Надежда Первухина - Право Света, право Тьмы Страница 19

— Конечно. — Мэр снова осклабился. — И что же в том плохого? Наоборот, разве не будет это действо еще одним доказательством силы вашего Бога и слабости нашего чародейства? Разве вам это невыгодно?

— Не нужны нам такие… доказательства, — сказал архиерей, будто камень в воду бросил — пошли вокруг расходиться круги гнева и печали. — Вы ведь, господин мэр, политику делаете, а не о вере заботитесь!

— Я вас не понимаю…

— Прекрасно понимаете! — взорвался архиерей. — Ведь все будут знать, что именно по требованию протоиерея Емельяна колдун пошел в собор Всех Святых! И значит, протоиерей намеренно это подстроил и погубил колдуна! И разве тогда не ополчатся ваши на нас?!

— Зачем же на всех вас? — пожал плечиком мэр. — Ополчатся на хитрого протоиерея, как его там, Тишина. Вы отречетесь, скажете, что не давали ему на такое жестокое действо благословения, отдадите протоиерея на мой суд… Это ведь малая жертва, козел отпущения! Малая жертва во имя общего блага! Тем более что я своей властью этого священника прикрою, отправлю куда-нибудь с глаз долой, на время, пока страсти не улягутся…

— А его семья, а его сын, который перешел дорогу дочери колдуна? С ними как?

— Что-нибудь придумаем, слово мага! — бодро пообещал мэр.

— Нет, — спокойно и веско уронил архиерей.

— То есть что значит «нет»? Вы не согласны?

— Не согласен, — ответил архиерей. — Я своего священника на растерзание не дам. Устраняйте вашего колдуна собственными… силами.

И владыка Кирилл, грозно шелестя рясой, удалился в свои покои, давая понять, что аудиенция закончена.

Мэр скривился и пробормотал:

— Я тебе это попомню…

Но как ни кривись, как ни злобствуй, а решать что-то надо с Танаделем. К тому ж и до полуночи не так уж далеко. Раздосадованный Изяслав Радомирович вышел от архиерея, проводил взглядом гаснущее где-то на середине реки солнце, вздохнул. Красиво бывает в городе Щедром августовской порой, когда раскаленное лето уже взяло с людей дань загарами да купаниями, а осень еще не вымостила скучливую свою дорожку в малахитовые и раззолоченные боры, ельники и рябинники. Река Выпь словно серебряным языком вылизывает мохнатые, заросшие густой травой берега — будто заботливая и разнежившаяся кошка своих котят. С огородов тянет запахами прогретой земли, картофельной ботвы, смородинного листа и наливного антоновского яблока. На луговинах и опушках пасутся коровы, бродят истомно, глядят в вечереющее небо кроткими глазами, стряхивают с атласных боков обленившихся от сытой вольготной жизни слепней… Местная знаменитость, пастух Киря, расположился на малом стожке, наигрывает на губной гармошке и делает, подлец, это таково талантливо, что слеза просится и душа нежится. Ах, хорошо! Ах, греза!

Стряхнул эту грезу с себя мэр Торчков и пуще прежнего задосадовал и запечалился. Нынешний вечер не удался ни с какой точки зрения. Пейзаж испортила саранча, коров хозяйки попрятали по сараям да загонам, да и пастуха Кири с его гармошкой отнюдь не было слышно. Лишь солнце, неизменное солнце окрашивало ровные воды Выпи в кровавые тона, делало пейзаж чужим и. тревожным.

И тут, словно подтверждая внутреннюю тревогу мэра, откуда-то с берега раздался истошный женский визг.

Мэр поспешил туда, чуя недоброе и подсчитывая, насколько падет его рейтинг на грядущих выборах, ежели он незамедлительно не исправит ситуацию. А бабьи голоса (теперь кричало их несколько) надрывались:

— Да что ж это деется!

— Да ить это ж кровь! Кровь натуральная!

— Матушки родные, спасайтеся, последни дни пришли!

— Да куцы же власти смотрят!

Мэр выскочил на бережок. Тут издавна с мостков полоскали белье жилицы ближайшего частного сектора. Теперь эти жилицы, побросав тазы и корыта с бельем, голосили так, что хоть святых выноси:

— Кровь! Кровь!

— Где кровь? — сурово и начальственно обратился к бабам мэр. Но начальственность пропала втуне — бабы находились в такой степени испуга, что вопили невзирая ни на какие лица и только показывали пальцами на реку.

Мэр про себя ругнулся, прошел по шатким, пружинящим мосткам, наклонился над водой. В лицо пахнуло не речной свежестью, а омерзительно густым запахом разлагающейся крови. Мэр опасливо коснулся пальцем плещущейся под мостками жидкости. Палец немедленно окрасился красным. Действительно кровь.

