Евгений Якубович - Программист для преисподней Страница 19

– Дай я объясню, – продолжала Марина. – По-моему, зло, которое люди творят сами, значительно превышает все то зло, которое адские силы могут привнести снаружи. Так что, по большому счету, чертям остается только наблюдать, и в нужный момент явиться к нужному человеку. И все. А это увольнение ваш хозяин прекрасно придумал самостоятельно, и никакой черт ему не был нужен. Евлампий не стал бы ради тебя одного так возиться. Он прекрасно знал, что ты и так – его.

Теперь паузу взял я.

– Подожди, дай сообразить. Ты говоришь – зло. Но какое зло было в твоей свекрови? На самом деле, она совершенно безобидный человек. Ну, со своей слабостью, ну, сидит, уткнувшись в экран, так ведь полстраны сидят в этой позе! Я, в конце концов, тоже полжизни провел перед экраном, то на работе, то дома.

– Ты что-то делал, ты работал, а она впустую пялится на движущиеся картинки! Именно, как ты выразился, нашла удобную позу и балдеет.

– Ну и что, ты ей не судья, дорогая моя!

– Я тебе не дорогая, и не твоя!

– Все, брейк, брейк! – вмешался Сергей. – Без моей команды здесь никто больше ничего не говорит.

– Договорились, – поддержал я его. – Лучше помолчим. А ты расскажи нам, как сюда попал, я же толком о тебе ничего и не знаю…

Глава 8

Рассказ Сергея.

Кто хотит на Колыму -

Выходи по одному!

Там у вас в момент наступит

Просветление в уму!

Дружил я в то время с одной семьей. Нормальная хорошая семья, такие у них между собой были добрые уважительные отношения. Я редко подобное видел. И то издали. А к этим сразу потянулся. Познакомились мы, в общем-то, случайно, но вскоре из этого выросла настоящая дружба. Ну, дружба была, конечно, с хозяином; с женой так – здрасьте, прекрасно выглядишь, что нового, до свидания. А вот с мужем я дружил по-настоящему. Каждый из нас, видимо, находил в другом те черты характера, которые хотел бы иметь сам. Поэтому мы так и потянулись друг к другу, как бы пытаясь составить из двух ущербных половинок одно нормальное целое.

Странно, наверное, это выглядело со стороны. Я – здоровый русский парень, с характерным разбитым боксерским носом. А он – щуплый еврейский музыкант, скрипач. Как говорили в то время, хороший мальчик из приличной еврейской семьи. Он, можно сказать, сделал карьеру. Ну а как иначе назвать ситуацию, когда человек достигает того, к чему стремился и готовился с детства? Он окончил музыкальную спецшколу, затем консерваторию, и теперь он вторая скрипка в Республиканском симфоническом оркестре. Играет «Лебединое озеро» на утренниках для школьников, да на партийных приемах. А в остальное время – шедевры местных композиторов, национальных кадров, писавших свои эпические произведения на основе простеньких национальных мелодий.

Он, похоже, и сам был не рад всему этому, и только недоумевал: столько лет учебы, столько сил отдано, а что в результате? В зарубежные гастроли его не выпускали даже с самым большим составом. Камерную музыку их начальство по каким-то своим соображениям не любило, никаких «квартетов-шмартетов» не признавало. Раз есть оркестр, сказало начальство, то должны играть все вместе. А остальное – баловство. Джазисты его не брали – много им там скрипок-то нужно? Рок музыку он не любил, не понимал ее, как не понимал и всей атмосферы роковых тусовок. Позже, когда у них родился сын и с деньгами стало совсем плохо, он начал искать возможность работы с ресторанными музыкантами. Это был бы верный кусок хлеба с маслом, да еще и с икрой. Но при мне у него так ничего и не вышло. Там конкуренция выше, чем в консерватории.

Так он и жил. А ведь сколько радостей из-за этого потерял! С самого детства, когда после уроков все отправлялись в кино, он должен был идти в музыкальную школу. А сколько в футбол не добегал? Сколько раз во время самой интересной уличной игры выходила бабушка и звала его играть гаммы. Сколько девчонок он не поцеловал, потому что надо было делать домашнее задание по сольфеджио. Знал бы он, что недобеганное в детстве и недоцелованное в юности отплатит ему во взрослом возрасте ранними болячками да неврозами. И, главное, было бы ради чего так жертвовать собой. Счастье его в том, что он так и не понял, чего его лишили в детстве. Может, он и догадывался, но никогда не говорил об этом, попросту не заводил таких разговоров.

