Антон Твердов - Реквием для хора с оркестром Страница 17

— А ну положь, откуда взял!

— Чего? — не понял Никита.

— Ложи взад! — заверещала свекла, размахивая своими конечностями. — Возмутительное безобразие!

Растерявшись, Никита разжал пальцы, и странная говорящая свекла упала на грядку. Тут огромный огород загомонил в несколько сот голосов сразу:

— Опять жрать пришли!

— Ненасытные сволочи!

— Крови им нашей хочется, крови!

— Сколько лет терпели… Долой тиранов! Доло-ой!

— Доло-о-ой!

Находясь достаточное время в пространстве загробного мира, Никита привык, конечно, ко многому и многое уже увидел, но тут его нервы отчего-то не выдержали. Трусливо вытирая руки о штаны, он поспешно отступил и перелез через изгородь — обратно к Г-гы-ы.

— Чего это? — спросил Никита у полуцутика, указывая на гомонящие грядки.

Полуцутик последний раз присел, выпрямился и, не удержавшись на маленьких кривых ножках, упал на задницу.

— А что? — осведомился он, тяжело дыша. — Корнеплоды… Колония корнеплодов, я тебе говорил… Ик… Ни хрена твой способ не помогает…

— Да они живые! — закричал Никита, у которого, кстати, вследствие перенесенного потрясения икота, кажется, прошла. — С ручками и ножками!

— Какие же они живые? — отдуваясь, спросил Г-гы-ы. — Мертвые и есть. Я же тебе объяснял — в этом мире все существа и даже предметы — одушевленные. Почти все… Потому что раньше они все были людьми. Вот бутыль… В вашем мире — при жизни — была человеком, любившим, наверное, ваше местное спиртное употреблять. А в этом мире получила соответствующее предназначение…

— Все предметы… — выговорил ошеломленный Никита, — и я тоже мог бы стать каким-нибудь… предметом?

— Вряд ли, — икнув, ответил полуцутик, — уж больно в тебе прыти много. Тебя на какую-нибудь более одушевленную должность назначили. Бандитом, например…

— А что, у вас бандит — это должность? — удивился Никита.

— Конечно, — сказал, снова икнув, Г-гы-ы, — это не то что в вашем мире — полная анархия. А у нас так — назначили тебя бандитом — грабь. Назначили ментом — лови бандитов. Вот так общество управляется начальством с начала и до конца. Понял?

Никита ошалело потряс головой. Ничего он не понял.

— Но корнеплоды-то… Откуда?

— Да все оттуда же! — махнул полуцутик рукой куда-то в неизвестном направлении. — Таких-то как раз больше всего. Жил человек всю жизнь в своей норке — тихо-тихо, — а помер незаметно, так и на тот свет попал, кем его сущность себя представляла — корнеплодом. Только вот, оказавшись здесь, они часто буянить начинают. Автономии вот потребовали. И не любят, гады, если их тревожить… Мы часто сюда захаживаем — знаешь, какая потеха! Вот посмотри!…

Прежде чем Никита успел что-то сказать, Г-гы-ы, оглушительно икнув, перелетел через изгородь, вытащил из грядки первый попавшийся корнеплод, оказавшийся большой репой, и поднес его ко рту.

— Руки убери! — немедленно завизжала репа. — Руки прочь от корнеплодов! Товарищи, на помощь!

И тут же гул голосов поднялся с новой силой.

— Не сдавайся проклятым захватчикам!

— Мы с тобой!

— Всех не перекусаешь, сволочь!…

— Видал? — крикнул полуцутик Никите. — Умора! Они сейчас и петь начнут!

И действительно, хор корнеплодов, сначала нестройный и хлипкий, подхватил песню — и песня вдруг окрепла и поднялась над необозримым огородом, как грозное знамя:

— Вихри враждебные веют над нами-и, темные силы нас злобно гнету-ут! Смерть захватчикам!

Г-гы-ы захихикал и, клацнув клыками, снова поднес репу ко рту. Пение метнулось в сторону, скомкалось и угасло. Однако крики не стихали.

— Держись, репа! — неслось отовсюду. — Наша сила — в единстве!

— Бороться! В борьбе…

— …обретешь ты право свое!

— Ну и жри меня, гад! — бесстрашно завопила репа, трепыхаясь в цепких лапках полуцутика. — Все равно не дождешься мольбы о прощении… Не надо мне пощады-ы-ы… — срывающимся от волнения голосом затянула репа песню, — не надо мне награды-ы-ы…

— А дайте мне винтовку-у-у, — тут же подхватила вся колония. — А дайте мне коня-а-а-а!

Репа всхлипнула, но все же продолжала дребезжащим от наплыва чувств дискантом:

— А если я погибну-у-у-у, пусть красные отряды-ы-ы-ы… Пусть красные отряды отплатят за меня-а-а-а!

— Хватит! — закричал Никита.

Г-гы-ы удивленно обернулся к нему.

— Ты чего?

— Перестань, — потребовал Никита, — пусти его… ее…

— Потеха ведь… — не понимая, проговорил Г-гы-ы.

— Пусти, сказал!

