Андрей Белянин - Летучий корабль Страница 15

– А… мы… что? Как же… это называется… – попытался вклиниться я.

– Ничего, ты говори, участковый, в общем житье любой голос важен. Вот Митенька придет, мы тут всем миром и обмозгуем, а пока не лезь! В семье-то, чай, после старшего брата жена его законная главной будет. Ты-ко вон встань лучше да терем мне покажи, двор опять же, где скотинка какая, ну и все прочее…

– А царь? – все-таки исхитрился я.

– Горох-то? – зевнула поварская дочь Варвара Дмитриевна. – А ему что? Он к моему замужеству протестов иметь не будет. Думаю, и деньжат на коровку отсыплет, государь у нас на венчальные дела добрый…

– Никитушка, пригнись, – замогильным тоном посоветовала Яга.

Я мельком глянул в ее потемневшие глаза и не стал спорить. Когда было можно вылезти из-под стола – нахалки уже не оказалось. Вместо нее на деревянной лавке лежала здоровая оранжевая тыква. Задавать наводящие вопросы как-то не хотелось…

– Может, испечь на ужин с кашей? – подумав, предложила моя домохозяйка, но я отрицательно покачал головой. К вечеру бабка отойдет и наверняка расколдует дуру. Пока лучше откатить ее куда-нибудь в угол, а вот с Митькой разговор будет серьезный…

– Никита Иванович, тут к вам еще девица домогается. Прямиком с вещами пришла, вон узлы с телеги снимает…

Короче, где-то к половине девятого вечера у нас в углу под лавкой лежало пять зрелых тыкв. Круглые и вытянутые, оранжевые и сероватые, гладкие и разновеликие, тем не менее они объединялись одним общим стремлением экстренно выскочить замуж за нашего младшего сотрудника и переехать жить в милицейское отделение. С болтливым и многообещающим балбесом разговор будет позже, никуда он не денется… Но самое удивительное то, что все девицы клялись, будто бы получили разрешение на свадьбу от самого государя. Либо Горох чего-то недослышал, либо у него специфическое чувство юмора… Яга склонялась ко второму, но так или иначе, вечер был скомкан, поработать над кражей чертежей не удалось. Митя пришел поздно… и не один. Доложил, что искомых личностей не обнаружено, а на обратном пути он изловил мелкого вора – поймал с поличным за руку в собственном кармане. Я слишком устал, чтобы вникать в такие мелочи. Каюсь, это была моя вина… Даже не взглянув на задержанного, – его охраняли стрельцы у ворот, – я дал приказ сунуть жулика до утра в поруб. Там разберемся, а наутро-о-о…

Нет, честно говоря, где-то до двенадцати дня у нас особых проблем не было. Не считая петуха, естественно… Я здорово набегался и потому перед сном не припас чего-нибудь потяжелее тапок, дабы забекренить гаду гребешок на другую сторону. Ну и он тоже расстарался. Дикий вопль «ку-ка-реку!!!» был такой мощности и силы, что меня буквально сбросило с кровати и накрыло подушкой. Вот как его называть после этого? Вниз спустился в прескверном настроении, хотя Баба Яга успешно приободрила меня пирожками с головизной и настоящими немецкими сосисками (господин Кнут Гамсунович баловал по случаю). После завтрака прошла дежурная разборка с нашим деятельным недоумком. В принципе все подобные расспросы с пояснениями достаточно однообразны по сути: мы ругаемся – он кается, после спектакля каждый расходится по своим делам…

– Митя, давай покороче, без ползанья на коленях и стука лбом об пол, что ты наобещал царским девицам?

– Да… ничего такого вроде… Вот разве вашу личную благодарность за содействие следствию?!

– О, этого сколько угодно! Ты мне объясни, с какого времени я стал твоим младшим братом, отделение милиции – твоим собственным особняком с хозяйством, а наша Баба Яга – свекровью в ожидании?

– Чего-чего? – вытаращился он, а я демонстративно открыл блокнот.

– Значит, так, перечисляю… Гражданка Пышкалова Варвара Дмитриевна, младшая дочь повара с царской кухни, прибыла для осмотра в дом к будущему мужу. Гражданка Хлобыстова Марьяна Тихоновна, дочь дьяка из посольского приказа, конкретно заявилась с вещами для полного переезда в терем жениха. Далее по списку, если ничего не перепутал, гражданки: Татьяна Сумкина, Любовь Залетайло, Татьяна Битова – цель та же, претензии те же, намеренья идентичные. Все пятеро клянутся христом-богом в том, что ты дал им самые надежные гарантии. Все пятеро согласны выйти за тебя замуж, удовлетворен?

– Нехорошо, Митенька… – скорбно добавила Яга, давясь улыбкой. – Неужто ты у нас басурман какой, чтоб цельный гарем себе заводить?

– Никита Иванович… – совершенно растерянно обернулся наш герой. – Бабуленька Ягуленька, хоть режьте, хоть вешайте, а не виноватый я! Не обещал я им жениться, ни одной не обещал! Землю есть буду, а не обещал!

