Светлана Багдерина - Жар-птица Страница 13

Впрочем, как бы то ни было, после часа блужданий среди чуждых ему деревьев неизвестной породы Иванушка в который раз уже начал подозревать, что, может быть, как это иногда бывает с народными изречениями, это подразумевало совсем не то, что говорилось открытым текстом, а что-нибудь совсем иное, к охоте отношения абсолютно не имеющее. Например, как он — к королевичу Елисею.

Создавалось впечатление, что в лесу, кроме него, нет и никогда не было ни одной живой души. Ни мышонка, ни лягушки, не говоря уже о какой-нибудь съедобной зверушке. Только круглая как каравай (царевич сглотнул слюну) луна начинала просвечивать сквозь синеющее небо над головой, да тишина, которую не в силах был заглушить даже шум, производимый перемещением незадачливого охотника, пронизывала лес. Царевич опустил лук, присел на поваленную сухостоину, уронил голову на руки и задумался.

Охотника из него явно не получалось, а вернуться в лагерь с пустыми руками после такого помпезного отбытия было просто невозможно. Никак.

«Нет, никто и слова не скажет, и Серый уже наверняка поджаривает на вертеле подстреленного глухаря (при этой мысли желудок Ивана зашелся в конвульсиях), НО НЕ МОГУ Я ВЕРНУТЬСЯ ПРОСТО ТАК — ЭТО СЛИШКОМ! В конце концов, это МОЙ поход, МОЙ единственный в жизни шанс доказать всем, и себе в первую очередь, что я чего-то да стою, что я — царевич, будущий правитель, витязь, которому не страшны никакие преграды! А книжки читать и дьячок может. А пока единственное, что я смог — это заблудиться, потерять все снаряжение, жить на милости Сергия и его сестры и попадать на потеху всем из одной нелепой ситуации в другую, еще более дурацкую. Слюнтяй. Раззява. Неудачник. Королевич Елисей постыдился бы даже признаться бы, что знаком с таким. Ничтожество. И если уж ничего хорошего из меня выйти не может, то…» — Иван невзначай поднял голову и остолбенел.

Согласно лучшим канонам повествования, шагах в десяти от него мирно щипал травку заяц.

Ничего не подозревающий упитанный грызун с завидным аппетитом (желудок заново забился в агонии) объедал какой-то кустик неопознанной травы и не обращал ни малейшего внимания на голодного хищника вида Царевичей, подвида Иваны, плотоядно впившегося в него глазами.

Охотник со всей возможной предосторожностью снова натянул тетиву и стал потихоньку подниматься. По зайцам из положения «сидя» не стрелял ни один из героев.

Хрустнула сухая ветка, невесть откуда взявшаяся под ногой. Ушастый вздрогнул и обернулся. Царевич, презрев условности, навел на него лук и уже был готов пустить стрелу, как вдруг…

Естественно, раз уж на то пошло, это «как вдруг» просто должно было случиться.

— Не губи меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь!..

Вот оно! Началось!

От неожиданности, что с ним такое вообще когда-нибудь могло произойти, пальцы Иванушки разжались, и лук с глухим стуком упал на траву.

А стрела с глухим стуком пригвоздила заднюю лапу зайца к земле.

— У-у-у-у!!! — взвыл заяц. — Ну я же просил!

— И-из-звините, — только и смог выдавить из себя потрясенный Иван.

— Так помоги же, чего стоишь, больно ведь! — потребовал косой, тихонько подскуливая.

— Я сейчас. Сейчас! — и царевич кинулся к несчастному животному. Из глав с триста сорок пятой по триста пятьдесят шестую «Приключений лукоморских витязей» он знал все о первой помощи при стреляных ранах — Елисей со товарищи и их враги применяли в них луки, арбалеты и прочие дротики через каждые десять строчек — и поэтому оказал ее энергично, эффективно и почти профессионально.

Через некоторое время заяц пришел в сознание. Дико скосив на царевича безумные глаза, неблагодарный длинноухий, не говоря ни слова, отчаянно вывернулся из его объятий, но раненая лапка подломилась, зайчишка жалко пискнул и завалился на бок.

Иван осмелился:

— Может, вас до норки донести?..

Зайца это почему-то рассердило, он презрительно фыркнул, дернул ухом, но потом он смилостивился:

— Ладно, неси уж, что с тобой делать…

— Вы извините, я не хотел в вас попасть, — виновато оправдывался царевич, неловко заворачивая косого в свой кафтан. — Я вообще ни в кого не хотел попадать, просто я растерялся, когда вы заговорили, я не знал, что…

— Ты еще скажи, что никогда оборотней не видел, — раздраженно проворчал заяц.

— А причем здесь… — и тут до Ивана дошло. — Так вы — оборотень?! Но я читал, что оборотень — это человек, который во время полнолуния превращается в волка или медведя…

— Это было бестактно, — сухо заметил длинноухий.