Г-гы-ы пожал плечами и небрежно отшвырнул в сторону репу.

— Гнида! — свистнула репа, прежде чем брякнуться о землю.

— Сама такая… — проворчал полуцутик.

Никита почувствовал внезапно, как ноги его вдруг обмякли, словно из них кто-то могущественный и жестокий вытащил кости. Корнеплоды… Папашины литературные опусы про ласкового хрена… А покойный папаша не мог сам в корнеплод обратиться? А Г-гы-ы, кажется, что-то такое как-то говорил, только Никита тогда не слышал… То есть слышал, но не придал значения.

— Батя, — надломившимся голосом проговорил Никита и, сделав несколько неровных шагов, оперся локтями об изгородь. — Батя! — громче позвал он.

Корнеплоды озадаченно притихли. Полуцутик Г-гы-ы изумленно чесал в затылке.

— Батя! — заревел на всю колонию Никита.

— Тебе кого нужно-то? — после секундного молчания осведомилась вскарабкавшаяся на грядку репа — та самая, чудом избегшая гибели в клыках Г-гы-ы.

— Вознесенского, — сглотнув, ответил Никита, — батю моего. Он тут с вами должен быть. Он это… писатель.

— Ласковый Хрен? — переспросила репа.

— Да! Да!

— Нету его, — сумрачно ответили сразу несколько голосов.

— А где он? — тут же спросил Никита.

— Слопали, — сказала репа, усаживаясь в свою лунку и окапываясь, — такие же уроды, как вот этот… с крыльями. Вознесенский — Ласковый Хрен — одно время нашим предводителем был…

— Слопали… — жалобно повторил Никита, поворачиваясь к полуцутику.

Тот смущенно потупился.

— Я же не знал… — пробормотал Г-гы-ы, — и потом… Кажется, это не я. Мало ли их тут. Всех не упомнишь. Тем более мне, как бессмертному, питаться вовсе не нужно, я это так, по приколу.

— Батю моего сожрал, — придушенным шепотом констатировал Никита, — вот сволочь… По приколу.

— Не я это! — утвердил оправившийся полуцутик. — Хрен я не ел. Вот сейчас вспомнил — не ел…

Не зная, что сказать, Никита развел руками. Полуцутик оглянулся и потащил его за руку подальше от изгороди.

— Не горюй, — говорил Г-гы-ы, — ну, съели и съели… А это значит, что он дальше по цепочке миров пошел. Может быть, в следующем мире он будет кем-нибудь более это самое… более значительным. А то — хрен. Совсем не престижно…

— Пошел ты, — сказал Никита и, тряхнув рукой, освободился от объятий полуцутика.

— Как это — пошел? — обиделся Г-гы-ы.

— Ну, полетел…

— Я тебя, между прочим, вытащил из Смирилища, — напомнил Г-гы-ы, — ты ценить должен мое такое отношение. И вообще…

— Вытащил, — кивнул Никита, — и Толику отдал на растерзание. На потеху. По приколу, да? Как и батю моего?

— Не хами вообще! — внезапно рассердился Г-гы-ы. — Я полуцутик. А ты? Вообще никто. Скрываешься от властей. Как заложу тебя, будешь знать…

— Заложи, — остановившись, нехорошо прищурился Никита. — Заложи, морда. Попробуй просто ради интереса. Я тебе все рога поотшибаю!

Г-гы-ы презрительно хмыкнул, но тем не менее взлетел вверх — метра на три, — чтобы Никита в случае чего его достать не мог.

— Давай-давай! — крикнул Никита. — Лети повыше! Голубь хренов! Оккупант.

— Не оккупант, — с высоты своего полета поправил отчаянно махавший крыльями полуцутик, — а хозяин этого мира.

— Имел я таких хозяев, — выразился Никита. — Буржуазия недобитая. Правильно говорили эти корнеплоды — бить вас надо.

— Ну, ты еще спой «Тучи враждебные…» — хмыкнул полуцутик, — нахватался дерьма-то, успел… Ладно. Не хочешь дружить со мной — не надо. Полуцутики так просто не навязываются. У нас своя гордость.

Никита оглянулся. Хоть бы камень под ногами был какой. Запустить сейчас в этого летуна… Словно угадав невысказанное желание Никиты, полуцутик взмыл вверх.

— Подохнешь ведь без меня, — крикнул он из низких серых облаков. — Сожрут тебя, как папашку твоего.

Никита отмахнулся и зашагал вперед, не обращая внимания на крики полуцутика. Там, куда направлялся Никита, маслянистый туман был светел и, казалось, что-то просвечивало сквозь него.

— Дурак, — сказал полуцутик, когда Никита скрылся из его поля зрения, — лопух. Ушел. А жаль, впрочем. Неплохо с ним развлекались. Хорошая была игрушка.

Но этого Никита уже не слышал.

Всем известно, что ифриты обладают чутьем в прямом смысле слова сверхъестественным — куда там поисковым собакам. Поэтому ничего удивительного не было в том, что Эдуард Гаврилыч, идя по следу Никиты, очень скоро оказался у колонии корнеплодов — у того самого участка изгороди, где еще некоторое время назад Никита беседовал с репой.