Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет Страница 16

– О любви не говорю, Люсьена, знающие люди вчера мне на ушко шепнули, что о ней все давно уже сказано, – артистически кривляясь, юморнул ординарец. – У вас здесь все настолько художественно, такие декоративные узорчики на фронтоне заплетены, что клянусь Парижской коммуной, расставаться не захочется. Проволочка очень трогательно применена и, главное, отменного качества. Самое время подавать по инстанциям рапорт о переходе к вам на почетную службу. На большие чины не замахиваюсь, но хотя бы ночным сторожем, караульную вахту нести, счел бы для себя за великую честь. И уже без иронии, кивая в сторону плотно затворенных дверей таинственного Фурмановского кабинета, лихой ординарец поинтересовался, – у себя?

– У себя, – утвердительно ответила Люся, шаловливо прикрывая лисью мордочку полевыми цветами. И положив указательный пальчик на сладкие губы, тихонько добавила, – но очень занят.

– Знаем, как и чем они занимают себя. Хорошо если очередное нашествие на недораскулаченных мужиков затевают, хлебушек промышляют для голодных бойцов, а то ведь наверняка в домино с каким-нибудь придурком режутся.

– Ну почему Вы такой грубиян, уважаемый Петр Парамонович? Присядьте, пожалуйста, на свободное место, скрасьте своим присутствием печаль моего одиночество, – игриво скокетничала секретарша. – Я непременно доложу о Вас, а Вы пока сердечно поведайте несчастной женщине, что в большом мире творится и каково оно нести лавры счастливого жениха. Это же представить без слез ну никак невозможно, какую невосполнимую потерю несет женская половина личного состава дивизии.

Петька вальяжно, по-домашнему развалился на предложенном стуле и, с нескрываемым удовольствием протянул свои ладные атлетические ноги, обутые в щегольские хромовые сапоги. Они хотя и были днями экспроприированы с пристреленного белогвардейского есаула, зато имели блестящие гравированные шпоры, стальные подковки и сделались предметом зависти многих штабных удальцов. Чего только не предлагали ординарцу в обмен за этот знатный, несравненный трофей.

– Не думаю, что Вы так безнадежно одиноки, мадам, такие сладкие женщины не должны и не могут оказаться в забвении, – рассыпался в комплиментах Петруха. – И давайте серьезно. Я понимаю, что существуют недоступные для среднего состава военные тайны, но все-таки поведайте, с кем так душевно воркует за закрытыми дверями Ваш драгоценный патрон и почему они до сих пор еще не обтянуты красненькой драпировочкой. Специально разработаю в тылах у противника войсковую операцию, раздобуду багряного софьянчика, постараюсь, чтобы лучшей, непременно козлиной кожицы и лично устраню непорядок.

– Какие могут быть в дивизии секреты от искусителя и разрушителя дамских сердец, и какой же Вы на самом деле ехидненький, Петр Парамонович, а еще первым кавалером на селе называетесь, – вторя ординарцу, ответила смышленая барышня.

И уже доверительно, являясь ближайшей подружкой пулеметчицы Анки, по-приятельски сообщила жениху, что к Фурманову третий день кряду наведывается благочинный протоиерей Наум.

На то были уважительные государственные причины. К предстоящей годовщине великого Октября, кровь из носу, требовалось закрыть две из пяти действующих в приходах благочинного церквей. Дмитрий Андреевич давненько присмотрел хозяйским оком каменный трехпрестольный храм в соседней деревне Матвеевке, с точки зрения расширяющихся производственных мощностей "Промнавоза". Неуклонно нарастающие объемы поставок жидкого топлива, остро нуждались в просторном сухом помещении, для приема и складирования стратегических сырьевых ресурсов. К тому же комиссару приятно согревала душу трогательная перспектива хранения деликатного продукта непосредственно под покровительством целителя и великомученика Пантелимона, в светлую память которого был освящен центральный престол соборного алтаря.

Незадача проистекала вот по какой причине. В Матвеевке правил службу добрейший свояк благочинного и отец Наум под всякими предлогами старался переложить попечительное внимание Фурманова на большую, тоже каменную церковь в селе Ракитном. Там, между прочим, настоятельствовал заклятый недруг и соперник протоиерея, некто целибатник Никодим. Еще при старом режиме, на епархиальных собраниях, принципиальный Никодим бесцеремонно обличал Наума в непомерном возлиянии горячительного и всячески препятствовал получению наградного, с самоцветными каменьями креста. Теперь подворачивался удобный повод продемонстрировать супостату библейскую мудрость: "мне в отмщение – аз воздам".

