Макс Фрай - Дар Шаванахолы. История, рассказанная сэром Максом из Ехо Страница 17

Рассказывать все это я, конечно, не стал. Но и восхищение выражать, честно говоря, поленился. Так и не дождавшись от меня никаких признаков экстаза, призрак продолжил:

— Особенно трудными, но и самыми интересными считались посещения несуществующих Миров. Или же недоосуществленных. До сих пор не знаю, какое из определений следует считать более точным. Хвала Магистрам, сейчас, в приватной беседе я могу позволить себе употребить любое, не опасаясь справедливых упреков в недостаточной компетенции. Словом, речь о тех реальностях, которые, теоретически, могли бы появиться, если бы какие-то непостижимые обстоятельства сложились иначе. И о тех, что ненадолго рождаются по прихоти неумелых и безответственных демиургов. И даже тех, что существуют в сознании одного-единственного сновидца и бесследно исчезают в момент его пробуждения. Нам, призракам, при всем многообразии наших возможностей, подобные странствия совершенно недоступны, поэтому я сейчас нахожусь в незавидной позиции невежды, который болтает, не имея представления о предмете разговора. В моем распоряжении лишь бессвязные фрагменты давно погибших рукописей, хранящихся в нашей Незримой Библиотеке, и еще менее связные воспоминания нескольких очевидцев, со смутными тенями которых мне выпала честь свести знакомство. Даже не знаю, как описать недолговечные и непрочные недоосуществленные реальности, которые становились целью путешествий уандукских колдунов и предметом их дотошного исследования, чтобы вы получили хоть какое-то представление…

— Ничего-ничего, — подбодрил его я. — Описания вполне можно пропустить, я знаю, о чем речь.

— Хотите сказать, вы сами совершали подобные путешествия? — изумился призрак.

Не то чтобы я отличался излишней скромностью, да и великим секретом свои приключения никогда не считал, просто сразу сообразил, что если скажу правду, любопытный библиотекарь примется выспрашивать у меня подробности вместо того, чтобы рассказывать самому, а этот вариант совершенно меня не устраивал.

— Ну что вы. Но с некоторыми из моих знакомых подобные вещи случались. Так что я знаю, что такое, во-первых, возможно, а, во-вторых, по-своему увлекательно. Ну и описаний наслушался. Действительно не то, что можно пересказать своими словами. Поэтому продолжайте. Какое отношение все это имеет к романам?

— Как ни удивительно, самое непосредственное, — сказал Гюлли Ультеой.

Он, похоже, был слегка разочарован, и одновременно испытывал облегчение, выяснив, что я — не очередная «смутная тень очевидца», а вполне обычный человек.

— В качестве моста между этими, казалось бы, совершенно не связанными предметами, — важно продолжил призрак, — выступает известнейшая персона той эпохи, странствующий колдун Хебульрих Укумбийский, память о котором дожила до наших дней. О его происхождении есть немало противоречивых домыслов — начиная с предположения, будто Хебульрих был незаконным сыном Шиншийского Халифа, и заканчивая версией, что он родился в иной реальности и попал к нам, странствуя между Мирами — что, как я сейчас понимаю, теоретически, вполне возможно, случилось же такое с вами. Однако доподлинно известно лишь, что некоторое время Хебульрих путешествовал по Миру на кораблях укумбийских пиратов, расплачиваясь за проезд мелкими чудесами, отсюда и его прозвище. Впрочем, самые великие из своих деяний Хебульрих Укумбийский совершил, когда поселился в Уандуке. В нашей Незримой Библиотеке хранится единственный экземпляр «Записок Хебульриха Укумбийского о некоторых необычайных происшествиях»; лично я еще при жизни перечитал их столько раз, что практически выучил наизусть. Особенно главу, повествующую о том, как Хебульрих за символическую плату купил у чангайцев их глупые сны и перепродал этот товар Уандукским Халифам, охочим до чужих грез. В этой же книге Хебульрих рассказывает, что ему преданно служили все сто два ветра этого Мира за то, что он научил их петь веселые и грустные мелодии; теперь это кажется их естественным занятием, и мало кто помнит, что до Хебульриха наши ветра были молчаливы. Но я чересчур увлекся. Пересказывать «Записки Хебульриха Укумбийского» я могу до утра, а вы, вполне возможно, и сами все о нем знаете.

— Нет, — честно сказал я. — Даже имени его никогда не слышал. — И, устыдившись собственного невежества, поспешно добавил: — Я не так уж долго здесь живу. И у меня, по правде сказать, впервые появилось свободное время для чтения.

