Сергей Шведов - Иван Царевич и Серый Волк Страница 15

– Сдаётся мне, что этот твой Матёрый Вадим Гораздович если и фсбшник, то не нашего разлива.

– Это ты брось, – не очень уверенно возразил Царевич. – Мы же видели его технику: вертолеты, Уазики, КАМАЗы. – Так-то оно так, но зачем нашему российскому спецназовцу серебряные пули. Нет, брат, тут что-то не то.

– Мало ли кому тот арсенал может принадлежать, – возмутился Царевич. – Может мафии какой-нибудь. А серебряные пули они используют исключительно из жлобства.

– А консервы мафии зачем? – не сдавался Кляев. – Не говоря уже о кремневых ружьях, щитах, мечах и прочей средневековой амуниции. Создается впечатление, что эти ребята работают в разных эпохах и, чтобы не привлекать внимание, используют соответствующее оружие.

– Фантазёр ты. Начитался книжек. – А кто эти книжки пишет? – возмутился Васька. – Развели нечисть по всей стране, интеллигенты. КГБ на вас нет.

– Ты мне эту коммунистическую пропаганду брось, – заклекотал либеральным орлом Царевич. – За что боролись, спрашивается?!

– Наверное, за то, чтобы молодильными яблоками торговать и с бабами в ванных купаться, – ехидно заметил Васька.

– Демагог, – взвился Царевич. – Что ты понимаешь в рыночных отношениях?! – Да уж своей женой торговать бы не стал, как твой Валерка Бердов.

Пока Царевич подбирал нецензурные слова, чтобы выплеснуть их на голову Кляева, тот вдруг поднял руку вверх и с шумом втянул носом воздух: – Бензин!

Обоняние и в этот раз не подвело Ваську. Царевич, ожидавший увидеть подземный гараж, был слегка разочарован, что бокс всего один. Правда, в этом боксе стоял новенький Уазик канареечного цвета с гордой надписью по борту – «Милиция». Здесь же в машине обнаружилось полное обмундирование на четырех человек. К сожалению, документов в этом обмундировании не было, так что не удалось установить, кому принадлежит вся эта роскошь. Васька настаивал, что бокс оборудован Матерым, так же как и оружейный склад. Царевич сомневался. Машина вполне могла быть угнанной. То-то будет радости у ментов, если они накроют угонщиков на людных улицах. Кляев Ивановых возражений не слушал и уже облачался в камуфляж со знакомой Царевичу белой мордой на рукаве. Обмундирование было Кляеву немного великовато, но смотрелся он солидно, особенно с маузером на боку.

– Ты маузер-то спрячь, – посоветовал ему Царевич. – Не та сейчас эпоха на дворе.

Кляев совету внял и опоясался портупеей с кобурой под пистолет Макарова. Царевич только головой качал, глядя на Васькино безумие. Весь этот маскарад был до первого поста милиции. А там – судебное разбирательство с вынесением приговора и бесплатной путёвкой в казенный дом.

– Хочешь и дальше пешком топать – топай, – огрызнулся Васька. – А у меня бензина полный бак. Прокачусь с ветерком.

Последний аргумент оказался для смертельно уставшего Царевича решающим. Он без разговоров натянул на себя камуфляж и с удовольствием уселся на сидение рядом с камуфлированным Васькой. Мотор взревел не по нашенски утробно и понёс железного коня по окаянному лабиринту. К удивлению Царевича, вылетели они на поверхность минут через десять, где-то в районе железнодорожного вокзала и, не сбавляя скорости, рванули под вой сирены к центральной магистрали.

– Выключи ты ее к чертовой матери, – испугался Царевич. – Зачем нам к себе внимание привлекать?

– Так уважения к нам больше, – возразил Кляев. – Видал, как народ от нас шарахается. Я, может, двадцать лет мечтал вот так с ветерком прокатиться по центральным улицам.

И надо сказать, Васька оказался прав. Машины испуганно жались к обочине, уступая первородство гордой милицейской «канарейке», которая стремительно неслась по центральной улице, со скоростью превышающей все пределы дорожной нравственности. Не успел Царевич глазом моргнуть, как Кляев уже подруливал к знакомому белому дому, где проживал снедаемый творческими и сексуальными проблемами художник-импотент. Милицейский Уазик произвел должное впечатление на кучкующуюся у подъезда молодежную стаю, она рассеялась с подозрительной быстротой, оставив после себя на лавочке два шприца. Кляев, проходя мимо лавочки, смахнул шприцы на асфальт и мстительно раздавил их ногой. Как всякий воспитанный Советской властью сильно пьющий человек, он терпеть не мог наркоманов и презирал их всеми фибрами души. Царевича такая Кляевская ненависть всегда удивляла, и он никак не мог найти ей логического объяснения. Но, так или иначе, Василий Кляев являлся бесспорным лидером дворовой общественности в борьбе с чужеземной заразой. Всегда имевший проблемы с милицией по поводу горячительных напитков и никогда ее не любивший Кляев, тем не менее, наступал на горло собственной песне и беспощадно сдавал участковому адреса и явки наркоторговцев и наркопотребителей, которые выявлял прямо-таки с иезуитской хитростью и настойчивостью. Собственно, и в эти молодильные яблоки он вцепился только потому, что счёл их разновидностью героина и опиума. Пока Царевич разгадывал загадку русской души, бесшумный лифт вознес его к Самоедовским пенатам. На вежливый Кляевский звонок из Мишкиной квартиры ответили душераздирающим визгом, весьма удивившим гостей. – Похоже, кого-то насилуют? – предположил Царевич

