Ольга Кноблох - Белоснежка и семь апостолов Страница 12

— Ладно, Венди, пошли уже к нашим. У меня к тебе просьба будет: у Пахома челюсть разболталась — починишь?

Я надулась, конечно, но больше для порядка. Само собой, починю.

На следующий день цирк двинулся дальше как ни в чем не бывало. Жарища стояла чудовищная, воздух едва колебался. В охваченной зноем степи оглушительно стрекотали кузнечики. Мы пару раз останавливались у озер, чтобы искупаться и освежиться. А потом показалась очередная деревушка, и мы свернули с дороги. Деревня называлась Полыньки…

…Я не знаю, какими словами назвать то, что произошло в Полыньках. Был ли это экспромт? Если был — то чей: Венди или Отто? Или кто-то из них заранее придумал сценарий специально для такого безнадежного случая?..

Все было очень странно. Если не сказать больше.

Но, отставив эмоции, можно сказать одно: чего бы плохого я ни думал и ни говорил про нашу прима-балерину, она совершенно точно — талант. Даже, пожалуй, ТАЛАНТИЩЕ. Подобного я еще не видел. Да мы подобного и не делали никогда. В одиночку!.. Это было нечто.

Полыньки стали последней остановкой на пути к Красноярску: никто больше не выказал желания дать представление в очередном медвежьем углу. Деревеньки вставали у нас на пути, таращились удивленно распахнутыми ставнями, провожали серыми крышами и унылыми кривыми заборами, но никто ни разу не заулыбался, глядя в окно в предвкушении очередной «Пьяной коровы». Мы равнодушно проезжали сквозь деревни и мчались дальше.

Когда начались пригороды Красноярска, я позвонил Дэну — нашим артистам нужны были гонорары.

С руководством цирка мы поладили. Иначе и быть не могло. Гонорары мы просим небольшие, афиши у нас свои, график свободный, так что работать можем в любое удобное для администрации и зрителей время. Сошлись на двух днях, по четыре полуторачасовых выступления в каждый. После Полынек у всех был какой-то упадок сил, и мы решили устроить выходной. Уладив все дела, я быстренько собрался и с радостно колотящимся сердцем поехал к маме.

Вот она, ничуть не изменившаяся со времен моего детства дверь: черный кожзаменитель и белые пластмассовые шляпки обойных гвоздей. И звонок так же противно дребезжит. Вот шаркают тапочки, звякает замок, дверь медленно, но без скрипа открывается…

— Привет, мам!

Дальше одни эмоции.

Потом чай, оладьи и непрерывный монолог ни о чем. Сейчас мне кажется, что я могу сидеть и слушать его вечно. Но я знаю, что минут через пятнадцать я перестану улавливать суть и буду слышать только голос. А минут через тридцать мне это, как всегда, смертельно надоест. Такой вот я нерадивый сын. И ничего не могу с собой поделать…

— А тут к тебе, между прочим, приходили…

Здесь я оживился:

— Кто? Денис?

— Да ну Денис. Денис почти каждый день заезжает, не то что ты. Убраться там помочь, еще чего. Вчера вон картошки из подвала принес.

— Да ладно-ладно, мам, ты погоди меня ругать. Кто приходил-то?

— Ой, а я знаю? Мужик какой-то. Не представился, сказал — знакомый. Молодой вроде, приятный.

— Опиши его, мам.

— Пониже тебя и чернявый такой. А вот лицо… самое обычное, я его и не запомнила. Помню, одет прилично был, даже при перчатках. Спрашивал, где тебя найти можно. Я сказала, что ты по делам мотаешься по всей стране и можешь быть хоть в Москве, хоть в Одессе, хоть у черта на куличках. А он: «Спасибо вам, Валентина Ильинична, за информацию», — и ушел. Душевный человек. А вот лица, убей меня бог коромыслом, не помню.

— Давно?

— Да уж недели две, а то и три тому. Не помню я.

— Телефона не оставил?

— Не-э, какой телефон, — мама замахала руками, — он даже проходить не стал; так, в подъезде постоял, поговорил и ушел. Я чего себе подумала: может, из сослуживцев кто?

— Ну, давай поглядим, может узнаешь.

Листать мой дембельский альбом — одно из любимых маминых занятий. Она знает его наизусть, но постоянно просит меня пояснять, кто есть кто. На этот раз задача была другая. Я тыкал пальцем в лица армейских товарищей и вопрошал:

— Этот?

Мама подносила лупу к карточкам, отрицательно качала головой и переворачивала страницу. Потом страницы кончились. Нужное нам лицо мы так и не нашли.

— Значит, не сослуживец. Мам, я пойду, ты извини, мне еще к Дениске надо съездить. И еще пара дел. Вернусь поздно вечером.

— Вот всегда ты так. Заскочишь на минутку — и бежать. Заноза у тебя там, что ли? — Она выразительно похлопала себя по ягодице.

