Александр Афанасьев - Алая кровь на белых крыльях Страница 12

"Не помню, в каком году это было, но помню хорошо, что летом, когда мы все сидели и обедали, и вдруг дверь открылась и появился мужчина, весь бледный как глина, и слышим только одно слово от него - "спасите"; мы, конечно, все испугались, но поняли, в чем дело: оказалось, что он был офицер и за ним гнались, и он забежал потому, что мы жили на одной улице. Бабушка, покойница, сейчас взяла и посадила его в печь и наложила дров, как будто хочет затопить, и вдруг появились в дверях эти несчастные гадины, чего стоит один их вид! Они перерыли всю квартиру, но их Господь не допустил до кухни и они прошли мимо и даже ногой не стали в кухню".

Глава 7 Весна 1919 года. Смерть зуава.

По дороге на Клинцы, (небольшой уездный городок что в Черниговской губернии) тащился вербовочный отряд Свободного Союзного Легиона. Два десятка черных зуавов, дюжина польских уголовников, сын местечкового корчмаря Залман, в качестве фельдфебель-интенданта и во главе всего этого гордо рассекал на сером в яблоках Орловце, лейтенант Франсуа Де Ла Пен (бывший на самом деле просто Делапюном, но в Легион записывали под любым именем, чем он и воспользовался), хотя легионеры звали его за глаза Прыщом. Лейтенант был доволен и счастлив. Наконец он получил власть, о которой раньше не мог и мечтать. Всю Великую войну он подвизался в тыловом штабе, ибо фронт хотя и дает возможность быстрой карьеры, но гораздо вероятнее для командира взвода пуалю торжественный салют перед воронкой заменяющей могилу… А теперь власть над жизнями людей, безопасность и полная безнаказанность. Дядюшка Гастон, военный юрист, который и помог Франсуа откосить от фронта, любил повторять одну фразу - "…честных людей не бывает, все люди преступники, главное создать условия безопасности и безнаказанности… и мирный рантье станет грабителем, а церковный староста убийцей и насильником…". И ведь прав был дядюшка и лейтенант Делапюн понял это только сейчас. Как сладостна власть, особенно над этими шлюхами, из так называемых "хороших семей". Раньше вы не обращали внимание на маленького, кривоногого, косоглазого человечка с изрытым фурункулами лицом, а теперь в каждом русском городе он собирал свою дань справедливости. И вспомнилось Франсуа русская гимназистка из Могилева, Ксения кажется ее звали, она не хотела уступать и Делапюн ее жестоко избил прежде чем изнасиловать и когда зуавы волокли растерзанную девушку к себе в казарму, она крикнула на чистом французском - "Олеко отомстит за меня". Она еще что то кричала, но за гоготанием зуавов слов было уже не разобрать. Дорога ведущая в Клинцы петляла по лесу, лейтенант вспомнив что в этом уездном городке с населением 12 000 человек наверняка есть гимназия, улыбнулся как сытый кот. За очередным поворотом проявился весьма странный для лесной дороги сюжет. По середине большака стояло огромное кресло… В кресле вальяжно расположился молодой, хищно красивый гусар, с ленивой иронией смотревший на кавалькаду легионеров. Гусар неторопливо поднялся с кресла и поманил пальцем лейтенанта. Франсуа почему то пробил холодный пот, мочевой пузырь оказался переполненным и больше всего французу вдруг захотелось оказаться в Руане, в маленьком кабачке папаши Тибо, на окраине. Но влекомый какой то магической силой, Делапюн тронул поводья и подъехал к странному офицеру. Повинуясь его жесту, Франсуа слез с лошади и дрожащим помимо воли голосом спросил - "Что вам угодно Месье и кто вы такой?" Гусар презрительно улыбнувшись промолвил - "Мне угодно передать вам привет от Ксении, помните такую гимназистку из Могилева? А зовут меня Олеко Дундич и я ее жених" В руках гусара сверкнул выстрелом крохотный брауниг и Прыщ схватившись за живот стал оседать на землю. Из леса загрохотали выстрелы, зуавы пытались обороняться но безуспешно. Наиболее беспокойные получили по пуле в не смертельные места, остальные подняли руки. Тем более, что пытавшиеся сбежать поляки и Залман младший, были походя вырублены невесть откуда появившейся казачей полусотней в форме Императорской армии, возглавляемой бородатым Войсковым старшиной в белой черкеске. Это оказался командир Дикой Разведывательной Алы, Летучей Бригады Генерала Глебовского, Князь Джихар.

Де Ла Пен пришел в сознание. Жутко болела голова и все было как то не привычно. Рядом разговаривали двое. По французски! Неужели свои? Он попытался открыть глаза но на веки как будто повесили гири и лейтенант стал слушать.

