Евгений Связов - Отчет 00 Жил (как-то) старик без старухи... Страница 16

Судя по виртуальному времени, затраченному нами на битву со Шварцами, очередное высасывание соков из стаканов и свежих ощущений из коллег уже близилось. Я лениво выдернул клапан из бедра и глянул на часы, чтобы проверить свою догадку. Догадка оказалась верной – до встречи в питейной оставалось три с минутами часа.

Времени как раз, чтобы перекурить и посмаковать наиболее яркие эпизоды двухдневной битвы.

Я с великим наслаждением потянулся, вспоминая торопливый жадный поцелуй перед ковбойской встречей с последним киногероем, оказавшимся самым живучим.

В следующее мгновение я почувствовал, что чувствовал самурай, когда ниндзя-гейша вспарывала ему горло за три секунды до оргазма.

Воспоминание, неглубокое и быстрое, вкуса ЕЕ губ, запаха ЕЕ дыхания, оттенка ЕЕ близких глаз, сработало как птичья какашка, упавшая на вершину заснеженной горы. Лавина безумно холодной, содрогающе колючей любви накрыла меня и понесла, поволокла, бешено вращая и ударяя об каменистые выступы воспоминаний об упущенных возможностях.

Я любил. Тэсс, Джейн, Лену и десятка три девушек из старой жизни. Я должен был любить, чтобы жить. Любить безумно, полностью, безоглядно – это была моя работа, нудная, скучная, разнообразная, но единственная, которую я мог делать и поэтому ненавистная.

Гремучая смесь желанья крепко обнять чье-то тело, почувствовать ее мысли и чувства до самых глубоких и восхититься ими, и холодного механического непонимания, зачем оно нужно, непонимания, запрещающего. Смесь наполнила и потребовала выхода.

Я привычно заскрежетал зубами и напряг мышцы, а потом порычал:

– Чван лахаджука экст наханстокпс!

Лавина отпустила, оставив опустошенного и окаменевшего и замерзшего меня валяться на склоне горы, а вновьприобретенная память выдала перевод ругательства, которым я, как и предыдущие несколько раз, вырывался из этой рвущей на части гадости.

«Требование сброса текущих соединений с записями памяти».

«Чурглан хастес, Чурглан хастес. Чурглан хастес» – забубнил голос из этой самой памяти.

– Заткнись, сам знаю. – буркнул я, чувствуя, как меня медленно обволакивает чувство безнадежности. Горькое чувство узника камеры – одиночки, в которой замуровали входной лаз и подключили к автоматической кормушке.

Никто не вспомнит. Никто не придет. Никто не выпустит.

– Что – «сам знаю»? – удивленно спросил Джейн, присаживаясь на корточки перед моим телом, вжавшимся в угол безжизненно-пластиковых плоскостей стены и пола.

– Знаю, что любая любовь, направленная от меня или ко мне, однонаправленна. Это закон. А как следствие – если девушка мне сильно нравиться – я ей точно не нравлюсь.

– Ничего себе… Ты никогда не любил никого, кто бы любил тебя?

Я поднял на Джейн, совершенно ошарашенную, глаза, которые – я знал – были полны горькой безнадежности и сообщил:

– Как-то раз я общался с девушкой, у которой были шансы раздолбать эту мистическую пакость. Но все равно ничего не вышло. Это была одна любовь на двоих, которую мы перекидывали друг другу, как мячик. Тот, у кого мячика не было, чувствовал себя плохо и всеми силами заставлял другого игрока вернуть мячик. Потом мы разорвали его таки напополам и остались с этими кусками грязной резины – животной страстью. Только вот выкинуть их было почему-то некуда. Мы хотели друг друга, как маньяки. И поэтому держали себя в руках. Это такое развлечение. Я так развлекался. Она потом вышла замуж, а я пошел попить пивка.

– Аа-а-а. – облегченно протянула Джейн. – А я испугалась, что у тебя опять что-то случилось.

Я с пользой потратил секунд пять. Ровно столько мне потребовалось, чтобы оценить ее точку зрения на мои душеизлияния и расхохотаться.

– Пива нет. Есть сок. Составишь Компанию?

Джейн улыбалась до ушей и отказать было невозможно, как и нахлынувшей на меня шизовой отчаянной веселости, которую я считал своим лучшим настроением.

– Конечно. Раз уж не судьба, то пойду упьюсь соком и между делом сожру сердца всех доступных для общения девушек, невзирая на то, что они под надежной бронированной защитой. Тебе по знакомству предлагаю отдать свое без сопротивления, на почетных условиях.

– О Харш, любимый! – расхохоталась Джейн, цепляя меня под ручку. – Я смиренно складываю в твои сильные руки свое маленькое трепетное сердечко, истосковавшееся по сильным мужским объятиям. Руки, извини, не могу – заняты.

