стойкий галлюционогенный эффект и привело к написанию нескольких рассказов в жанре фэнтези. Болезнь резко обострилась. Неделю принимал снотворное, приснился сюжет о женщине на рельсах. Проснувшись, месяц не отрывался от компьютера. Когда закончил, оказалось, что роман слово в слово совпал с известным призведением Л.Н.Толстого. Пришлось сжечь в камине. Почуствовал себя Гоголем и написал опус “Живые духи”. Про первую чеченскую кампанию. Там наши одним батальоном Грозный взяли. Дали государственную премию. Путин в Кремле вручил. Болезнь казалась неизлечимой. Осталось пойти на хирургическое вмешательство. Я, как ученый — исследователь, прекрасно понимал, что нужно что-то вырезать из своего организма и все придет в норму. Но, что? Собрал консилиум из своих друзей-знакомых. Долго совещались и пришли к, казалось бы парадоксальному выводу. Ген сочинительства содержится… Нет, не могу сказать. Словом, я решился. Решился только ради науки, ради поиска истины. Завтра операция. Завтра весь мир поймет как бороться с новой напастью. Прощайте, дорогие читатели. Я избавляю вас от необходимости читать всю ту муру, написанную мною во время эксперимента. “Наверх вы товарищи, все по местам, последний парад наступает…”