Владимир Черепнин - Бесштановый переворот Страница 13

Все-таки хорошо, что мы опоздали и не застали Жевалку в действии. На помосте оставался последний приговоренный. Молодой человек лет двадцати, явно благородных кровей. Судя по одежде. На лице же не осталось никакого благородства. Затравленный, полный ужаса и безнадежности взгляд, подкашивающиеся ноги (кабы не поддерживающие осужденного под руки стражники, тот давно бы рухнул на помост).

Тем временем чиновник (Судья? Прокурор? Просто глашатай?) зачитывал королевский указ, он же приговор. Оказывается, баронский отпрыск во время кутежа в одном из кабаков что-то ляпнул про несправедливость королевской власти. Я уже хотел было поинтересоваться насчет местного летоисчисления, мол, какой год на дворе, случайно не 37-й? Но тут на лобном месте от слов перешли к делу, и я как-то совсем забыл о своих саркастических вопросиках…

Дворянчика практически волоком подвели к Глоталке, которая тут же гостеприимно раззявила пасть. Приговоренный обмяк, повиснув на стражниках, видимо, лишился чувств. Однако, экзекуторы, вместо того, чтобы быстрей закончить свое черное дело, предварительно отхлестали подопечного по щекам, дабы привести в сознание, и только когда молодой человек пришел в себя и начал отчаянную борьбу за жизнь, швырнули его в распахнутое хайло Глоталки. Пасть тут же захлопнулась. Шумный глоток. Довольное причмокивание. Затем харя счастливо улыбнулась и на несколько секунд вновь разинула свою пасть, то ли для того, чтобы продемонстрировать, что дело сделано, и дворянчик благополучно проглочен, то ли в ожидании следующей жертвы…

Да, это было что-то! Мерзкое, препротивнейшее зрелище. Хорошо, что, как говаривал классик юмора, «у нас с собой было». Для снятия стресса выпили прямо из бутылки. Естественно, стресс снимал я, а Копадрюк «накатил» за компанию. Он-то к подобным представлениям с детства привыкший.

Народ понемногу начал расходиться с лобного места. Толпа заметно поредела. Мы тоже направились по направлению к таверне. Требовалось хорошенько обдумать полученную информацию. Вернее переварить.

А еще грешат на наше средневековье. Мол, варварские времена, жестокие нравы. Хотя, кто знает, что предпочтительней: быть заживо сожженным или сожратым? Вопрос риторический. Все плохо. Вот, только у нас уже, ой как давно, перестали сжигать людей, а здесь жрут, вернее, скармливают этим отвратительным существам, под всеобщее одобрение толпы.

Неожиданно, нос к носу мы столкнулись со старым знакомцем. Это был бывший подельник Копадрюка, один из тех, кто пытался ограбить меня на пустынной улочке. Мазурик сначала заметил моего слугу и замер с открытым ртом, словно встретил приведение.

— Уж и не думал, что ты так обрадуешься, встретив меня. — Скептически заметил Копадрюк. — К чему такие бурные эмоции? Не виделись всего-то несколько дней.

Слуга-приятель явно ерничал. Эмоций не было совсем, тем более, бурных. Был только глубокий ступор. Но, на всякий случай, мало ли, чужой мир, другие обычаи, а, может, здесь именно так положено изображать радость (раскрыть хайло и замереть, словно истукан), я поинтересовался:

— Ты шутишь, или он и взаправду обрадовался? Мне кажется, что твой дружок просто охренел.

— Охренел — не то слово. Вот, только не пойму, почему?

А охреневший товарищ, привлеченный моим вмешательством, не без труда перевел на меня взгляд, и через пару секунд, не смотря на мои скромные одежды, признал во мне свою несостоявшуюся жертву. Тут с ним стало совсем плохо. Из все еще открытого рта понеслись абсолютно непонятные тихие звуки, не имеющие ни чего общего с человеческой речью. Мне показалось, что он хочет завизжать, но по причине временного паралича, это не получается. Глаза еще больше вылезли из орбит. И что-то зажурчало. Я не стал смотреть, что именно. Неинтересно. Хотя догадки на этот счет имелись.

— Так, Игорек, погоди немного в сторонке. Твое присутствие и его здравый смысл — явно вещи несовместимые.

Копадрюк чуть ли не волоком отвел джентльмена удачи в сторонку, припер к стене. Не без сожаления извлек свою бутыль и силой влил несколько глотков в утробу бывшему подельнику. Тот закашлялся, приходя в себя.