На выходе из комнаты мы натолкнулись на Тэсс, которая мгновенно перешла от радостного ожидания к обиженному удивлению. Не дав ей испортить себе настроение гнусными ревнивыми подозрениями, я загреб ее свободной рукой и пошел в питейную, на ходу объясняя, что у меня очень наркотическое для окружающих настроение и людям, неуверенным в своей способности слезать с иглы, лучше на меня не садиться.

Сидя в кресле, с уже подключенным клапаном, но с еще не одетым шлемом, я курил трубку и смаковал завистливые взгляды, которыми поливали нас с Тэсс весь вечер остальные, двигавшиеся по стандартной программе. Если бы не присутствие Джейн, тормозившей наши россказни насмешливыми улыбками, я бы создал у публики впечатление, что мы истребляли Шварцов в перерывах. Но и созданное впечатление, что мы в перерывах между истреблениями меня тоже устраивало. Я еще раз прокрутил реакцию девочек.

Лайт делала вид, что ей все это уже очень надоело. Вид она делала очень старательно.

Дарк кое-как скрывала смесь надежды, что с ней так тоже будет, с недоверием, что так оно вообще бывает.

Тэсс изо всех сил мне подыгрывала, даже искренне поверив, что оно было. Выявление того, что она с удовольствием смирилась с мыслью, что было, принесло мне наивысшее наслаждение за вечер.

Нат с Марой смотрели откровенно недоверчиво.

А вот насмешливые улыбочки Джейн мне не нравились.

Из– за этих улыбочек я и решил перекурить перед тем, как сунуть голову в черную пасть висящего над головой виртуального дракона. Джейн явно замышляла что-то, и я чувствовал, что желудочные соки, которыми дракон будет переваривать меня на этот раз, нацелятся на превращение моих сказок в явь.

Поэтому-то я привычно дрожал, как маменькин сынок перед решающим экзаменом, который есть шансы не сдать и загреметь в армию где злые деды будут…

– Харш! – рявкнул динамик голосом Джейн.

– А! – тело дернулось спрятать трубку и убежать.

– Ты долго будешь сидеть там и жевать свои нехорошие предчувствия? Я думаю, что напугать себя до полной боевой готовности выпрыгнуть в воздушный шлюз – подальше от шлема, ты сможешь часа за два, так что время еще есть. Но все таки, я хочу тебе кое-что показать…

– И дать потрогать. – буркнул я для смелости, одевая шлем…

Мелькнула темнота, не уведомив меня, что же наготовилось на этот раз, а потом я очутился в темноте, где прямо передо мной освещали низенькую дверку слова:

"Открыть следующую дверь можно или оргазмом или убийством

Аварийный выход не предусмотрен".

Неизвестно откуда взявшийся сквознячок отворил жутко скрипнувшую дверь под буквами и уронил меня на пол.

В приоткрывшейся двери показался кусочек кровати со свешивающейся с него пяткой в черном чулочке.

Где– то в глубине сознания трепыхнулось динозаврическое желание ворваться за дверь и зверски трахнуть обладательницу пятки.

Трепыхание бабахнуло в стены камеры «нельзя!». Камера находилась в подвале относительно хрупкой постройки, именуемой моим сознанием. Постройка затряслась и заходила ходуном.

Спасительное решение, давно заготовленное и уже затертое до дыр, хорошенько все обдумать и найти с десяток хороших причин, по которым я не буду знакомиться-общаться-целоваться-трахаться-жениться, ненадолго остановило землетрясение, грозящее повалить мою крышу.

Я облегченно затянулся, а потом уставился на тлеющую сигарету, невесть как появившуюся между пальцев.

– Та-а-а-ак! – истерически сказал я сигарете.

Понимание того, что все желательные предметы будут появляться из воздуха, мелькнуло, скрылось, разогнав тухлый туман страха. В следующее мгновение я захотел вооружиться, чтобы отбиться от злых людей, и в руке, не занятой сигаретой, оказалась мечта детства – катана голубой стали с серебряной рукояткой.

Грубо выругавшись от неожиданного облегчения, я еще раз затянулся. Потом успокоил себя ощущением, что смогу отбиться, если меня попробуют совратить и задумался.

Ясно было две вещи:

Добрая воспитательница Джейн запихнула меня в недоброй памяти эротическую программу.

Живьем… тфу… девственником я отсюда не выйду.

Динозавр грохнулся в стены клетки. Клетка автоматически подала на стенки разряд парализующего. Разряд прокатился по всему зданию, спихнув мои мироощущения в далекое четырнадцатилетие, когда я первый раз влюбился и великое «хочу!» столкнулось с не менее ужасным «нельзя!»… От поля боя, которым мне непосчастливилось быть, остались мрачно молчащие дымящиеся развалины, за следующие десять лет старательно забетонированные объяснениями себе, почему же мне нельзя.