Рон Хаббард - Внутренний враг Страница 17

— Нет, — говорил Хеллер, — бери свою травяную юбку, цветы для волос и спускайся в фойе.

— Фойе? Ты что — шутить? Вантаджио…

Хеллер передал трубку Вантаджио. Тот пояснил:

— Малыш меняет у себя обстановку, Минетта. Всякое случается. Спускайся вниз.

Пара дипломатов покидала заведение в несколько растрепанном виде. Завидев художника, стоящего возле чистого холста, они остановились.

С улицы вошел ранний посетитель — черный детина, увидел пустой холст и остановился.

Из подъехавшего лимузина высыпало трое марокканцев. Они вошли и, удивленные, тоже замерли перед мольбертом. Появилась Минетта — в травяной юбке и с цветком гибискуса в волосах. Хеллер поставил ее на платформу, художник придал ей позу и взялся за кисть.

— Аллах запрещает изображение живых людей, — сказал марокканец, а сам подошел поближе, чтобы лучше видеть.

Подъехало такси с двумя дипломатами. Они направились было к администратору, но остановились и стали наблюдать за работой художника. Хеллер сделал знак Вантаджио, Изе и другим художникам, и они снова собрались в кабинете Вантаджио.

— Вы нам обойдетесь в целое состояние, если будете вот так останавливать каждого входящего в дверь, — пожаловался Вантаджио.

— А, — взмахнул руками Хеллер наподобие темпераментного итальянца, — только подумайте о слухах и сплетнях: ведь это же настоящая реклама!

— Ну-ка, растолкуй мне эту идею получше, — заинтересовался Вантаджио, усаживаясь за стол.

— Ладно, — согласился Хеллер. — Это все Изя обмозговал. Теперь это дело — ваш личный секрет, но в общих чертах я его опишу. Я ему говорил, что идея гениальная. Работает она так: скоро будет сессия ООН, мы помещаем в фойе художника с мольбертом и платформу. — Он повернулся к художникам: — Сколько вам требуется времени, чтобы написать очень хороший большой портрет?

Среди них возник спор, но, кажется, ответ вырисовывался такой: от двенадцати часов до одной недели.

— Так вот, теперь каждый вечер, — продолжал Хеллер, — на протяжении целой недели хороший художник будет стоять здесь в фойе и писать обнаженную натуру. И каждую неделю художник и натура будут меняться. Мы выберем девочек, красота которых

в концентрированном виде выражает красоту стран, которые они представляют. И каждую неделю в центре внимания у вас будет та или иная страна. Вантаджио распрямился в кресле, затем встал и зашагал взад и вперед в легком возбуждении.

— Здесь и политические преимущества! Это ж способ получения уступок на переговорах! — восклицал Вантаджио. — Они будут из кожи вон лезть, лишь бы их страна пораньше

фигурировала в этой программе! Захотят что-нибудь внести и в идею картины.

Хеллер снова по-итальянски взмахнул руками:

— Вот-вот, вы отлично все поняли, Вантаджио. А на тонкости у вас соображения хватит! Это торговая программа, направленная на расширение и завоевание рынков сбыта. Ваши

товары станут известны во всех странах. Это ставит «Ласковые пальмы» на коммерческую ногу во всех высших учреждениях любого государства, и они хорошо заплатят, лишь бы прослыть хорошими коммерсантами! «Ласковые пальмы» нуждаются в расширении рынка. Потребительский спрос во всем мире будет возбужден, и вы найдете лучшее применение вашим ресурсам. Вантаджио выглянул в фойе. Хеллер встал позади него. Минетта меняла позы, несмотря на умоляющие просьбы художника, и теперь выставляла напоказ ножку, одновременно прикрывая груди руками и чувственно улыбаясь зрителям. Первые из остановившихся уже лихорадочно оформлялись у администратора. Еще один громко разговаривал по телефону с главой своей делегации, призывая его бросить все дела и немедленно мчаться сюда. Толпа вокруг мольберта росла.

— Видите, — сказал Хеллер, — это все облагораживает, переносит в мир искусства. «Ласковые пальмы» совершают скачок в разряд первоклассных заведений. Им обеспечен высший класс!

Вантаджио вернулся к себе в кабинет и возбужденно зашагал из угла в угол. Остановившись, он сделал экспансивный итальянский жест и с горящим взором ясновидящего изрек:

— Теперь я вижу! Мы покорно все терпели, лежа на лопатках! Мы были виноваты, что делаем сезонные перерывы. А ведь мы можем благодаря этому скачку добиться больше

двусторонних отношений, а то и многосторонних. Мы практиковали невмешательство! Мы ущемляли в правах определенные элитарные меньшинства! — Вантаджио врезал кулаком себе в ладонь. — Нам нужно более широкое международное признание! И у нас увеличится поток потребителей! Они будут упиваться!