Пока Копадрюк вел беседу с быстро косеющим приятелем, больше напоминающую допрос с пристрастием, я стоял чуть поодаль. Размышлял. Кажется, именно в этот момент и было принято окончательное решение. Уж очень сильное впечатление произвела казнь. Если до этого все происходящее воспринималось мной, как необычное приключение, чем, в принципе, и являлось, которое я могу в любой момент прервать, то теперь засвербела мысль, что данный порядок вещей необходимо менять. По крайней мере, попытаться. Не должен страной править тиран, с легкостью отправляющий своих подданных в пасти к этим существам.

Правда, и Паля говорила о Жевалке с Глоталкой, как о само собой разумеющихся вещах, но гораздо проще повлиять на взбалмошную девчонку, чем на прославившегося многолетними кровавыми репрессиями правителя. Да и, скорей всего, для принцессы эти две образины, заживо пожирающие людей, были вещами абстрактными, о которых она знала лишь понаслышке. А когда она могла лицезреть экзекуцию? Из провинции — сразу в темницу.

Итак, пришла пора для решительных действий. В смысле, надо было начинать хоть что-то делать для осуществления плана.

Пока я размышлял о вселенской несправедливости, существующей в отдельно взятом параллельном мире, Копадрюк заканчивал беседу с коллегой. Опьяневший грабитель выпросил на прощание еще глоточек чудодейственного напитка и нетвердой походкой удалился.

— Ну, и что поведал твой приятель? — Спросил я слугу после того, как мы продолжили путь.

— Тюлюлюлистский чикдыкалка ему приятель. А поведал он мне весьма интересные вещи. Между прочим, касаемые непосредственно нас с тобой.

— Ладно, тебя, а меня с какого перепугу? Я тут без году неделю, вернее, и того меньше. И процентов девяносто пять проведенного здесь времени находился в пьяном угаре. Ты ничего не путаешь?

— Это что за хрень, проценты? Что ими меряют?

— А все что хочешь. Делят любую фигню на сто частей, одна часть — один процент.

— Во, блин, как непросто у вас, у благородных. Зачем все так усложнять? А насчет тебя — никакой ошибки. Он когда меня увидел, жутко перепугался, но, думаю, обошлось бы. Постепенно оклемался бы. Ну, может, остался бы заикой. Всего-то делов. Но после того, как он тебя улицезрел, все могло бы и хуже обернуться. Для него, конечно. Кабы не самогон — кранты. Или пожизненный паралитик, или ходил бы и всем-всем улыбался, да слюни пускал.

— В чем же дело? Говори уже!

— А ты разве забыл при каких обстоятельствах с ним виделся? Всем тогда стало ясно, ты — колдун. Причем, Тот Самый Колдун. Они-то убежали, а я не смог. Теперь, естественно, не жалею, а тогда чуть сам не превратился в улыбчивого недоумка. А пока мы откушивали и это, как там правильно, дегустировали самогон-самопляс, твое появление в городе обросло неимоверными слухами. Так всегда бывает. Когда народ что-нибудь не знает, сам придумывает, как было на самом деле.

— Ну, и?

— А то и, что, во-первых, ты — личность легендарная, пророческая, во-вторых, меня видели последний раз с тобой. С тех пор я пропал. Ну и поползли слухи всякие и разные. Кое-кто даже утверждал, что ты и не человек вовсе, а демон колдовской. Короче, сожрал ты меня. Вот.

— Но это же брехня.

— Это мы с тобой знаем, что брехня. А народ уверен в обратном. И для всех факт моего пожирания есть истина непреложная и не требующая доказательств. Как называется, запамятовал?

— Аксиома.

— Во-во, она самая. И очевидцы имеются. Человек десять, не меньше. А через недельку, глядишь, и полсотни наберется.

— Очевидцы чего?

— Как чего? Пожирания. Тобой меня. Собственноротно.

— Да, блин, дела…

— Это еще хорошо, что тебя практически никто не знает, да и я стараюсь особо не афишировать свою личность, род занятий предполагает некоторую незаметность, так что известен лишь в узком кругу специалистов. А то бы уж давно спящих спалили бы вместе с таверной. А может и не спалили бы. Народу оно когда как в голову взбредет. Понять невозможно. Вполне вероятно, что тот факт, что объявившийся колдун сожрал грабителя, почтут добрым знаком. И народ к тебе потянется. Не знаю. Есть ведь и положительные сплетни. Точнее надежды. Какая-то часть народа настроена более оптимистично. Эти говорят, что объявившийся чародей наколдует всем много шариков, баб и жратвы. И наступит всеобщее благоденствие…

— Коммунизм.

— А это что за хрень?

— Как раз такое всеобщее благоденствие. Когда самому делать ни хрена не надо, всего навалом и на халяву.

— Ага. Так что неясно, как все обернется. С колдунами, вообще, сплошная непонятка. Одно знаю точно: новый виток сплетен нам обеспечен, благодаря моему коллеге.

Мы как раз подошли к таверне и продолжили разговор то ли за поздним обедом, то ли за ранним ужином…