– Митька! – сурово рявкнул я, видя, как он нацеливается на горшок с геранью, чтобы продемонстрировать верность слову. – Ты мне тут дурака не валяй, хочешь землю есть – иди на улицу, пусть народ думает, что мы тебя не кормим… С девицами своими будешь разбираться лично, но имей в виду – Горох им всем уже дал разрешение на законный брак. Если все пятеро подадут ему жалобу на твой коварный отказ… Я тебя не запугиваю, я тебе сочувствую. Бабушка, посодействуйте…

– Да как же… – беспомощно залепетал Митька, едва сдерживая слезы. – Я ж на благо отделения трудился… За что ж меня, молодого, да под венец?! Это ж… так ведь на всю жизнь, мама родная! Я ить… намекнул только… самую чуточку, для поддержания разговору… За что жените, батюшка сыскной воевода?! За что счастья лишаете?!

– Пойдем, голубь ты наш сизокрылый, кот блудливый, бычок шкодливый, – ласково позвала Яга, указуя на пять тыкв, терпеливо ожидающих в углу. – Ну-кась, перекати-ка их ко мне в комнатку, да и сам туда иди. Смотри, веди себя смирненько! Будешь двери ломать али в окна лезть – как есть в лапоть превращу! Иди, иди, впредь дураку наука будет…

Он шел, как идут на эшафот, под тяжестью неопровержимых улик, навстречу верной смерти, с гордой головой и хлюпающим носом! Баба Яга проследила поштучный перенос овощей, закрыла за всеми дверь и, шепча под нос, произнесла заклинание. Комната тут же огласилась приглушенными воплями, звуками ударов, женским визгом и площадной руганью…

– Не слишком сурово мы с ним?

– Ничего, Никитушка, пущай от души семейной жизни нахлебается… Вдругорядь будет знать, как девиц обманывать! Вот ужо они ему там…

– Батюшка сыскной воевода! – перебивая нас, два охранных стрельца сунулись в горницу. – Враги к вам, по делу!

– Ка-какие враги?! – аж поперхнулся я, врагов мне только тут не хватало…

– Вестимо какие, противумилицейские! Дьяк Филимон с охраною, – стрельцы многозначительно подмигнули. Я кивнул. Бабуля заняла прежнее место у печки.

Через минуту в помещение развязно ввалился самый скандальный дьяк думского приказа, Груздев Филимон Митрофанович, в сопровождении четырех громил в доспехах.

– А-а… вот ты где прячешься-скрываешься, лентяй участковый?! Ну что, кончилось твое времечко – мое настало! Вот ужо и посчитаемся за правду-матушку, за грехи твои тяжкие, за обманы бесстыдные… За все про все ответ держать будешь! И встать, мошенник, когда с тобой сам я говорить изволю!!!

Я дал ему выкричаться и повернулся к хозяйке. Баба Яга, не поднимая глаз, что-то буркнула неразборчивое, но действенное – дьякова охрана застыла массивными манекенами. Наглец беспомощно оглянулся, но, видимо, короткая власть все же успела ударить ему в голову, остановиться он не сумел:

– Вались на колени, плут, и кайся при всех в своих злодеяниях! Я-то тебе все припомню – и как били меня, и голодом морили, и в порубе держали, и пыткам подвергали не по-христиански… Мне сам царь-государь на твою управу права дал! Что брови-то хмуришь, запугать думаешь?! Так не боюсь я тебя, поскольку моя власть, моя и сила!

– Чем обязан вашему визиту в отделение, гражданин Груздев? – невозмутимо поинтересовался я.

Моя домохозяйка молча позванивала спицами, мелькавшими в старушечьих руках с угрожающей быстротой. Дьяк как бы ненароком пихнул острым локтем своих остолбеневших амбалов, убедился, что не функционируют, и несколько сбавил тон:

– Ты, участковый, мне здесь дурочку-то из себя не строй! Небось на дыбе царской и не таких говорунов ретивых обламывали…

– Я спросил, зачем вы пришли. Если не хотите отвечать, вам покажут, где здесь выход…

– А ты мне не грози! Не грози! Да я тут сам всем покажу… аж страшно станет! Меня теперича никому не запугать, ибо храбр и стоек, аки Давид, супротив Голиафа беззаконного дерзающий…

Я поманил в окошко еремеевских стрельцов, дьяк пошел на попятную:

– Сведения имею, твою милицию в тяжком ослушании обвиняющие. Не след тебе, сыскной воевода, вдогон цареву слову препоны чинить!

– Коротко, ясно и по существу дела, – жестко приказал я.

– Вот и скажу! Думал на испуг взять, да не на таковского напал… Сказали мне люди верные, ярыжки кабацкие, будто твой змий стоеросовый самого Павла Псурова в отделение уволок! А ить ему бояре следствие царское вести доверили, меня, скромного, в смотрители бдительные определили, ибо грамоте я учен и все подлости твои милицейские назубок знаю… Ну, что зенки-то вылупил?! Отдавай, злодей, Пашу Псурова!