Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха Страница 15

- У каждого преступника должен быть защит­ник. Если своего адвоката нет, значит, предоста­вит государство. Государство у нас - царь, считай­те, что он назначил меня.

- Да почему ж тебя?

- Ну не из боярской же думы кого-то звать.

- Так с чего ж ты? Бона пущай ему мой Васень­ка защитником послужит! А я не обвинитель, я сторона пострадавшая. Я туточки вообще на лавоч­ке сидеть буду, слезами на пол капать, сочувствие у вас, чурбанов, вызывать...

В общем, суд над Митей кончился не начав­шись, потому что у меня вдруг появилась неожи­данная идея. Я метнулся во двор, пошарил под сво­ими окнами и через пять минут положил на стол чудом уцелевший хвостик от яблока. Суровая бабка надела очки и подняла на меня недоумевающий взгляд.

- Улика, - пояснил я. - Тут такая ситуа­ция... Вы только не кричите сразу. Похоже, не Митя, а я виноват в смерти ваших ку...

- А-а-а-а-а!!!

- Вась? - Я подмигнул коту, и он мигом засу­нул моей домохозяйке в рот ложку с валерьянкой.

- Короче, утром меня ни свет ни заря разбу­дит ваш петух. Я спросонья бросил в него ябло­ком. Но вы ведь мне его на подоконник не клали, верно? И я не клал. Откуда там снова взялось это яблоко?

Яга вопросительно выгнула бровь и понятливо закивала, не выпуская ложки из зубов.

- Я о нём только сейчас вспомнил. Сбегал, по­смотрел, пошарил на месте преступления. Там куча куриных следов, видимо, они его просто скле­вали толпой и... Скорее всего, меня опять пыта­лись отравить, но, увы, пострадали ваши Хохлат­ка, Марфочка, Свеколка...

- Репка, - на автомате поправила Баба-яга. -Не трави душу перечислениями. Митеньку клик­нешь?

Я мысленно перекрестился, понимая, что гроза миновала.

Вошедший Митя получил пару сухих поцелуев в щёки, благодарность за перенос курочек в баню и два крепких подзатыльника за утопление тех же дохлых кур в сортире. Наш младший сотрудник ушёл с гудящей головой, но очень счастливый тем, что хоть доставать обратно не заставили. Мы же с подуспокоившейся Ягой сели за чай с мёдом и облепиховым вареньем.

Время двигалось к обеду, а надо было решить ещё много вопросов. Что делать с женихами? Где искать меч? Как выкручиваться из некрасивой ис­тории с моими похоронами? И самое главное, как бы побезобиднее обставить моё воскрешение, чтоб и церковь не обидеть, и горожан параллелями с Христом в искушение не вводить? Последнее, кстати сказать, сложнее всего.

В целом народец у нас простодушный, социаль­но активный, а потому на всякие чудеса падкий. Хотя аферистам вроде Чумака или Кашпировского в Лукошкине делать нечего - тут в заряженную воду не верят, а тех, кто чудесатит без благослове­ния церковного, ловят и бьют смертным боем, чтоб впредь неповадно было.

Мы пару раз одного такого умника в отделении прятали. Первый раз его кузнецы принесли с полу­тораметровым ломом, завязанным в узел на шее за то, что у одного мастера дочку учил, как грудь на­растить. Надо, дескать, поутру на улицу выйти, покуда никого нет, на травке прилечь, а голые гру­ди под первые лучи выставить, приговаривая типа «как трава-мурава расти, так и грудь девичья рас­ти высока да кругла, как то солнышко!».

Она, дура, в пять утра вышла, легла на газон под батькиными окнами, а в пять пятнадцать её роди­тели в храм, на заутреню, с домочадцами собра­лись. Искали дочку по дому, не нашли, а потом ма­тушка окошко распахнула, а там... Сами понимае­те, то ещё шоу гёрлз!

Короче, не убили его, и уже праздник. Но вто­рой раз он к нам сам прятаться прибежал: добродея бабы у колодца коромыслами отходили. Сейчас даже не вспомню точно, за что они его, но вроде он им воду заговором омолаживал. Дескать, заго­ворённой водицей в лицо плеснёшь и пять годков скинешь. Так одна дура сразу лицом в ведро окуну­лась от всей широты души! Ну что сказать? Потек­ла древнерусская косметика - с бровей сурьма, с ресниц сажа, с румяных щёчек свекольный сок. Бабы, как эту африканскую маску увидели, так и взялись с матом рукава закатывать, со всей жен­ской солидарностью...

Мужичок тот от нас утром у хромал, по деревням чародейные советы продавать, наивный. Больше мы его не видели, надеюсь, хоть живой и переква­лифицировался в управдомы...

- Вот что я тебе скажу, Никитушка, - решила Яга без всяких объяснений, сменив гнев на ми­лость и возвращая наши крепкие доверительные отношения. - Никак нельзя тебе прямо сейчас воскресать.

- В смысле?

- Хоронить тебя будем.

- ...?! Я пр... против! Я ещё не...