В прилежно оформленных списках протоиерея Наума, по каллиграфиям которых в самое ближайшее время не в меру ретивое духовенство предполагалось отправить по дальним таежным скитам, на молитвенную заготовку дровишек, целибатник Никодим неизменно оказывался под первым номером. В параллельных списках, добросовестно составленных отцом Наумом, для предстоящего паломничества избранного духовенства на поиски небесной благодати в ореоле северного сияния, Никодим занимал опять-таки почетное, заглавное место.

Но для комиссара этот самый целибатник приходился постоянным партнером для вечерней игры в подкидного дурака. При этом надо иметь ввиду, что Никодим, по собственной инициативе, сдавал карты в обоих случаях, кто бы не оставался в дураках. Таким образом, на лицо обнаруживалась досадная несогласованность заинтересованных сторон. В гордиев узел завязалась вечерняя карточная игра с предстоящим паломничеством по святым местам безупречного напарника. Переговоры растянулись на три долгих дипломатических дня, с бесконечными дебатами и успокоительными возлияниями. Дмитрий Андреевич в состоянии был, разумеется, с позиции силы, одним кавалерийским наскоком, распотрошить этот гордиев узел, но ему положительно требовалось сохранить дружеские отношения, как с целибатником Никодимом, так и с протоиереем Наумом, который регулярно баловал комиссара деревенскими гостинцами. Вот и сегодня, после Люськиного доклада о прибытии Чапаевского фаворита, они скоренько доедали принесенную благочинным вареную курицу, соленые грузди, пирожки с потрохами и допивали, чего Господь послал, для смирения мятежного духа.

Нельзя сказать, что комиссар излишне встревожился визитом ординарца, но, тем не менее, деловое застолье пришлось закруглять раньше времени. Спустя четверть часа кабинетное затишье отворилось, и в дверном проеме предстал во всем своем великолепии раскрасневшийся протоиерей Наум, с роскошной физиономией, о которой в народе говорят, что она заточена под лопату. Предстал в засаленном, нестиранном еще с благословенных императорских времен подряснике, с наградным возлежащим на сытом брюхе крестом, осеняющим самое дорогое достояние священства. Науму самому на мгновение показалось, что он находится посреди царских врат на архиерейском выходе, с готовностью огласить хоть малую, хоть большую ектенью. Со стороны заметно было, что благочинный сделал даже пару непроизвольных движений правой рукой, как во время служебных каждений, но тут же спохватился, и добродушно поприветствовал командирского ординарца, с готовностью потискать его в отеческих объятиях.

Петька, без видимых признаков желания подойти под благословение, лениво оторвал свое седалище от пригретого стула. Он выпрямился в полный рост, преклонил смиренно голову, потом хитро подмигнул благочинному и с нескрываемой иронией посочувствовал.

– Вы все поститесь, отец Наум, плоть свою, не щадя, истязаете, по всему видно, заживо вознамерились посетить райские кущи. Если понадобиться надежный попутчик, всегда к Вашим услугам. Завалим теплой компанией, последнее время только и думаю, как бы поскорее оказаться в раю. Вам бы сейчас кадильце в зубы, уверяю, грандиозный портрет получился бы. У меня для такого шедевра и название подходящее имеется. Настоятельно рекомендую, назовите парсуну "Спас в подворотне".

У отца Наума, от такой неслыханной наглости, и без того не очень китайские, налитые кровью глаза увеличились до размеров алтарного дискоса, на котором разделывают под заклание жертвенную просфору. Ему захотелось незамедлительно предать анафеме распоясавшегося богохульника, но учитывая, что глумление происходит в смутное время и не на церковном амвоне, отец Наум совладал с собой и промолвил сквозь пегую бороду назидательным тоном.

– Нехорошо, очень плохо, уважаемый красноармеец Чаплыгин, что именно в такой вызывающей форме Вы приветствуете православное духовенство. Вам, как полномочному представителю командования, не совсем удобно делать публичные замечания, но и безмолвствовать по поводу Вашего издевательского безбожия, я, конечно, тоже не стану. Церковь хотя и отделена от государства, но не отделена от народа божия и нам не безразлично, в каком состоянии пребывают бессмертные души наших православных мирян. Поэтому священство всегда будет стремиться к совместной работе с командованием, дабы действовать рука об руку на ниве процветания Отечества. При доброй воле и взаимном расположении всегда можно находить согласованные интересы на этом благородном поприще.