- Я о вас наслышан господин Дундич. Особенно мне понравилось, как ваши гусары вырубили весь состав Дивизионного Ревтрибунала, который приговорил вас к расстрелу, а председателя обмазали дегтем, вываляли в перьях и возили по городу -

Заявил хрипловатый голос с истинно парижским Прононсом. В ответ молодой голос с непонятным акцентом отсмеявшись произнес…

- Никто его не в чем не вываливал. Удирая, этот Красный Торквемада попал сначала в бочку с дегтем, потом в сено, потом в седло, а потом Слободан снял его из карабина. А про вас Князь я тоже слышал, особенно про эпизод с захваченными у тевтонов танками. У вас все тот же эскадрон? -

- Мы не эскадрон- сказал Князь гордо подняв лицо с орлиным профилем. Мы Сирийская Ала Понтия Пилата и руки мы умоем только после Победы, о смотрите поручик, француз очнулся, значит вы можете начинать -

Пока лейтенанта привязывали за ноги к двум согнутым березам, в глубине леса казаки и гусары деловито вешали зуавов. Данную затею применили обнаружив на их фесках украшения из прядей и локонов разных оттенков. Так легионеры отмечали свои победы над беззащитными женщинами. У одного из легионеров подобного украшения не было, он как выяснилось предпочитал мальчиков. Его для разнообразия посадили на кол.

Таким образом База на Унече усиленная Корпусом Глебовского, стала доминировать над солидной частью Брянской губернией. Во всех населенных пунктах появились комендатуры Легиона (благодаря походной канцелярии покойного лейтенанта Де Ла Пена). Конники Джихара и Дундича вели постоянную разведку и тщательно локализовали рейды мелких санационных групп. А в леса, где расположились спасенные узники, ушло два обоза с оружием, амуницией и продовольствием. Это было начало партизанского края и Бригады "Данциг". Не прошло и месяца, как в окрестностях Брянской губернии стали появляться странные отряды в шинелях с красными и синими разговорами, в суконных шлемах напоминающих то ли уборы русских витязей, толи кайзерские шлемы и что характерно говорящих на русском, немецком и украинском языках. И у многих на шлемах и рукавах был нашит шеврон - два белых креста на алом фоне. Живых санационщиков и легионеров после них не оставалось. За фураж и продовольствие они платили золотом и с местными обывателями были сугубо корректны (окромя коллаборционистов и бандитов, эти же категории местных жителей исполнялись с помощью "Конопляной тетушки"). Так начала свою боевую историю Бригада "Данциг". Учитывая то что запасы гвардейского обмундирования на Базе "Унеча" были весьма солидны, а офицеры и солдаты Русской армии предпочитали привычное обмундирование, богатврки и шинели с "разговорами" Княжна щедро раздавала иррегулярным союзникам, осробенно они были побулярны в отряде Буденного. Батька Семен даже посылал рекламно вербовачные отряды в новой форме, которая способствовала притоку добровольцев. В народе суконки накрепко и навсегда прозвали "Буденновками". Учитывая что хлопцы Батьки Семены были не добрее к врагам чем бойцы Бригада Данциг, их форма стала пугалом для Легиона и прочих Антант и в плен их не брали, впрочем носители суконных богатырок украшенных красными звездами с золотым плугом и сами как правило не сдавались. Был случай когда во время Буденовского рейда один ротный навестил родное село мимо которого проходил его полк и в родительской избе встретил брата, ставшего Легионером. Он набил братцу морду, дал полчаса на то что бы он исчез из этих мест навсегда и вышел на улицу перекурить. А на шум примчались пятеро патрульных легтонеров, но увидя буденовку, трое сбежали побросав винтовки, а двое сдались в плен.

Из детских сочинений:

"Уже была полная оккупационная власть. На улицах все деревья были срублены и многие дома были разрушены. По улицам ходили солдаты без погон и с ружьями. Часто я видел в окно, как эти солдаты вели куда-то мужчин, женщин и детей. Все это было в N, я помню очень смутно; помню, как на моих глазах два каких-то жида комиссара и солдаты зарезали женщину и двоих детей и как у одного из жидов были окровавлены все руки кровью невинных младенцев. На меня этот случай произвел очень сильное и потрясающее впечатление, я в этот же день очень сильно заболел, и мне в бреду все время мерещился страшный жид комиссар с окровавленными руками и двое детей.

Потом при наступлении поляков мы бежали, и сколько страшных картин, которые не мог никто бы описать, пришлось мне увидеть, - все было в крови, и ручьи крови текли по всему пути железной дороги и ярко выделялись на белом снегу. Всюду по пути легионеры резали убегающих. Поезд мчался с быстротой молнии, а задние вагоны горели. Всюду был страшный дым и грохот. Мне от всего этого стало дурно".