Кир Булычев - Туфли из кожи игуанодона Страница 13

– А вы приблизились? – спросил Минц.

– Я попытался. Но она, простите, женщина крепкая, плаванием занималась, на лошади катается каждое воскресенье. Она врезала мне под дых мощным коленом.

– А вы?

– Я попросил прощения, – вздохнул Зритель.

Его лысина, через которую поперек были поштучно протянуты седые волосы, покраснела и покрылась каплями пота.

– Значит, она уверена в своей красоте? – спросил Минц. И в голосе профессора прозвучало нечто подозрительное. Для тех, кто его знал. А для тех, кто не знал, ничего не прозвучало.

Задача была невыполнимой. Удалов понимал, что она невыполнима. Не давать же опытной женщине приворотное зелье!

И, как бы угадав мысли Удалова, Лев Христофорович произнес:

– Приворотное зелье в вашем случае не поможет.

– Почему? – вскинулся в надежде Ю.К. Зритель.

– Потому что это пустое суеверие.

Минц выдержал паузу и добавил:

– К тому же в вашем случае никакое зелье не сработает. Физиономия вашего лица не вызовет женской симпатии.

– А если я материально компенсирую? – спросил Зритель.

– Даже если компенсируете.

– И ничего нельзя поделать?

Тут в разговор вмешался Удалов:

– Неужели ты не понимаешь, Юлиан, что это невыполнимая задача! Нет ей решения.

– Вот именно, – задумчиво произнес Минц. – Вот именно...

Мысли его витали где-то вдали.

Ну что стоило Удалову сказать другую фразу! Но он заявил в лицо Минцу, что проблема неразрешима... Это был вызов, не принять который Минц не мог!

Наступила зловещая пауза.

Зритель переминался с ноги на ногу. Давно уже неухоженный, голодный Удалов залез в холодильник Минца и искал там съестные припасы.

По истечении двадцати минут Зритель робко спросил:

– Мне уйти?

– Ничего подобного! – ответил Минц. – Средство я выдам вам сейчас. Я давно его разработал, но не было стимула закончить. Теперь же стимул есть!

Он схватил с полки неприглядную бутылку, оттолкнув Удалова, вытащил из холодильника вторую, смешал их содержимое в миске и сунул в микровейв.

В печке зашуршало, закипело.

Запахло миндалем.

– Нормально, – сказал Минц.

Обжигаясь, он вытащил миску и поставил на стол.

– Остынет – перельем в пузырек, – сказал он. – Это средство – условно назовем его пессимизатором – воздействует на зрительный ряд объекта.

– Чего-чего? – спросил Зритель.

– Шестьсот долларов, – ответил Минц.

– Чего-чего?

– Триста сейчас, триста за вторую порцию, когда вы убедитесь в том, что средство подействовало.

– У меня с собой денег нет, – отрезал Зритель.

Он был богат именно потому, что у него никогда не было с собой денег.

– Идите, – предложил ему Минц. – Вы свободны.

– А если пятьдесят? – спросил Зритель.

Минц его не слышал.

Минц – человек, по большому счету, бескорыстный. Но в случае со Зрителем он был беспощаден. Он отлично знал, что свое громадное подпольное состояние этот немолодой жулик нажил нечестным путем. Так что пощипать его – дело святое. У Минца центрифуга шалит, электронный микроскоп молекул не различает, да и ботинки пора новые покупать.

– Семьдесят пять, – сказал Зритель.

Минц уселся за стол и сказал Удалову:

– На второй полке целая банка лечо и безалкогольное пиво.

– Пиво ты выпил, – сказал Корнелий. – Ксении опять дома нет. Это хорошо не кончится. Моего смирения не хватает.

– Это у тебя смирение? Ты ведь человек беспощадный.

– Сто пятьдесят, – произнес Зритель. Не так уж уверенно, как раньше.

– Удалов, выведи буяна. Он мне надоел.

И тогда Зритель выдохнул фразу из американского фильма:

– Принимаю ваши условия, полковник.

Он находился в расстроенном состоянии чувств, потому что сам от себя не ожидал, что сможет так дорого оценить любовь.

– А гарантии? – спросил Зритель.

– Кто может гарантировать любовь? – вздохнул Минц. – Но я надеюсь, что эффект будет положительным.

Зритель расстался с тремястами долларами, получил склянку и объяснения, пошел на квартиру, которую снимал для Ани Бермудской, а там все сделал, как велели.

Аня Бермудская вернулась поздно, глаза у нее пьяно поблескивали, и она говорила о совещании с участием товарищей из Белоруссии. Голос ее сочился томлением.

– Завтра, – сказала она, любуясь новыми туфлями, – везем белорусских гостей в лесопарк. Все глубже в лес с прекрасной незнакомкой!

– С прекрасной ли? – спросил Зритель.

