Светлана Багдерина - Срочно требуется царь Страница 14

– Аюшки, ваше высочество? – дохнул он ей в ухо справа.

– А что это за проклятая деревня такая? Может, нам туда было лучше идти? В такую погоду мы тут сами как проклятые, а там, наверное, все-таки крыша, и тепло, и поесть бы дали?..

– Чур меня, чур! Что ты такое говоришь, ваше высочество! – испуганно охнул костей. – Ты само не знаешь, чего предлагаешь! Да лучше тут от холода замерзнуть, чем там оказаться! Это раньше, давно, там деревня была. Небольшая, но охотники да пчеловоды жили – не тужили, говорят. А однажды она в ночь вся вспыхнула, как куча сухих опилок, и сгорела дотла, только головешки и остались. Ни человек, ни скотина не уцелели. Ни стар, ни мал. И с тех пор, люди бают, там привидения завелись, духи тех, погибших, стало быть… Так и стонут, так и воют, сердешные… Ажно мороз по коже продирает, как мочалкой из шиповника. И, самое главное, кто из других деревень туда ни ходил – никто не возвращался.

– Может, их звери поели? Или в болоте утонули? – усомнился в правдивости истории Кондрат.

– Где ты видел на горе болото, служивый? – ворчливо фыркнул Сойкан. – А звери… Так не с пустыми же руками мужики ходили, да и не первый день в охотниках, поопытнее меня были, сказывают… Ан всё одно никто не ворочался… Звери…

– Тьма-то вокруг какая, а? – выглянул наружу из-под тяжелого от воды тулупа в ожидании непонятно чего гвардеец. – Пока мы тут с вами сидим, вокруг нас весь мир мог бы обрушиться или разбежаться… И мы бы ничего не увидели. Костей задумался над этой сентенцией и покачал головой, не соглашаясь:

– Не-а, увидеть – не увидели, но услышали бы все равно… Мир – он, говорят, большой, раз в сто больше нашего царства, если не в сто с половиною… Тут ночью кружку на пол со стола смахнешь, так весь дом перебудишь, а ты говоришь – целый мир… От тоего грохоту у тебя бы потом год уши болели. Придумал, тоже… обрушился… Вот разбежаться еще мог бы. Если на цыпочках. И в валенках. Я вот помню, случай один был с дядькой моим пасечником, покойником ноне…

Нахохотавшись и даже позабыв мерзнуть, Сенька повернулась к невидимому во тьме охотнику.

– А еще что-нибудь веселое ты знаешь? Расскажи, хоть все вместе посмеемся, глядишь – согреемся…

– Веселое? – задумчиво хмыкнул костей и улыбнулся. – Эт завсегда можно… Вот, слушайте. Еще такой случай был. Пошли мы как-то раз с братом Бурандуком белку бить. А, надо сказать, его Красавчик моего Рыка на дух отчего-то не переносил…

Рассвет настал неохотно, кое-как, когда его уже почти отчаялись дождаться. Впрочем, Серафима его не винила – на его бы месте в такую холодину и мокреть и она бы двадцать раз еще подумала, прежде чем выбираться из теплого уютного ночного убежища и возвращаться на не такой уж и белый продрогший и озябший Свет.

Подождав, пока разбежавшийся на ночь мир вокруг них скинет валенки и вернется на свое место, и очертания входа в пещеру и леса за полупрозрачной вуалью мелкой мороси не станут видны и без волшебного кольца, царевна дала команду подниматься, разбирать одежки и отправляться домой. На прощание она окинула любопытным взглядом приютившую их пещеру.

Похоже, тут и вправду раньше жил какой-то зверь, может, даже с родственниками, и им повезло, что до их прибытия они выписались и убыли с этой квартиры в неизвестном направлении. Она поняла, что именно хрустело у них под ногами, когда они вошли: пол был усеян осколками крупных и мелких костей и сухих, ломких веток – остатков гнезда любителя местной фауны.

– Белка… куница… заяц… олененок… – раздвигала она носком сапога кучу останков на полу.

– Бобер… тетерев… барсук… – продолжил меню бывших хозяев Сойкан.

– Медведь… – меланхолично добавил Кондрат.

– Где?! – враз повернулись к нему компаньоны, не забыв сначала кинуть опасливые взгляды на вход в пещеру и в ее глубину.

– Вот, – солдат выпрямился и показал что-то, только что поднятое с пола. – По крайней мере, если бывают медведи с тремя рогами…

В пальцах его тускло поблескивала на коротком – в четыре звена – обрывке цепи нечто, напоминающее по форме верхнюю часть туловища медведя, вставшего на задние лапы.

– Золотой… – протерла рукавом ржавчину на пятисантиметровой рельефной фигурке царевна.

