Подземелья Лондона (СИ) - Блэйлок Джеймс Страница 12

Бомонт по обыкновению быстро огляделся в поисках чего-нибудь некрупного, что можно прихватить; владельцы дома уж точно не пострадают, если вещичка-другая найдут путь к его карману. Его взгляд привлекло хрустальное пресс-папье с целым садом цветов внутри, стоявшее на ближнем столике и сверкавшее в сиянии лампы Арганда[10]. Французский хрусталь, точно. Тяжелое, но потому полезное — таким нетрудно разбить окно или раскроить чей-нибудь череп, если случатся неприятности. Бомонт подцепил шар, опустил его в карман пальто и прижал локтем, все время следя за затылком мистера Клингхаймера.

— Прелестная штучка, верно? — весело сказал хозяин кабинета, не отрываясь от дела. — Подарена мне женщиной, которую я с нежностью вспоминаю, ныне, увы, покойной.

Бомонт поклонился, вытащил хрустальный шар из кармана, протер его рукавом и водрузил обратно на столик. Оглянулся снова на дверь, чтобы выяснить, не заперли ли и ее на наружный засов. Можно было снова проделать трюк с флейтой, как в «Козле и капусте», но одно дело причинить увечье безымянной шпане в дешевом кабаке, и совсем другое — напасть на богатого человека в его особняке. К тому же сломать мистеру Клингхаймеру гортань не значит отпереть все двери. За Бомонтом мгновенно погонятся, и тут-то всему настанет конец.

Мужчина встал из-за стола и подошел к Бомонту. Хозяин кабинета был полным, рослым, с подстриженной седой бородой и длинными волнистыми седыми волосами — этакий троюродный брат Санта-Клауса; твидовые брюки держались на подтяжках. Воротничок был ослаблен, на рубашке виднелись чернильные брызги. Бомонт пожалел, что свалял дурака с куском хрусталя, потому что в этом человеке было нечто, противоречившее его улыбке, — нечто, отчего волосы на затылке Бомонта встали дыбом, хотя ничто в довольно приятной манере мистера Клингхаймера смотреть или говорить не предполагало такого эффекта.

Мужчина указал на круглый, покрытый чехлом стул того сорта, на каком сидят женщины, когда наносят на лицо косметику.

— Присаживайтесь, мистер э-э…

— Заундс, ваша честь, Филби Заундс из Доув-корт в Сэвен-Дайлз, — Бомонт устроился на стуле, не доставая ногами до пола. Мужчина остался стоять, возвышаясь над ним, как скала.

— Имею честь беседовать с мистером Клингхаймером? — спросил Бомонт.

— Воистину так, мистер Заундс. Посидите неподвижно с минуту, если нетрудно. Мне надо поглядеть на вас, — с этими словами мужчина достал из жилетного кармана очки — круглые стеклянные линзы, густо затемненные, прочная черная оправа, дополненная черной кожаной лентой, чтобы не пропускать свет. Надев очки, мистер Клингхаймер долго пристально смотрел на лампу, стоявшую на пристенном столике, а затем уставился на Бомонта, наклоняя голову из стороны в сторону.

— Ну вот, мы закончили, — сказал он, снимая очки. — Вы совсем не хотите знать, что я увидел сквозь эти крайне интересные линзы?

— Хочу, — ответил ему Бомонт. Ему не нравились всякие игры, а это явно была игра, хотя, быть может, смертельно серьезная игра.

— Я заглянул в глубины вашего сознания, сэр, которое занимает пространство в вашем черепе, но подобно светильнику. Эти хитроумные очки позволяют мне различить сияние этого светильника. Я увидел перед собой человека, собирающегося сообщить мне то, что он считает правдой — как он ее понимает, я имею в виду, — и для которого разглашение известных ему сведений может обернуться крупными неприятностями. Но в честной игре, говорят, должна быть возможность поменяться позициями. Взгляните сквозь эти очки, мистер Заундс, и скажите, что вы увидите во мне — после того, как сначала посмотрите на лампу на этом столике, досчитав до шестидесяти.