– Или убивают, – не согласился Васька, доставая слесарный инструмент.

Если судить по доносившимся из-за дверей звукам, то там вершился погром. Кто-то темпераментно и безостановочно крушил мебель, издавая при этом утробные и рычащие звуки. Уже переживший стрессовую ситуацию в квартире Шишовых, Царевич на всякий случай достал из кобуры пистолет. Стрелять он не собирался, но, возможно, вид оружия отрезвляюще подействует на расходившихся гоблинов, если, конечно, это именно они насилуют Самоедова. А то, что визг, который они сначала приняли за женский, принадлежит именно художнику, Иван уже не сомневался. – Стой, стрелять буду! – крикнул Васька, распахивая дверь.

Стрелять Ваське как раз было не из чего, по той простой причине, что он забыл вытащить из кобуры пистолет и тыкал во врага простой отмычкой. А стрелять было надо, Царевич понял это сразу, как только ворвался вслед за товарищем в Самоедовскую квартиру. Сам Мишка болтался где-то в районе потолка, зажатый огромной когтистой лапой, а лапа эта принадлежала существу, которое Ивану и в кошмарном сне не могло бы присниться. Огромные чешуйчатые ноги попирали расписной паркет, торс бугрился чудовищными мускулами, но ужаснее всего была морда, более всего напоминавшая крокодилью. Если Царевич не ошибался, то высота потолков в Самоедовской квартире достигала трёх с половиной метров, и именно с такой высоты смотрели на непрошенных гостей глаза монстра, горящие яростью и обидой. Царевич с дурацким облегчением подумал, что в его квартире этот зверь не поместился бы. А ходить на полусогнутых зверюга явно не привыкла, уж слишком горделиво демонстрировала она достоинства своей облаченной лишь в чешую фигуры. Существо, если судить по первичным признакам, было явно женского пола, и Царевич даже не рискнул представить, каким должен быть самец, рискующий удовлетворять сексуальные потребности подобной самки.

Зверюга явно собиралась пообедать, во всяком случае, из её пасти капала слюна, а положение задохнувшегося в крике художника не оставляло никаких сомнений в том, что лакомым куском является именно он. Царевич закрыл глаза от ужаса и выпустил всю обойму в чудище, благо промахнуться в такую громадину да еще с расстояния пять-шесть метров было просто невозможно. Зверюга взревела так, что заглушила звук выстрелов и повредила Ивановы барабанные перепонки. Рёв монстра не прекращался, казалось, целую вечность, на потом всё внезапно стихло, если не считать треска пистолетных выстрелов и Мишкиного визга. Царевич открыл глаза и с удивлением посмотрел на свой пистолет. В Ивановом ПМ все патроны давно закончились, а стрелял Кляев, и стрелял по уже, кажется, сдохнувшему зверю.

С последним Кляевским выстрелом умолк и хозяин квартиры Самоедов. Наступила жуткая тишина. Слышно было, как течет в ванной вода, и где-то высоко в небе гудит заходящий на посадку авиалайнер. За окном продолжал лязгать железом двадцать первый век, а в Самоедовской квартире агонизировало нечто страшное, неподдающееся ни осмыслению, ни описанию.

– Откуда взялась эта гадина? – спросил пришедший в себя Кляев у Самоедова.

Бледный да синевы Мишка по-пластунски отползал от распростертого на полу квартиры тела. Царевич очень даже хорошо понимал старого приятеля, поскольку даже в дохлом виде загадочное существо смотрелось куда как солидно. Правая рука монстрихи въехала в сервант, начисто разнеся настоящий китайский фарфоровый сервиз не то восемнадцатого, не то семнадцатого века, которым Мишка безумно гордился, а левая нога удобно расположилась на софе, где, судя по разбросанным эскизам, ещё совсем недавно работал хозяин. Здесь же, на чудом уцелевшем журнальном столике, дымилась чашечка кофе. Этот ещё не остывший напиток Царевич влил в рот впавшему в прострацию Самоедову. Мишка кофе выпил, но в себя не пришел и таращил глаза на старательно вправляющего ему мозги Ивана. Членораздельная речь потекла из него только после того, как сходивший на кухню Кляев влил ему в рот бутылку коньяка.