Звали его Ариком. Что за имя такое, я сначала не знал. Но звучало оно для меня странно, по-собачьи. Арик-Шарик. Мужику за тридцать, а он все Арик да Арик. И ведь не только дома, а и на работе он тоже был Ариком, и все улица его только под этим именем и знала. Спросил я его как-то за бутылкой – мол, почему ты полное имя не используешь, а он посмотрел на меня своими черными печальными глазами и говорит: «Знаешь, величать меня по имени-отчеству еще рано, а просто Арон получается еще хуже, поверь мне». Я поверил.

Я часто бывал у них. Особенно когда сам женился. Они жили в старом одноэтажном доме с двориком. Летом я брал жену и сынишку, и мы ехали к ним в гости на весь день, как на пикник. У Арика к тому времени тоже родился мальчишка. На полгода отстал от моего. Мы оставляли женщин на кухне посплетничать за приготовлением обеда, а сами шли гулять с нашими пацанами. Место там было удивительное. Практически в центре города сохранился нетронутый современными застройками квартал, выстроенный в начале века. Вдоль неширокой улицы за низенькими заборами стояли одноэтажные здания с толстыми кирпичными стенами. Эти стены, способные выдержать семибалльное землетрясение, даже в самую невыносимую жару сохраняли внутри домов приятную прохладу. А зимой, когда весь город замерзал в своих блочно-панельных и крупно-дырчатых железобетонных коробках, в этих домах зажигали печи, и так там было тепло и уютно, как нигде больше.

Улица там непроезжая, тихая и очень зеленая. Вдоль дороги росли старые ветвистые деревья, от которых на тротуар ложилась густая прохладная тень. В южных городах солнечная сторона не считается престижной. Все стараются спрятаться от солнца. Перед домами росли кусты живой изгороди. Они сохраняли зеленую листву круглый год, и очень красиво смотрелись зимой, под снегом. Весной их обрезали огромными садовыми ножницами. Обычно просто ровняли по бокам и делали ровную верхнюю кромку. Кто-то стриг верхнюю грань волнами, кто-то вырезал шары на идеально ровной верхней поверхности. Отдельные умельцы создавали над калитками целые арки. Кстати, если собрать эти свежесрезанные ранней весной побеги, аккуратно бритвой наискосок освежить место разреза и воткнуть их с небольшим интервалом во влажную землю перед домом, то к осени вырастет такая же изгородь. Так что все кусты на улице приходились друг другу самыми близкими родственниками.

Между дорогой и тротуаром, как принято на востоке, протекал арык – неглубокая канавка с проточной водой, которая дает прохладу и это знаменитое восточное чувство расслабленности, умиротворенности. На востоке главное – быть возле воды. И если вода рядом, то все хорошо, не торопись, путник – ты, похоже, уже пришел.

Мы брали своих мальчишек сначала в колясках, потом уже по-мужски – за руку, и гуляли с ними по этой улочке, где все всех знали, непременно здоровались друг с другом и заводили бесконечные соседские разговоры. И мы тоже степенно раскланивались с соседями, с которыми я успел познакомиться, интересовались здоровьем малышей и успехами старших детей в школе. И шли дальше, провожаемые завистливыми взглядами мам и бабушек из менее удачных семей. И казалось, что вокруг все еще самые первые, самые благодатные годы двадцатого века, и что не наступили еще ни военный четырнадцатый, ни голодный, страшный семнадцатый. Чудилось, что вот-вот проедет в пролетке становой пристав, остановится передо мной и, отдав честь, вручит конверт от его высокопревосходительства. Я, не торопясь, вскрою конверт и выну оттуда письмо с гербом и вензелями. И прочту, что его высокопревосходительство генерал-губернатор просит господина Еремина, то есть меня, и мою супругу посетить благотворительный базар, который имеет место быть завтра вечером в здании дворянского собрания…

Погуляв таким образом час или два, мы возвращались в дом и передавали детей женщинам. А сами располагались во дворе за нардами. С водкой, конечно. У Арика меня всегда ждала полулитровая бутылка заранее охлажденной водки. Под немудреную закуску и так называемые болгарские сигареты производства местной табачной фабрики мы вдвоем выпивали эту бутылку. Для не блещущего здоровьем Арика это являлось целым событием. Поэтому я растягивал процесс на весь день. Мы пили по чуть-чуть, с большими перерывами, потом плотно обедали, и уже под вечер допивали остаток. При таком варианте пития мы просто постоянно находились в прекрасном настроении, ничуть не чувствуя опьянения.

У них я отогревался душой. После Афгана. Сколько лет прошло, а память ничего не забывает. Столько хорошего со временем забываешь, а вот Афган стоит перед глазами. Могу поминутно рассказать о каждом дне, проведенном там. Где мы были такого-то числа, что делали, кто из ребят и офицеров был рядом. Куда нас направили, какое было задание, кто что сказал и кто что сделал, кого ранили, кто и как погиб. Кого и где мы убили. Все помню.