Хозяин кабинета протянул темные очки Бомонту, и тот надел их, пусть и без особой радости. Комната мигом засияла переливами лилового и пурпурного, хотя места, куда не падал прямой свет, оставались в глубокой тени. Потом, выполняя указание, Бомонт с минуту таращился на лампу Арганда, а после перевел взгляд на мистера Клингхаймера. Сквозь линзы он увидел вокруг головы хозяина кабинета кольцо, похожее на гало вокруг луны или фонарей, только сумрачное, темное, словно угольная пыль. Бомонту показалось, что голова мистера Клингхаймера торчит из какой-то бездонной ямы. Зрелище ему не понравилось. С чувством облегчения сняв очки, Бомонт вернул их владельцу.

— Что же вы увидели, мистер Заундс? — поинтересовался мистер Клингхаймер.

— Ничего, кроме тьмы, ваша честь. Наверное, у меня нет этой вашей способности.

Мистер Клингхаймер долго разглядывал Бомонта, затем улыбнулся еще шире.

— Наверное, — согласился он и спрятал очки в карман. — Итак, сэр, мне сказали, что вы были наняты человеком по имени Нарбондо, известным как кровожадный негодяй.

— Сущая правда, ваша честь, — и то и другое. Я был у него на службе, так сказать, около года, приблизительно говоря. Я правил его ландо.

Мистер Клингхаймер прищурился как-то иначе и склонил голову к плечу.

— Конечно, — сказал он. — Я же вас знаю! И в самом деле. Кучер Нарбондо! Скажите-ка мне, сэр, для проверки — где он жил в Лондоне, когда вы правили его экипажем? Там я вас мельком и приметил, хотя я полностью уверен, что вы меня не видели.

— На Аллее Ангелов, ваша честь, комнаты на самом верху. Около Флауэр и Дин-стрит.

— Верно. Тогда скажите мне: при каких обстоятельствах вы утратили свое положение? Может, из-за того, что переместили к себе в карман старую безделушку?

— Нет, сэр, — ответил Бомонт. — Все мы остались ни с чем, когда доктор провалился в дырку в земле и ушел из этого мира, или лучше сказать, глубоко в него.

— Провалился в дырку, вы сказали? В этот оплакиваемый собор, так ведь?

— Я видел, как он отбыл, ваше почтенство, — вниз головой, сэр, прямо через трещину в полу, как раз перед тем, как начали падать стены.

— Так значит, вы не уверены, что он мертв? Вы не видели тела?

— Нет, ваша честь, — отвечал Бомонт почти правдиво. — У него были все кошачьи жизни, у доктора, и он их к тому времени не израсходовал. Насколько я могу судить, он жив, вот как мы с вами, наверное, уже выбрался наверх и начал все снова, а прочие думают, что он отдал концы. Его не слишком любили.

Бомонт следил за лицом мистера Клингхаймера, пытаясь догадаться, способен ли тот поймать его на лжи, которая на самом деле была ложью наполовину.

Но мистер Клингхаймер кивнул и погладил бороду длиннопалой рукой.

— Как он мог это сделать, мистер Заундс? Выбраться «наверх», по вашим словам? То есть у вас есть какие-то знания о «внизу», если я позволю себе так выразиться? О нижнем мире?

— Можно сказать так, сэр, и не соврать при этом. Доктор время от времени бывал и там, а я ходил с ним. Ему, понимаете, нужен был проводник, а мне ведомы места, которые трудновато найти.

— В нижнем мире?

— Воистину, сэр, скажем так. В землях под нами.

— А как вы находите пути наверх? Ведь они не слишком известны, думается мне.

— Мой батюшка показал их мне, когда я был мальчишкой. Он спускался туда поохотиться на диких свиней и часто брал меня с собой. В те дни там можно было хорошо пострелять.

— Как далеко вы уходили под землю — вы и ваш отец?

— Мы ходили за свиньями и другой дичью, какую могли найти, по звериным тропам. Если вы про меня самого, то до Маргейтских пещер, ваша честь, добирался, хотя, может, мне это показалось. И как бы прямо под Темзой, в глубину, спускались довольно часто, — Бомонт заметил, как на лице мистера Клингхаймера проскользнуло легкое удивление, впрочем, быстро исчезнувшее.

— А вы познакомили Нарбондо с этим route[11], назовем это так? С route вашего отца под Темзой или в сторону Маргейта?

— Частью, когда он меня о том спросил, но не дальше Маргейта и не глубже нижних пределов. У него не было настоящего представления о том, что лежит в самом низу, да и отец мой тогда не знал. Эти места я нашел уже сам.