— И-из-з-в-вините, — Иванушка почувствовал, что если он покраснеет еще больше, то его лицо в темноте начнет светиться.

— Ничего. Направо.

— Ага, понял… — и, пытаясь загладить свою нечаянную бестактность, спросил: — А вы к знахарям обращаться пробовали? Или к колдунам? — Иван считал себя человеком просвещенным, поэтому про врачей он даже не упомянул.

— А ты как думаешь? — пробормотал заяц. — Под ноги смотри. Сейчас ручей будет. Конечно, обращались. С самого рождения ведь такой позор, — он обреченно вздохнул. — Все в голос говорят, что дурной глаз на меня был положен, порча третьей степени, ничего поделать нельзя. А недавно жена даже приволокла откуда-то какого-то лекаришку.

— Ну и?…

— Шарлатан, говорил же я ей. Истыкал всего меня иголками, крови выкачал больше, чем сосед Викула…

— Викула?

— Граф Викула, вампир. Вот, о чем это я? Ах, да, а потом три часа нес какую-то чушь про то, что в моем роду был какой-то Гена, который кому-то изменил, и из-за этого… Налево, через полянку… Потом все прямо… Тебе это о чем-нибудь говорит?

Ивану показалось, что он услышал в голосе оборотня слабую тень надежды. Ему было жаль разочаровывать своего нового знакомого, чья ситуация так была похожа на его собственную.

— Нет, ни о чем… Действительно, абракадабра какая-то. Но вы знаете, у одного моего друга сестра — ведьма…

— Хорошая?

— Вообще-то, я не уверен, может ли ведьма быть хорошей по определению, ведь это слово даже стало нарицательным в лукоморском языке и стало обозначать…

— Бестолковый. Я спрашиваю, хорошо ли она владеет своим ремеслом.

На «бестолкового» царевич в конце концов обиделся.

— Если через час меня не будет в лагере, через полтора часа она найдет меня где бы я ни был, и тогда вы лично сможете убедиться, насколько она хороша, — тщательно выговорил он и многозначительно замолчал.

— Так она путешествует с тобой?..

— Со мной и со своим братом, — последовавшее молчание своей многозначностью с легкостью могло посрамить знаменитое лукоморское «елы-палы».

— Ты не волнуйся, я прикажу своей жене проводить тебя назад немедленно, как только мы доберемся до дома, — пострадавший почувствовал, что перегнул палку, и что она вот-вот может распрямиться со всеми вытекающими последствиями. — И, между прочим, если ты думаешь, что когда я говорил, что я тебе пригожусь, я преувеличивал, то это совсем не так. Если хочешь знать… сейчас налево… если бы не я, то тебя бы съели еще полчаса назад. Сегодня ведь полнолуние, а в нашей деревне пятьдесят дворов, и все жители — родственники. Чужих просто не осталось. Понимаешь?

— Если бы не вы, — настал черед Иванушки ворчать, — я бы уже как полчаса сидел бы у костра с моими друзьями и (желудок впал в состояние комы) ел жаркое.

— Жена тебя обязательно угостит ужином, — тут же услужливо предложил косой.

За ужин царевич сейчас был готов простить все, кроме критики «Приключений лукоморских витязей». И простил.

Жены Евсея (так звали оборотня) дома не оказалось. По его указанию Иванушка закрыл плотно ставни, задернул занавески и зажег толстую оплывшую свечу.

— Полнолуние, — извиняющимся тоном проговорил Евсей. — Видать, вышла на улицу.

Царевич обернулся. Перед ним, ослабляя повязку на увеличившейся ноге, сидел на полу невысокий кряжистый мужичок с жиденькой бородкой пучком и отчаянно косящими глазами. Заметив вопросительный взгляд гостя, он пояснил:

— Если свет полной луны не попадает напрямую на оборотня, он может сам выбирать, какую форму ему принять. А в доме человеку удобнее. А если ужинать ты еще не раздумал, то раздуй угольки в печке, подкинь дров и принеси из ледника утрешнюю кашу и молоко. Мясо не трогай — Варвара голодная вернется, как волк…

Иван поспешил выполнить все указания хозяина. По завершении в список потерь были занесены опаленные брови и ресницы, пара разбитых тарелок и полкорчаги пролитого молока. На поднявшуюся было волну протеста Евсея Иван рассеяно заметил, что могло быть и хуже. Или гораздо хуже. Насколько хуже, тот выяснять почему-то не стал.

— А если ваша Варвара сегодня не вернется, как я до своих добираться буду? — жадно поглощая сухую подгоревшую гречку, сквозь набитый рот поинтересовался Иванушка. И не сразу заметил, что хозяин вдруг почему-то вытянул шею и выпучил глаза, таращась куда-то ему за плечо, на печку. И поэтому, когда за его спиной хорошо знакомый голос посоветовал: «Переночуешь здесь», под стол последовала оставшаяся половина молока вместе с корчагой.