Андрей Белянин - Сестренка из преисподней Страница 19

– Любви… – застенчиво признался породистый нахал. – Любви твоей хочу и ласк телесных, лобзанья губ и единенья тел.

– Ничем не могу помочь! – жестко отрубил я, когда наконец отдышался и мысленно призвал все громы Олимпа на голову извращенца. – Ваших внезапно вспыхнувших чувств никак не разделяю, поскольку давно женат и даже имею малолетнюю дочь.

– Я буду любить вас всех!

– В каком смысле?

Любить тебя, любить твою жену, и дочь твою любить я стану!Уверен, что столь многомудрый муж взял в жены не последнюю корову…Наверняка она высокогруда и крутобедра, словно ваза с Крита,А дочь от матери отстанет ненадолго, едва лишь минет ей…

– Не надо, понял!!! – Последние слова у него вырвались, когда я молча поднял ближайший булыжник, услужливо подсунутый Фармазоном. Видимо, у меня было очень выразительное лицо… Кентаврас опечаленно вздохнул и повесил нос:

Девы летят от меня резвокопытным кобылам подобно…Запах им мой ноздри калечит, бесспорно… Нимфы бегут,В воды ныряют нерейды, разве козу где поймаю, но редко…Ныне стада пастухами и лютыми псами хранимы. Гоняют…Куда уж тут ткнешься, однако…

– Мыться не пробовали? – Если все дело исключительно в запахе, то тут я понимал любую девушку.

– А что, помогает? – заинтересовался он. Боже, на что я трачу время… Мне-то какое до всего этого дело?!

– Финская баня, хороший шампунь, гель для душа и приличный мужской дезодорант! Не успеваете записывать, запоминайте так. Мне пора.

Не оставляй же меня, о певец благородный, имеющий в сердцеО друге случайном заботу! Мне лишь позволь поцелуем горячимВыразить всю благодарность за теплый совет и участье…

Кентавр опять раскатал губки, пришлось его экстренно переключать на другой объект.

– Коза!

– Где?!

– Вон там, за поворотом, хвостиком мелькнула!

– Хорошенькая? – вытянул шею сторонник свободной любви. Я злорадно кивнул. Савраска рванул с места так, что только пыль взвилась…

Ну, вот и ладушки, а нам пора к Аиду. Анцифер и Фармазон высунули головенки у меня из-за пазухи и церемонно пожали друг другу ручки. Обычно это обозначало боевую ничью, а следовательно, мой поступок по отношению к доверчивому кентавру можно было отнести в разряд плохих, но хороших. Удобно-о… Я выпустил близнецов, и мы втроем направились в самую главную пещеру, благо периодически мелькающие тени достаточно точно подсказывали путь.

Вход был обыкновенным, потолок высоким, ничего такого ужасающе специфического на первых порах не обнаруживалось. Наверное, я все же подсознательно ждал чего-то вроде черепушек со скрещенными косточками или резиновых мертвецов голливудского разлива. Увы… Все чистенько, аккуратно, без паутины, интимный полумрак, подземельная прохлада, разве что красные дорожки не выстелены.

– Фармазон, а не напомните ли вы мне, что это, собственно, за место – Тартар? К сожалению, мои знания ограничиваются общеобразовательной школой и неглубоким изучением древнегреческой литературы в институте.

– Да нет проблем, – охотно кивнул черт. – За историческими анекдотами и дорогу скоротаем, и уровень твоей чахлой культуры хоть чуть-чуть повысим. Циля поправит, если я где увлекусь… Итак, все началось с одного мрачного типа по имени Хронос. Мужик был любвеобильным, детишек стругал каждую ночь, как папа Карло. Потом выяснил у одной шизанутой гадалки, что именно из-за детей он и потеряет власть. Ну, ясен пень, папашка не придумал ничего умнее, как жрать собственных младенцев сразу же по прибытии жены из роддома! Супруга, кстати, особо не протестовала, хныкала в своем будуаре, но чтоб мужа упрекнуть – так ни-ни! Однако же сорвалась эта дамочка… Дескать, что ж я тут рожаю без передыху, аки крольчиха озабоченная, а он тока жрет, гад?! Ну и сныкала последнего сынулю в пещерке, а Хроносу кирпичину в подгузнике подсунула. Ничего, заглотил – не поперхнулся… Так вот потом этот уцелевший младенчик на поверку оказался самим Зевсом Громовержцем! Что он сделал с родным папулей, когда вырос, я тебе говорить не буду… Уважение к богам, как таковым, теряется махом! Циля, руки прочь! Я ж не касался твоего христианства… Могу продолжать?