Аня вздрогнула. Никогда в истории их дружбы Зрителю не приходило в голову сомневаться в ее бессмертной и несравнимой красоте.

– Ты что, сдурел, что ли? – спросила она.

– Это я так, кисочка, – оробел Ю.К. Зритель. – Проверка слуха.

Аня укоризненно покачала головой.

В ее жизни все мужчины были разложены по полочкам.

Например, где-то в Вологде существовал, но не появлялся прежний друг, нужный только, чтобы присылать открытки к праздникам. Был у нее Зритель. Зрителю было позволено восхищаться и материально способствовать. За пределами восхищения ему мало чего дозволялось. Иногда «чмок» – поцелуй на прощание. Порой робкий и страстный взгляд. Зритель был нужен, но Аня отлично понимала, что он хорош и предан, пока обращаются с ним не то чтобы презрительно, но пренебрежительно. Был у нее поклонник помоложе, друг Мыколы, гуслярский чеченец. Для романтики. «Ах, – восклицала Аня, – какой он хам! Он такой дикий. Вы не представляете, как больно он меня укусил!»

Никто не представлял.

Кроме этого, существовали молодые люди на природе. Аня любила пикники с коньяками и шашлыки в чаще над обрывом.

Молодые люди увлекали опьяневшую и хохочущую Аню в кусты, где наслаждались ее ласками, что делалось быстро, кое-как, а назавтра случайный союз не возобновлялся.

Утром Аня казалась старше своих лет и ненавидела человечество. Даже собственная красота оказывалась под сомнением. Лучшей подруге Елизавете Аня не раз говорила: «Какие они все сволочи! Как они наслаждаются моей красотой, как они обещают мне золотые горы! Но потом оказывается, что ни один не желает покинуть идиотку-жену и своих вонючих отпрысков».

Вот такая сложная персона скрывалась за неподвижным змеиным взглядом серых глаз госпожи Бермудской.

Аня пошла в ванную.

Она взглянула на себя в зеркало.

Что-то ее смутило.

Нет, в зеркале отразилась она, конечно же, она. Но это была не совсем она, хуже, чем она.

Человек в таких случаях проводит рукой по лицу. Аня так и сделала.

Лицо как лицо.

Приятное на ощупь.

Аня вгляделась в зеркало. Зеркало врало. Но врало так умело, что Аня усомнилась, ложь ли это.

Нет, такую женщину полюбить нельзя. Такую женщину можно разлюбить. И следует разлюбить.

– Юлиан! – решилась она. – Юлиан, ты ничего во мне не находишь?

Юлиан встретил ее в коридоре. Вид у него был обыкновенный. Вот уж кого не назовешь красавцем. И ничего, живет – не расстраивается, словно так и надо. Сам говорит: «Полюбите меня черненьким. Беленьким меня любая полюбит».

– Что произошло? – спросил он.

– Приглядись ко мне, – попросила несчастная женщина. – Я ли это?

– Как тебе сказать, – промямлил Зритель. – Все вроде на месте. И глаза твои, и родинка на подбородке.

– И это приятно?

– Странно, – отозвался Юлиан. – Вроде все на месте, но ты немного изменилась.

– К лучшему?

– Не сказал бы.

– Что произошло? – грозно спросила Аня Бермудская. – Как ты это допустил?

– А чего я допустил? – спросил Зритель, мысленно торжествуя.

– Не знаю! – возопила Аня. – Дай мне другое зеркало!

А сама уже бежала в прихожую, где тоже зеркало висит.

Но результат встречи с зеркалом в прихожей, а потом и с зеркальцем из сумочки был удручающе однообразен. Из зеркала на Аню смотрела она же, но весьма некрасивая и даже неприятная.

Аня впала в истерику, а Зритель ей посоветовал:

– Ты сходи к своим подругам, поглядись там, поговори, спроси совета. Они же всю правду тебе скажут!

Удар был рассчитан и жесток. Не было и не могло быть у Ани подруг, а если бы они были, то ничего кроме радости ухудшение облика Ани Бермудской им бы не доставило.

Вечером заплаканная, растрепанная и униженная Аня все же решила выйти на улицу, поглядеться в витрину универмага и в гладь воды пруда у церкви Параскевы Пятницы.

Но что там ночью увидишь!

А Зритель, видя, что изобретение Минца дает себя знать, трудился, бегал по городу, чтобы ни одного необработанного зеркала в Гусляре не осталось.

Ночью Аня изменила свое отношение к Зрителю, потому что поняла, что при такой личной трагедии во всем мире остался лишь один мужчина, способный ее верно любить и платить за ее забавы: Юлиан К. Зритель.

Через три дня умиротворенный Зритель сам пришел к профессору Минцу за второй порцией снадобья и с тремястами долларами в кармане.

– Ну как? – встретил его Минц.

Там сидели Минц с Грубиным, и для Саши Грубина Зритель поведал о своей победе над спесивой красоткой.