Ирина Кузяева - Лесовка Страница 18

Константин так и рухнул на землю, широко раскрыв глаза. Удивиться сильнее можно, но дальше уже некуда.

— Обалдеть! Говорящий кот!

— Не надо на меня так страшно глазки выпячивать. Я пугаюсь! — скромно потупилась кошка, смущенно ковыряясь лапкой в траве. — К тому же я кошка!

— Вот это игры разума.

— Что?! — возопила кошка, гневно выгибаясь в дугу, шерсть распушилась и встала дыбом, словно ее натерли воздушным шариком. — Меня плодом больной фантазии обзывать!? Ну, сейчас я тебе покажу-у какие в действии виртуальные когти-ятаганы. Му-а-у!

С душераздирающим мявом она мягко спружинила с земли и бросилась доказывать свою реальность на уровне Костиного лица.

— Чур меня! Помогите, глюки атакуют. Сгинь, пропади, отвали.

— То есть как? — кошка замерла в полете, словно врезалась невидимую преграду и, удивленно выпучив глазки, грохнулась на землю. — Ты меня прогоняешь? После всего, что было?! После того, что мы пережили? Вот так, да? Отворот-поворот. Да на кого ж ты меня бросаешь? Да за что же мне это!?

Пока кошка причитала о судьбинушке горькой, Самойлов, начал красться в сторону, где звучал шум и, скорее всего, были люди, которые обязательно помогут избавится от опасных галлюцинаций.

— Ты куда? — перестала разводить сопли кошка, заметив хитрый маневр Константина.

— К людям, к друзьям, они меня ищут.

— Так там болото, трясина. Сгинешь ведь!

— Ничего-ничего, провожать меня не надо.

— Эх, не переубедить тебя, упертого. Ладно, уговорил, иду с тобою.

— Зачем?

0 Мне в лесу страшно одной. Тут еще леший бродит, он большой и сильный, у него знаешь какой посох огромный, еще зашибет. Пойду я лучше на болото, объемся жабонят. Все равно пропадать, так лучше уж вместе… вместе ж оно завсегда веселее. Мур!

Константин впервые шел рядом с говорящей кошкой, поэтому глядел на нее во все глаза, забывая смотреть под ноги. В результате споткнулся и с нецензурной руганью пролетел пару метров вперед, где рухнул на землю, ощутимо приложившись о трухлявый пенек. Он умудрился удариться всем, чем только можно. Под глазом красочно оформлялся фингал, веко затекало, усложняя видимость.

— Ну чего зенки-то вылупил?

— Растерялся. Я никогда ведь раньше не встречал сказочных существ.

— А привидение, русалка не в счет что ли? Если хорошо пораскинуть умишком, сколько людей видело фольклорных персонажей? Почитай, считанные единицы. А тебе они раз в час являются. Радуйся! — приободряла кошка. — А тебя, кстати, как звать-то?

— Константин.

— Меня можешь звать просто Ягодка, — представилась кошка.

Глава 12. Обещание

Как плод дерева, так и жизнь бывает

всего сладостнее перед началом увядания.

Леший

Ох, и серчал же я на дочку. Не за то, что ослушалась, все-таки молодая — кровь горячая. Не за то, что матушке не доложила о нашем походе, все-таки сам должен был с женой слово держать. Не за то, что смерти желала живому существу, а за то, что смерть эту несла собственной рукой, словно кикимора болотная. Не тому я учил дочь свою, не тому.

На душе, словно шишки по терке скреблись.

Угрозы — угрозами, а пора девке замуж. Завтра же объявлю о свадьбе. Пусть только поперек моей воле хоть слово скажет! Горестно вздохнул и придался печальным раздумьям. Я сидел на дне Россы на большом камне и не мог понять, где допустил ошибку в воспитании дочери.

Сквозь зеленые водоросли подплыл водяной с воеводой к моему убежищу.

Ребята были угрюмые, значит новости плохие. Оба в нерешительности плавали рядом. Я махнул рукой, мол, все стерплю, начинайте, куда уж гаже.

— Там Василиса за старое, — начал жаловаться воевода.

— Я же купол непроницаемости поставил на выход с Россы, — вскочил и грозно стукнул посохом по дну, потревожив покой ила, который мгновенно взмылся к кромке воды, затемняя видимость.

Он напоминал сейчас мое душевное состояние, мигом ставшее неспокойным, гневным, грозным. Вокруг закипала вода. Озир терпеливо успокоил смуту на дне и остудил воду, не дав Россе превратиться в суп-уху, словно прибирал за нашкодившим детенышем. Я виновато потупился.

— Погоди, ты воду зря баламутить, — осек Иваныч, — потеряшка городской сам к озеру вышел. Так на радости, они с Купавой его душеньку чуть и не прибрали. Хлипкий народ эти ивашки. И как они такие хрупкие умудряются еще воевать друг с другом? Ну, да обошлось, не серчай шибко. Остап как-то смог все исправить, смышленый малый растет, весь в отца.