— Вы можете, — предложил Изя, — устроить здесь, в фойе, целую галерею с продажей картин за приличную цену. Вы также можете положить на стойку бланки для заполнения теми, кто хочет иметь картины понравившихся им девушек в своих кабинетах, и специальные дарственные формуляры-заказы на картины, с тем чтобы главы государств и ведущие политики могли сюда зайти и выбрать себе для картины девочку. И мы

можем организовывать специальные выезды художников в спец командировки в разные страны в сопровождении чиновников по общественным связям для проведения конкурсов красоты и вы бора Мисс «Имя страны», Гран-При для которой будет обучение и работа в «Ласковых пальмах». Я только что сию минуту образовал компанию под названием «Международная корпорация изящных искусств истинного очарования» с регистрацией, возможно, в Греции, поскольку там у нас еще нет отделения, и все эти художники подписывают с ней контракт. У нас высокие цены, и мы берем двадцать пять процентов комиссионных!

— Экселлентиссимо! — вскричал Вантаджио, от возбуждения переходя на итальянский. — Даккордо! Договорились!

— Говорил я вам, что Изю просто распирает от идей! — восхищался Хеллер.

— Мертвый сезон! — не унимался Вантаджио. — Дела хромают девять месяцев в году! Конец! Это укрепит нашу международную торговлю!

— Мы хотим только десять процентов от валовой прибыли по сравнению с чистой прибылью за последний год, — заявил Изя.

— Замечательно! — радовался Вантаджио.

Хеллер повернулся к оставшимся семи художникам, которые стояли слегка выпучив глаза.

— Ну что, господа, надеюсь, вам не кажется, что вы будете проституировать своим искусством?

— Ни в коем случае! — сказал ведущий художник их школы. — От проституции слишком трудно отказаться! — Остальные за его спиной дружно выразили свое согласие.

— Название программы, — сказал Хеллер, — «Путана недели».

Шумное одобрение и аплодисменты. Ведущий художник сказал, обращаясь к Хеллеру:

— Мистер как-вас-там, вы немного не от мира сего!

— Держите это при себе, — посоветовал Хеллер.

Эпштейн подсуетился и получил контрактные подписи от всех восьми художников на пустых бланках, сказав, что заполнит их сам. Он небрежно нацарапал «Меморандум договора в принципе», и Вантаджио подписался. После этого они ушли. Выходя на улицу с Изей, Хеллер сказал:

— Итак, я выполнил свою проектную работу по маркетингу. Ну как, Изя, я выдержал экзамен?

— Еще бы, — похвалил Эпштейн. — Просто на отлично, мистер Джет!

Сидя с Изей на заднем сиденье такси, Хеллер продолжил:

— Ну, в основном-то это была просто забава. Но без этого тоже не обойдешься.

— Забава? — возмутился Изя. — Да когда на неореализм по явится спрос у высших чиновников всех правительств, он завоюет весь мир! Этот проект стоит миллионы! И каждая настоящая революция должна иметь свою собственную форму искусства. Неореализм! Предметы и люди выглядят так, как они есть! Это революционно уже само по себе! Неореализм — искусство народа!

Бац-Бац, выехав из гаража, зарулил назад, в офис. Немного погодя Хеллер заговорил:

— Изя, я тут все просчитал и думаю, что мы можем считать завершенной первую фазу Генерального плана. Я моментально насторожился. В каком бы состоянии отупения я ни был, я еще мог почувствовать опасность. Какой такой план? Я поспешно приготовился к просмотру старых записей, а минуту спустя с ужасом уставился на свою аппаратуру: в последнее время из-за всех этих тяжких трудов я забывал перезаряжать кассету! Мне не на что было смотреть!

Какой план?!

Геологические изыскания, дипломатическая миссия, написание диплома и Бог знает что еще. Я знал Хеллера! Все это каким-нибудь образом обернется для меня здоровым синяком под глазом. Даже смертью! Мною стало овладевать какое-то яростное чувство. Хеллер и весь этот успех у женщин. Не его ли в первую очередь вина, что я влип во всю эту историю? И если бы не этот его отвлекающий маневр, у меня бы не было проблем с Ютанк! Меня опалило жгучей, ожесточенной ненавистью к Хеллеру.

На следующий день после бессонной ночи и мучительного утра я не мог найти себе места и случайно решил взглянуть на видеоэкран. Я встревожился, увидев Хеллера, едущего одного в такси. Римбомбо с ним не было, а когда Хеллер повернулся, чтобы свериться с дорожным знаком, я увидел, что его не было и на заднем сиденье! Он ехал по Нью-Йорку! На это он не имел права: по водительскому удостоверению ему еще не было восемнадцати!