— О Хебульрихе Укумбийском уже давно не читают, а рассказывают. Впрочем, не столько у нас, сколько в Уандуке, так что у вас действительно было немного шансов, — великодушно согласился Гюлли Ультеой. — Впрочем, о величайшем деянии Хебульриха Укумбийского дожившие до наших дней уандукские легенды умалчивают. А ведь именно он положил конец явлению, которое вы называете художественной литературой.

— Какой замечательный, душевный человек, — язвительно сказал я. — Надеюсь, памятник ему за это поставили?

— И не один, — без тени иронии согласился библиотекарь. — Не уверен, что именно за это, но, насколько мне известно, в Уандуке в разное время было возведено несколько тысяч статуй, изображающих Хебульриха Укумбийского. Там всегда любили скульптуру и охотно использовали любой повод для создания новых шедевров. Впрочем, они уже давно погребены под невидимыми дюнами времени — и скульпторы, и их работы, и сам Хебульрих. Вообще все.

На этой печальной ноте Гюлли Ультеой надолго умолк, а я полез в карман за сигаретами. Там было пусто. Тогда я извлек сигарету из Щели между Мирами, закурил и только потом изумился: в последнее время этот фокус был мне совершенно недоступен, как и все прочие чудеса. Сэр Махи Аинти предупреждал, что на восстановление сил мне может понадобиться несколько лет; Джуффин со свойственным ему оптимизмом предполагал, что уже через пару дюжин дней все устаканится, но я, честно говоря, был уверен, что шеф заботится скорее о бодрости моего духа, чем об истине, и даже не пытался ничего делать, опасаясь приобрести опыт неудач, вернее, выработать у себя привычку к неудачам. А оно вон как, оказывается. Добывать необходимые вещи из Щели между Мирами совсем непросто, до сих пор подобные трюки давались мне с трудом и далеко не всегда с первой попытки.

«Если уж это получилось, значит и все остальное станет, как раньше. Или уже стало», — думал я. И был неописуемо счастлив. А ведь еще недавно полагал, что мне даже обычная сдержанная радость больше не светит никогда. Поразительно все-таки, насколько плохо я себя знал; не удивлюсь, впрочем, если это до сих пор так.

Призрак наконец встрепенулся и принялся рассказывать дальше:

— После выгодной продажи чангайских снов Хебульрих Укумбийский впервые в жизни разбогател и с удовольствием принялся играть в респектабельность — как он себе ее представлял. Купил дом в Кумоне, столь просторный, что, говорят, слуги, приставленные к разным помещениям, годами не встречались друг с другом, а смотрители левого и правого крыла, прослужив там до глубокой старости, так и не познакомились. Еще рассказывают, что из окон самой дальней комнаты открывался вид на морское побережье, до которого от Кумона дюжина дней пути, но это как раз объясняется просто: Хебульрих, помимо прочих заслуг, был великим мастером иллюзий. Так или иначе, но именно в Малой Белой гостиной этого дома восемь раз в год собирались члены Клуба Странствий, основанного Хебульрихом Укумбийским. В Клуб Странствий могли вступить только самые могущественные колдуны, развлекающиеся исследованием тех самых несуществующих реальностей, о которых я столь неумело и бессвязно пытался вам рассказать. В доме Хебульриха Укумбийского эти выдающиеся люди сообщали друг другу о своих путешествиях, делились наблюдениями, обменивались рекомендациями: какие места непременно следует посетить, а от каких, напротив, держаться подальше. У нас, в Угуланде, столь незаурядные колдуны наверняка объединились бы в могущественный Орден, который со временем подчинил бы себе весь наш Мир и добрую дюжину соседних вселенных впридачу, однако в Уандуке, к счастью, совсем иные нравы и обычаи. У них принято объединяться в поисках развлечений и наслаждений, а заниматься делами всяк предпочитает в одиночку… Так вот, почему, собственно, я вам все это рассказываю. Согласно запискам Хебульриха Укумбийского, именно в его Малой Белой гостиной впервые прозвучал отчет о пустынном мире, населенном всего десятком обитателей, которые без конца повторяют одни и те же бессмысленные действия, не слышат обращенных к ним слов, не чувствуют прикосновений, не поддаются магическому воздействию и, с точки зрения компетентного наблюдателя, не являются ни живыми, ни мертвыми. Тут же возник обычный в таких случаях спор — следует ли считать эту печальную реальность бредовым сном могущественного безумца, или же просто тенью неловкого телодвижения какого-нибудь неумелого демиурга. Так или иначе, но Хебульрих Укумбийский чрезвычайно заинтересовался рассказом и решил увидеть все своими глазами. Как я понимаю, Клуб Странствий был нужен ему, в первую очередь, для того, чтобы получать информацию о самых причудливых реальностях, которые непременно следует посетить, пока они не исчезли без следа, как положено всякому недолговечному наваждению.