– А на голове у него не рога, а колпак шутовской… – прищурившись на нежданную находку, пришел к выводу Сойкан. – И сам он лыбится, как дурак на самовар…

Там, где должны были по всем законам медвежьей анатомии быть передние лапы, половина живота и задние ноги, на которых предположительно золотой зверь должен был стоять в тот момент, когда его запечатлел ювелир, металл заканчивался кривой зазубренной волной: вторая половинка фигурки была оторвана, словно бумажная. И тут Серафима вспомнила, что золото не ржавеет.

– Кровь… – сообщила она, ни на кого не глядя. – Это кровь. Тот, кто жил в этой пещере, однажды решил, что бобрятины и зайчатины ему не хватает…

– Или в недобрый час к нему заглянул охотник, – тихо предположил Кондрат.

Костей с боязненным уважением покачал головой и на всякий случай еще раз покосился на вход:

– Это какие ж когтищи должны быть, чтоб вот так, пополам такую блямбу одним махом разодрать…

– И не только блямбу, наверняка, – мрачно уточнила Сенька, машинально сунула обрывок медальона в карман и чересчур поспешно добавила: – Ладно, ребята, погостили – пора и честь знать. Задержавшийся гость – как в горле кость… Кхм… Короче, пойдем.

Ребят долго уговаривать не пришлось. Подхватив немудрящие пожитки, охотники торопливо двинулись в направлении леса.

Они уже почти подошли к дубовой роще, где накануне так бесславно закончился их поход за кабанами, и Серафима как бы невзначай стала вытягивать шею – не пасется ли там их давешний приятель – как вдруг в кустах справа кто-то застонал, тонко и жалобно.

– Тс-с-с! – замер Сойкан с луком в руках.

– Кто это?.. – подозрительно прищурилась Серафима, пытаясь рассмотреть, кто скрывается за ощетинившимися широкими зелеными иголками кустами.

Кондрат же, ни слова не говоря, нырнул в обитаемые зеленые насаждения с такой непоколебимой уверенностью, словно у него там было назначено свидание.

– Эй, ты куда!.. – только и успел выкрикнуть охотник, как ветки зашевелились, и над ними показалась взлохмаченная голова гвардейца.

– Там еще один медведь… – сообщил он таким тоном, словно нашел пропавшего котенка или попугайчика.

– Беги!.. – во все горло посоветовала царевна, но Кондрат ее не дослушал.

– …В смысле, по-моему, тот самый, вчерашний… который нас от кабана спас. Малахай. И, мне кажется, у него сломана лапа, – озабоченно договорил он.

Серафима и Сойкан моментом оказались рядом с ним и с полугодовалым, мокрым, как водяная крыса и замерзшим медвежонком.

Из зарослей бурой шерсти на них вопросительно-доверчиво глянули два черных влажных блестящих глаза.

– Видите? – осторожно дотронулся до широкой когтистой передней лапы мишука гвардеец. – На когтях кровь, а на нем ран нет. И на остальных лапах так же. Это он кабана вчера так подрал, видать.

– Эт хорошо, что вчерашний… – довольно вытягивая из-за голенища сапога курносый острый нож, проговорил костей. – Вот какой полезный мишка оказался… Вчера от кабана спас, сегодня от голода спасет…

– Нет. Запястье охотника мягко, но прочно обхватила сильная рука Кондрата.

– В смысле? – непонимающе уставился на него Сойкан.

– Он нас вчера спас, а сегодня мы ему помочь должны, – проникновенно заглядывая ему в лицо, пояснил простую в его понимании истину солдат.

– Помочь?! – прыснул со смеху охотник. – Медведю? Это как же? Лечить его, что ли, станешь? Со сломанной лапой он все одно не жилец: не рысь, так волки достанут. Не волки, так куница. Не куница, так лисы – на дармовую медвежатинку в лесу желающих много найдется.

– А что? – отпустил руку проводника и пожал покатыми плечами Кондрат. – И стану лечить. Находке отнесу – она займется. Он у нее через неделю танцевать будет!

– Через неделю не будет, – с видом знатока покачала головой царевна, уже решившая для себя судьбу мохнатого больного. Медвежьи отбивные, конечно, дело великое, но и чувство благодарности еще никто не отменял. – Чтобы евойного брата танцевать выучить, надо, говорят, полмесяца как минимум. И гармошку.

– Ну, если дело только в гармошку упирается, так это не беда, – ободряюще улыбаясь, склонился солдат над мишуком и потрепал его по взъерошенному горбатому загривку. – Что-нибудь придумаем. А только танцевать он через неделю начнет, вот увидите. Он у нас страсть какой умный. Правда? И подмигнул медвежонку.

Серафима могла бы поклясться, что тот улыбнулся и подмигнул в ответ обоими глазами.

Десятилетние, спонсируемые короной изыскания лотранской научно-исследовательской академии показали, что сорок восемь процентов людей просыпаются от крика петуха. Двадцать девять – от шума, гама или лая. Десять – оттого, что спать в них больше не лезет. Шесть – от вопроса преподавателя или начальника, чем они это тут занимаются. Четыре – от падения с кровати. Два – от ночных кошмаров. Один – от звона будильника.