Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения Страница 18

— Значит, не так уж они и страшны, как малюют? — рассмеялся Логинов.

— Точно так. Вот только тебе, Толич, я бы не советовал вести с ними дипломатические переговоры.

— Это почему же? Думаешь не справлюсь?

— Как тебе сказать…. Говорят, на досуге книги пишешь?

— Есть немного, — признался нарком. — Приключения, фантастику. Но, в основном, про танкистов. А что, нельзя?

— Да на доброе здоровье, пиши. Только не любят они писателей. Особенно после Пушкина и Гоголя.

— Понятно, ответил Анатолий Анатольевич. А потом с опаской посмотрел на свой стаканчик и, на всякий случай, перекрестил его. Но пить всё равно не стал, и осторожно поставил как можно дальше от себя.

— Ладно, всё, закончили лирические отступления, — Строго произнёс Сталин, едва сдерживая смех. — Каковы будут наши дальнейшие действия?

— Сейчас, или в перспективе? — уточнил Патриарх.

— Вообще…

— Чего тут думать? Бюджет в задницу, в смысле, на доработку в Верховный Совет. Анатолий Анатольевич пусть в Ревель выезжает. Там с Сагалевичем и товарища норвежского короля встретят. А уж мы, Иосиф Виссарионович, через недельку самолётом до Кобрина.

— А что, нельзя ближе аэродром найти?

— У него, товарищ Сталин, тёща в Кобрине, — не удержался от шпильки Логинов.

— А мне говорил, что в Саратове. И в Нижнем Новгороде ещё одна. А вообще, разве Вам по сану дозволяется иметь жену?

— Так то ж двоюродные жёны, — успокоил Алексей Львович. — Буква закона соблюдена. Дура лекс, как говорится. Ну что, на посошок? Анатолий Анатольевич, ты почто отнекиваешься? А за победу русского оружия?

Глава 8

В её бригаде были гопники

И два застенчивых бича,

Знакомых с творчеством Кропоткина,

Который ссучил Ильича.

И в час обеденный, как правило,

Бичами ставился вопрос:

— Что пролетариев заставило

Пустить державу под откос.

Во время этих жарких диспутов

Она узнала в первый раз,

Что секс придуман коммунистами,

Чтоб сбить порыв народных масс.

Сергей Трофимов

Прохладное лето 34-го. Минск

Узкая улочка, мощёная серым булыжником, была тиха и покойна. Только старые каштаны, сбегающие со склона к самой Свислочи, не пускающей их в Троицкое предместье, с лёгкой насмешкой шелестели листвой, наблюдая за несколькими унылыми арестантами, под присмотром бдительного выводного красившими бордюры известкой.

Напрасно молодой, недавно в первый раз побрившийся, солдатик подгонял своих подопечных, то многозначительно похлопывая по прикладу трёхлинейки, то убеждая успеть закончить работу до ужина. Нашёл чем заманивать! Тут тепло, свежий воздух, птички, опять же, поют — лето на дворе. А в камерах гарнизонной гауптвахты, кажется, со времён постройки поселилась глубокая осень. Вот сволочь какая! Ага, это про осень. Поселилась на губе, и по ночам показывает временным жильцам сей скромной обители все свои сомнительные прелести. Даже когда на улице стоит жара, такая, что вороны стараются не летать из опасения обжечь крылья, на стенах одиночек, покрытых цементной шубой, собирается обильная роса. И только дотронься пальцем — капелька воды бежит вниз причудливым путём, прихватывая своих подружек, и на холодный бетонный пол стекает уже полноценный ручеёк. Стылый ветер бьет по ногам, и не помогают ботинки с обмотками. И откуда он только берётся, если зарешёченное окошко размером с папиросную коробку выходит во двор как раз на уровне земли, или, даже, чуть ниже.

Ветер тоже сволочь. Как от него спрятаться? Узкая деревянная полка, отполированная солдатскими боками за многолетнюю свою карьеру, и в просторечии именуемая шконкой, поднята на день, и пристёгнута к торчащему из стены железному пруту массивным висячим замком. То же происходит и со столиком, если таковой не изничтожен, как класс. Встречается всякое. Остаётся только ходить по камере, считая шаги, и с чёрной завистью вспоминать, как при проклятом царизме пламенные революционеры в мрачных казематах Петропавловской крепости, в перерывах между жаркими диспутами, писали "О национальной гордости великороссов" молоком, наливая его в чернильницу, сделанную из мякиша белой булки.