— Не то, что наши девоньки, тоже мне нашли забаву, — сетовал Озир, — откуда в них такая кровожадность?

— Сам никак понять не могу, — булькнул я в ответ огорченно.

— Я с малькового возраста дочери прививал любовь к любой форме жизни, — изливал душу водяной, — все ж не на болоте темном живем, хотя рядом. Ну, ценности-то должны хоть немного другие быть. Это первобытные русалки общество свое пополняли утопленниками, а сейчас ведь век прогресса, магии!

— Может переходный возраст? — предположил Иваныч, за что получил пару припечатывающих взглядов.

— Издевайся, издевайся, дубок. Скоро и твоя малышка подрастет, посмотрим, как заскрипишь, — побулькал водяной.

— Да, — протянул довольно воевода, — моя, может, еще и переплюнет всех. Силушкой в меня пошла, а норовом в мать. Только ползать стала, а уж, коль, что не по ее, так кулачком все в труху сминает.

— Чуете? На берегу неладно что-то, — булькнул я тревогу свою.

Друзья притихли, замерли, прислушиваясь. Вода перестала волноваться.

— Ивашки. Много, — водяной помедлил и добавил, — того парня ищут.

— Весь лес потоптали, мусорят, — возмутился воевода, — Хозяин, надо меры принимать и решительные.

— Правильно говоришь, Иваныч. Сейчас все будет, решительнее некуда, — заверил я друга и поплыл искать Василису.

Дочь сидела в воде возле берега. Вместе с Купавой и Остапом они наблюдали за нашествием ивашек. Василиса выглядела подавленной, бледной, плечи осунулись. Я подавил в себе приступ отеческой любви и желания обнять и пожалеть чадо. Границы дозволенного перешли всякое терпение, и наказание непременно должно быть суровым.

Ребята заметили меня. Жестом отправил их погулять, оставшись наедине с дочкой. Не дожидаясь слез, причитаний и всяких бабьих уловок, начал суровую речь.

— Василиса, ты очень меня расстроила, подвела. Я потерял доверие к тебе. Есть рамки, которые не дозволено переступать, не понеся наказание. Ты видишь, к чему привело твое не послушание? Покой нашего народа нарушен, их жизнь под угрозой. Все из-за твоих глупых выходок. Ты кинула искру, тебе и тушить пожар.

— Отец, я поняла. Я была не права. Точнее не имела права. Он оказался хорошим человеком.

Сказать, что заявление меня потрясло до корней души, ничего не сказать. Я ждал слез, обвинений и уж никак не такой легкой победы.

— И как ты это поняла?

— Так, кошка, точнее фимиарт выбирает себе в хозяева только хорошего человека. Мне ребята рассказали. Я видимо плохая, раз меня кошка не выбрала.

— Что? Вы решили будто кошка — это потомок души чародея? — рассмеялся я, впервые за этот неприятный разговор. — Вы ошиблись. Кошка не фимиарт, но и не просто животное. А вот кто она, тайну не раскрою, надеюсь, сама догадаешься. А хороший или нет человек, не тебе решать. А уж судьбу ему ломать и подавно не в твоей власти.

— Знаю. Наверное, раз его столько народу ищет, он хороший. Ведь плохого, не стали бы искать?

— Точно, не стали бы. Надо сделать так, чтобы они поскорее нашли своего друга и убрались из нашего леса. Раз ты заварила эту кашу, тебе и расхлебывать.

— Я все сделаю. Теперь все правильно будет. Обещаю.

— Надеюсь, это обещание хоть чего-то стоит, — серьезно произнес я, развернулся, собираясь уплыть, лишь на пару секунд задержался, чтобы сказать о наказании, — завтра зайдешь ко мне и узнаешь мою волю, кто в кратчайшие сроки станет твоим супругом.

Глава 13. Болото

Шум ничего не доказывает.

Курица, снесши яйцо, часто клохчет так,

как будто она снесла небольшую планету.

Самойлов шел рядом с кошкой, в голове вертелись тысячи вопросов, готовые вот-вот обрушиться на Ягодку. Каждый раз, когда он собирался задать вопрос, внутренний собеседник осекал его:

«Не бывает ведь говорящих кошек. Так ведь вот она. Или все-таки это выдумка, которую я принимаю за правду. Как сказал Федор, „истощен и устал“».

Хотелось, чтобы кошка, идущая впереди, сама начала разговор.

Константин от нетерпения даже принялся буравить ее черный затылок взглядом, посылая мысленный приказ говорить. Кошка и ухом не повела, словно объявила немой бойкот и всячески игнорировала попутчика. Заговорить первым с плодом своего воображения Самойлов не решался.