- Глупый. - Баба-яга ласково постучала мне кулачком по лбу. - Да мы ж тебя не всерьёз похо­роним. Так, полежишь пару-тройку часиков в гро­бу для порядку, чтоб народ тебя видел, крышку забьём, в обед закопаем, а ночью и выкопаем!

Я сделал отчаянную попытку сбежать, но, увы, безуспешно. Бабка ловко подцепила меня клюкой за ногу и уронила на пол, а там уже кот Васька де­ловито закатал меня в вязаную ковровую дорожку. Оставалось чихать от пыли и мстительно раздувать щёки.

- Я ить как мыслю, сокол ты наш ясный, - спокойно, словно бы ничего не случилось, продол­жила моя милая домохозяйка. - Вот оживи ты сейчас, так что будет? Праздник всенародный на всё Лукошкино с окрестностями! Люди на радостях в недельный загул пойдут, базар замрёт, рабо­та встанет, мужиков из трактира не выгонишь, се­мьям сплошной раздор и поругание! Но ещё хуже, что вор таинственный на дно заляжет, и тогда мы энтот меч проклятущий до морковкина заговенья искать будем. Соображаешь?

Логика в словах бабки, конечно, была. Хромая, кривая, косая, спорная, женская, но была, тут против не попрёшь. Идея о том, чтоб затаиться и дать вору расслабиться, мне даже понравилась. Правда, отравитель вроде бы в курсе, что я жив. По крайней мере, пережил первое яблоко и не был до­бит вторым...

- Ладно, как вариант допускаю. Но пусть похо­роны будут тихими и незаметными. Не хватало ещё крестный ход с попами и старушками-плака­льщицами на кладбище устраивать...

- А вот про энто, касатик, не тебе судить! - мечтательно выдохнула Яга. - Но не изволь сумлеваться, похороны мы тебе справим в наилучшем виде, опыт есть...

Я понял, что спасения нет, бабка уже настрои­лась и обманывать ожидания честной публики не намерена. Тем более включая все многочисленные пожертвования «за упокой души сыскного воево­ды», которые, как я полагаю, ещё изрядно попол­нятся за сегодня-завтра.

Яга решила походить в чёрном, потому что это стройнит и скорбь ей к лицу. Верный Митя будет делать, что сказано. Ну, в своей своеобразной ма­нере, разумеется, но открыто против бабки не пойдёт. Привлекать к нашим маленьким разбор­кам сотника Еремеева со стрельцами тоже не хо­чется, некрасиво это. Остаётся ещё пара нерешённых вопросов, но в целом моё вынужденное решение вызрело...

- Я согласен. Развяжите.

Яга подмигнула коту, и в четыре оборота на полу меня выпустили на свободу. Ваське счёт будет предъявлен потом, дайте срок, пока же вернёмся к делам служебным.

- Меня видели все трое женихов.

- Да тьфу на них! Кто ж им, пьяницам загра­ничным, поверит? А ежели что, Митенька кажного поодиночке выловит и припугнёт...

- Это он может. Вариант, - согласился я, са­дясь за стол. - Ещё царь в курсе, что я жив.

- Государь, поди, не выдаст...

- А царевна Марьяна?

Теперь крепко призадумалась бабка. Запугать можно мужчин, тем паче приезжих, никакими правами и льготами они у нас в Лукошкине не обеспеченные. Случись с ними что, будет мелкий дипломатический скандальчик, выдача тел, пуб­личное наказание «виновных», ну и, может, ещё маленькая контрибуция с извинениями и уверени­ями в вечной дружбе. Наша боярская дума такое умеет и любит.

Но вот как заставить молчать троюродную сест­ру самого царя? Уж она-то не станет играть в заку­лисные игры, а будет требовать подать ей обещан­ный турнир с выбором претендента, свадьбу, белое платье, хор детишек, умилённые слёзы подруг, по­дарки, пьяного тамаду, похищение туфельки, торт на сто пятьдесят персон и всё такое.

Как это участковый умер?! Да он ещё вчера был жив и мне обещал! Верните дяденьку милиционе-ра-а-а!!! А не то реветь буду! И будет, ещё как бу­дет...

- Марьянку я на себя беру,  - наконец реши­лась бабка. - Не могёт того быть, чтоб я девку мо­лодую, сопливую, на ум-разум не наставила. А ты давай...

- Минуточку,  - перебил я, выглядывая в окно. - Там какой-то шум у ворот.

- Господи Иисусе Христе, - почти простонала Яга. - Вот ещё кого нам не хватало, так тока юро­дивого! А ведь и не прогоним же, святой человек, грех на нас будет...

Я знал его. Тихий юродивый Гришечка, седой как лунь, волосы немытые, лохмы ниже плеч, воз­расту неопределённого, где-то между восемнадца­тью и сорока пятью, борода коротенькая, растёт кустами, ногти длинные, грязные, одет в драную рубашку ниже колен и вериги. Это что-то вроде кандалов, но ещё с пудовыми крестами, у Гришеч-ки их пять, разнокалиберных, медных и чугун­ных. Ко мне он всегда относился с явной симпа­тией, но чтоб вот так, запросто, зайти в отделе­ние - это в первый раз...