– Дальше продолжу я, – с истинно ангельским терпением овладел собой легковоспламеняющийся Анцифер. – Зевсу удалось победить Хроноса и даже выпустить из его утробы остальных языческих богов. В том числе и Аида, который впоследствии, на правах старшего брата, взял себе во владение самую большую вотчину – мир мертвых. «Райскую жизнь» здесь практически никто не получает. Богов много, каждый смертный уж кому-нибудь из них чем-то не угодил. Таким образом, некоторое наказание несут все. Владыке Тартара нельзя отказать в изобретательности, он, несомненно, философ и большой знаток человеческих слабостей. Мучения, которым он подвергает несчастных, разумеется, ими заслужены и вполне справедливы. В любом случае, посмотреть на это весьма поучительно…

– Ребята, а что, по-вашему, здесь могло понадобиться Банни?

Они не успели ответить, тоннель сделал поворот, представив нашему взору жуткую сцену: высокий костистый старик вздымал огромное каменное весло, готовясь опустить его на голову загнанной в угол волчицы!

– Наташа-а-а!!! – взревел я, бесстрашно бросаясь под удар. Потом была дикая боль в макушке, и тяжеленный обломок весла злобно брякнул меня по большому пальцу правой ноги. Потом… не помню! Темнота, судороги, несмешное продолжение эстрадного монолога о деревенском парне, идущем днем из бани, а рожа кра-асна-а-я… Видимо, в чувство меня пытались привести сразу все, потому что в ушах привычно препирались сразу два знакомых голоса, а чье-то лицо (неужели мое?!) старательно вылизывал ароматно-слюнявый язык. Боль сначала притупилась, а потом и вовсе куда-то исчезла… Вместе с ней плавно ушло реальное понимание действительности. В том смысле, что я все-таки слышал голоса (правда, теперь уже целых три!) и осознавал, что вылизывание мне (как ни странно!) нравится. Особенно в области шеи и правого уха…

– Циля, ты только глянь, как она Сергуньку выслюнявливает! Ой, меня сейчас стошнит от зависти…

– Отвали, сбиваешь! Господи пресветлый наш, помоги безвременно ушибленному поэту, рабу твоему…

– Хм-м? Э… А-а? Тэк-с, тэк-с, тэк-с… Блин горелый, да она ж его… Серега ведь бесконтрольно лежит, одни условные рефлексы. А эта лижет, как… во французском кино!

– Уйди, зашибу! Господи Боже, и ее тоже прости, ибо в наивности своей не ведает, что творит на людях…

– Ё-мое! О, о, о… Не, ну?! Ёма-а…

Может быть, там говорилось о чем-то еще, не уверен, что в таком состоянии я был в силах четко фиксировать монологи и диалоги. Глаза открылись на удивление легко, рот тоже, а вот воспроизвести хоть какие-то звуки язык отказывался категорически. Картина, явившаяся взору, повергла меня в полное изумление… Судя по всему, я находился в непонятной пещере, гроте или тоннеле. Зачем? Ума не приложу. Рядом течет река, волны черные, как в Фонтанке, и веет от них невыразимо безысходной тоской. Я сижу на холодных камнях, прислонясь спиной к сырой стене, а напротив две фигуры. Здоровенный старик в короткой тунике, бледный, словно известь, и мрачный до невозможности. Борода ниже пояса, руки перекручены жилами, а острые глаза вроде двух гадюк в засаде, вот-вот ужалят… Рядом с ним, но ближе ко мне, крупная серая собака. Похоже, овчарка… Скособоченным взглядом отмечаю, что не кобель. Странная собачка, какая-то… слишком желтоглазая, что ли? Ладно, это пока не принципиально… Вопрос в другом – что здесь делаю я?! Не помню… Значит, надо спросить. А у кого? Ну, не у собаки же…

– Дедушка? Да, да, я к вам обращаюсь, простите, что не по имени-отчеству…

– Кхм… – величаво откашлялся старик, это меня ободрило.

– Вы не подскажете, где я нахожусь? Вот поверите, ударился головой об столб и всю память, как стих в компьютере, стерло… Мне надо в центр, на Малую Морскую или Гражданскую.

– У-у-у… дык?… – честно призадумался мой немногословный собеседник, между делом почесывая поясницу.

– Не знаете? Какая жалость… Ну, хоть покажите, в какой стороне у вас тут ближайшая станция метро.

– Хэ! Мн… ты уж, да-а… – скептически хмыкнул дед, складывая пальцы в совершенно неприличную фигуру, что, видимо, и вывело из столбняка неподвижную овчарку. Во время нашего содержательного разговора она только глядела на меня вытаращенными глазами, даже не виляя хвостом. А тут ее словно взорвало! Одним прыжком преодолев расстояние между нами, серая собачка жестко припечатала меня передними лапами к стене и без обиняков спросила:

– Любимый, ты рехнулся?!

– А-а?! Эк… пт-у… Ё-е-е! – не хуже костлявого пенсионера выдал я, ибо зрелище говорящей овчарки было для меня более чем шокирующим. Кстати, вот только в это мгновение откуда-то из подсознания выплыла мысль, что это, похоже, все-таки не собачка, а волк! В смысле, волчица… Но это не важно, важно то, что она разговаривала. И еще как! Черт побери, да она просто орала на меня. Как на собственного мужа…