И такое в душе негодование поднимается…. Вместе с чувством искренней благодарности к пролетариям, сбросившим гнилой либеральный режим чокнутого Николашки. Ведь страшно даже представить, до каких извращений дошёл бы его воспалённый и скудоумный мозг, не останови его вовремя революционные ублюдки…, пардон, матросы. Не изволите ли гауптическую вахту с двухместными нумерами? Где стены с побелкой весёленьких расцветок, деревянные (!) полы, и, о ужас, койки с матрацами и белейшими простынями. И отправить в этот рай на пятнадцать суток не сможет даже сам командир полка. Только по приговору военного трибунала, с прокурором и адвокатами. И вот уже потом, после исполненного великой мудрости таинства суда, Вас препровождают на губу с предупредительностью и вежливостью, предварительно проверив свежесть газет на прикроватной тумбочке.

И, не дай Бог, строевая подготовка! Какие уж там десять часов в день. А работы? Ни в коем случае. За такое насилие над личностью и преступление против гуманизма, коменданта, вкупе со всем караулом, распнут считающие себя совестью народной либеральнейшие репортёры — Гнуснеры, Дармоеденки и Мыколы Свининкины…

Спасибо тебе, Господи, что уберёг армию от подобного будущего. Были, конечно, пару лет назад поползновения, когда товарищ Тухачевский, впоследствии оказавшийся вовсе не товарищем, предпринял попытку организовать Комитет солдатских матерей, мотивируя свою подрывную деятельность необходимостью крепить единство армии и народа. Но партия, и её видный представитель — Климент Ефремович Ворошилов, были начеку, разоблачив наймита мировой буржуазии, и ущерб, по возможности, свели к минимуму.

— Пошевеливайтесь, бисовы дети! — выводной в очередной раз попытался поторопить подопечных. — На ужин опоздаем.

Наивный человек, вернее — красноармеец. Может, для него это и стимул — караул питается из отдельного котла, но губари…. Нет, не будем спорить — пища весьма и весьма калорийная, шрапнель там, или дробь шестнадцать…. С традиционным куском варёного сала, имеющего из-за небритой шкуры своей народное название, непроизносимое в обществе дам. Щи или суп, обычно, менее питательны, но при некоторой удаче среди десятка капустных листочков можно обнаружить деликатес — умерший естественной смертью анчоус, бывший в девичестве балтийской килькой. Но, что ни говорите, сбалансированность местного рациона очень способствует поддержанию армейской дисциплины.

А на воле хорошо! Даже, несмотря на то, что улица, будто в насмешку, названа именем анархиста Бакунина. Да и пусть его, может, приличный человек был… Вот как этот солдатик, что с пониманием отвернулся, позволяя старушке в плюшевой кацавейке тайком сунуть арестантам маленький кулёк с пилёным сахаром. Русскому народу, пусть даже бабка подозрительно носата и черноглаза, свойственно чувство сострадания к острожникам, даже если у тех рожа поперёк себя шире. От себя, от сердца отрывают, но накормят любого бедолагу, пусть и последним куском. Ну и ладно…. Может у старой женщины потребность такая — накормить? А бездомных котят на всех не хватает.

Лишь бы подсолнечное масло не таскали. Выводной не знал, причём тут оно, но, говорят, в Москве продавцы начали спрашивать у пожилых покупательниц имя. Зачем — тоже непонятно…. Ходят, правда, упорные слухи, что после ответа на вопрос в одном из столичных магазинов побили Анну Ахматову. Но это, скорее всего, дело рук завистников и литературных недоброжелателей.

— Осторожнее, придурок! — послышался крик за спиной, и солдат резко обернулся, перехватив поудобнее винтовку.

Один из принудительных маляров, нёсший ведро со свежей порцией разведённой извёстки, споткнулся о небрежно брошенную кисть на длинной ручке, и сейчас лежал в белой луже, медленно стекающей вниз, в сторону набережной. Пострадавший поднял лицо, сразу напомнившее Вертинского в костюме паяца на концерте в Доме офицеров, и громко пожелал здоровья и долгих лет жизни ведру, кисточке, товарищам, допустившим вопиющую халатность, и всем родственникам того самого Бакунина по женской линии. Он ещё что-то говорил, но приближающийся шум автомобильного мотора не позволил в полной мере насладиться изысками русского языка, помноженными на семилетнее образование.

Белоснежная полуторка, на приличной скорости спускающаяся по улице, резко затормозила возле распростёртого бойца, так и застывшего с испуганно раскрытым ртом, отчего её задние колёса потащило юзом по мокрой мостовой как по гладкому льду. Машину резко развернуло на сто восемьдесят градусов и с размаху ударило о свежевыкрашенный бордюр…. Удачно подвернувшийся каштан не позволил опрокинуться, остановил, только правый борт разлетелся брызгами мелких щепок. Внезапная и жёсткая остановка послужила причиной тому, что из разбитого кузова стартовал и с удаляющимся визгом перелетел через высокий кирпичный забор неопознанный объект.