— Мам, ну вернусь же я. Не волнуйся, не навсегда. Все, целую, до вечера.

На самом деле к Дэну я пока не собирался. Успеется. Надо прогуляться и хорошенько подумать. Я пошел в сторону острова Татышева. Взял по дороге бутылочку «Пилзнера» и задумался. Значит, так. Кто-то незнакомый мной интересуется. Этот кто-то знает, где живет моя мать. Этот кто-то знает, как ее зовут. Соответственно можно предположить, что про меня ему тоже немало известно. Может, я, как говорит Отто, паникер и параноик, однако тут бы кто угодно задумался. Так, ладно, помыслим логически. Кто это мог быть? Кто-то из коллег по редакциям? Взять хоть того же Лапочкина — вполне подходит под описание. Да, прямо сказать, половина моих знакомых журналюг подходит: сплошь молодые, приятные, брюнеты и одеты с иголочки. Нет, эти бы отписались или отзвонились, что едут в Красноярск. Сослуживцы — тоже нет. Это уже железно. Можно еще сделать фантастическое предположение, что Дэн кого-то на меня вывел. Барыгу какого-нибудь. Или, допустим, продюсер какого-нибудь цирка нами заинтересовался. Как-то вышел на меня (но как?!) и пошел узнавать насчет выступлений (домой?!). Нет, все не то…

На вантовом мосту в кармане запиликал телефон. Номер не определился. Кто бы это мог быть…

— Горинец.

Тишина.

— Слушаю вас.

Тишина. Я отключился.

Так, на чем я остановился? На том, что не нравится мне все это. Инициированные маги неизвестной специализации, пирокинетики-самоубийцы, незнакомые люди в гостях у мамы. Звонок этот еще. Блин, детектив какой-то. Нет, чего бы там Отто с Венди не говорили, хватит. Сворачиваем турне. Скандал, конечно, будет. А что делать? Потеряем, правда, пол сезона — но лучше так, чем вляпаться во что-нибудь серьезное и расхлебывать потом полжизни. Не фатально. Значит, сейчас к Дэну, а там разберемся. Где тут у нас ближайшая остановка?.. Время — 19:32. Отлично, к половине девятого, поди, доберусь.

Звонить Дэну я не стал. Собирался, собирался, да так и не собрался. Существовал, конечно, минимальный шанс, что его не окажется дома, но это вряд ли. Сегодня у нас понедельник. А понедельник Дэн считает своим единственным законным выходным. Он пытается таким образом обмануть вселенское невезение. Мол, раз понедельник день неудачный, то и работать по понедельникам не стоит. Даже его шеф прекрасно знает, что Дэн, готовый примчаться куда угодно по первому требованию и в любое время дня и ночи, в понедельник даже говорить с ним о делах не будет. А поскольку он у нас домосед, то где ему быть в выходной день, как не дома.

Моя логика себя оправдала. Дверь, исполненная в расцветке камуфляжа «тень», распахнулась, стукнувшись о стену, в соседней квартире истошно залаяла собака, а мы уже молотили друг друга по спинам и смеялись, как умалишенные.

— Темка, как живой! Чего стоишь в дверях? Проходи уже давай.

— Я бы уже давно прошел, вот только твоя туша не дает, — рассмеялся я.

Дэн посторонился, и я проскользнул мимо него в его берлогу. Назвать это квартирой у меня никогда не поворачивался язык. Начать с того, что обиталище Дэна представляет собой одну большую, нет, даже не большую — огромную комнату. Окна три. В одном углу дверь в санузел, в другом — входная, в третьем, у окна, — кухонный стол, плита и раковина, в четвертом — компьютер. Рядом с компьютером холодильник и невысокая — мне по пояс, подставка, с которой скалится железной маской настоящий самурайский шлем-кабуто. Все стены в стеллажах, а на стеллажах книги, книги, книги…

Сам Дэн тоже личность примечательная. Он не намного больше меня, росту такого же, только чуть шире в плечах, но он всегда производит впечатление громадины. Его всегда много. Даже не знаю почему. И он был таким всегда. Мы знакомы с первого класса. Уже тогда он был грубияном и дебоширом. Учился, однако, неплохо. Не круглый отличник, но твердый хорошист. Кроме того, он железно собирал первые места на всех математических олимпиадах. Все математики и математички от него были без ума, а остальные учителя тихо ненавидели. Он всегда задавал вопросы. И не просто задавал, а умудрялся загнать в тупик любого преподавателя. При этом его вопросы были издевательски наивны, но не лишены логики. Еще у него была привычка самым нахальным образом прогуливать все занятия, кроме своей любимой математики. Ходил он в основном только на контрольные и при этом, повторюсь, умудрялся неплохо учиться. Появляйся он на уроках почаще — быть ему медалистом.