— Это что же? — ни к кому не обращаясь, тихо спросил мэр. — Это он нам казни египетские устраивать вздумал?!

Вытерев палец о ближний лопух (лопух незамедлительно завял), мэр достал мобильник и набрал номер директора водоочистного комбината:

— Михалыч, пневму твою за ногу! Не знаешь, что творится! Делай, что хочешь и как хочешь, но чтоб вода в реке была водой! Исполняй!

Отключил телефон, сурово зыркнул на примолкших баб.

— Власть разберется, — сказал им солидно. А что он еще мог им сказать?

Нет, надо этого Танаделя брать под белы рученьки! И немедленно! Да только как?

Оставалось одно — ждать полуночи и являться в кофейню «Терафим», где несчастному мэру была назначена великим колдуном Танаделем прямо-таки высочайшая аудиенция.

Изяслав Радомирович, хоть и чувствовал себя униженным донельзя, лицо все ж таки сохранял. До половины двенадцатого вечера сидел в своем кабинете, просматривал текущие документы, выслушивал отчеты подчиненных: очистили ли город от саранчи и реку от крови, как насчет восстановления зеленых насаждений… Отчеты были не особенно утешительными, кроме того, злобный журналистик Акашкин успел-таки настрочить пасквильную статейку, критикующую методы управления нынешнего городского головы, и эта статейка, отпечатанная на ярко-желтых листовках, появилась чуть ли не на каждом фонарном столбе. Ладно, Акашкин хоть и подлец, да свой, с ним и после можно разобраться, а покуда есть задачи понасущнее.

Без четверти двенадцать Изяслав Радомирович велел вызвать машину. Секретарша, верная и мудрая Маргуся, смотрела на шефа печально, но с некоторой долей одобрения.

— Вы особенно-то не отчаивайтесь, Изяслав Радомирович, — на прощание сказала она. — У меня по картам в отношений вас прогноз самый благоприятный.

Мэр секретаршу поблагодарил и сел в машину 5 думая меж тем, что гадалка из Маргуси вовсе никакая и прогнозам ее верить не надо.

Кофейня «Терафим» являлась одним из самых изысканных и роскошных мест, где можно было, не церемонясь, за один вечер расстаться с солидной суммой денег. Горожане-люди, впрочем, обходили «Терафим» стороной. Во-первых, дорого. А во-вторых, хозяином «Терафима» был известный городской умертвий Варен Компрачикян — потому и публика в кофейне подбиралась сплошь паранормальная.

Выглядело это злачное место куда как скромно. Снаружи — небольшой, облицованный черным камнем круглый дом, по форме напоминающий таблетку. Плоская крыша — из освинцованного, тонированного и специально заговоренного небьющегося стекла, не пропускающего во внутренности кофейни солнечный свет. Окон нет. Единственная дверь, больше напоминающая щель, открывается только тогда, когда постоянный посетитель приложит к особому выступу на ручке свой указательный палец для опознания. А случайному посетителю в кофейне делать нечего. Иначе случайный посетитель вполне может из ядущего обратиться в ядомое (но это, конечно, крайности, несовместимые с образом цивилизованного оккультизма).

Без одной минуты полночь мэр велел шоферу остановить машину как раз напротив двери-щели «Терафима». Мэр был печален и подавлен. Его Угнетали виденные из окна автомобиля картины ночного Щедрого: обглоданные саранчой деревья и кусты, на асфальте растекаются кровавые лужи, Кое-где разбиты витрины магазинов (говорят, это Паниковали пенсионеры — принялись ломиться за солью, керосином и спичками, справедливо полагая, что грядет армагеддон). Словом, нестроение и уныние. Плюс к тому архиерей отказался сотрудничать (можно, можно, конечно, льстить себя надеждой, что однажды архиерею придется полной чашей испить негодование Изяслава Радомировича, да что толку?). Но самое угнетающее — обретшийся в городе окаянный колдун, возомнивший себя всемогущим и неподсудным людскому мнению.

Чего уж греха таить, хотел бы и Изяслав Радомирович стать всемогущим и неподсудным, да чакры коротки. И харизма не первой доброкачественности досталась мэру города Щедрого. Не говоря уж о карме. Так что перед грозным незваным гостем Танаделем нужно соблюсти хотя бы политическое лицо.

Мэр приложил указательный палец к выступу у двери, мельком подумав о том, а каким же образом в кофейню проникнет Танадель — его привратник не опознает. Дать, что ли, сигнал… Но едва Изяслав Радомирович вошел в сводчатое, неяркими скромными люстрами освещенное помещение, как понял: ни к чему его сигналы. Ибо статус-квотер Ложи Магистриан-магов, всесильный и всемогущий колдун Танадель собственной персоной сидел за центральным столиком и скучливым голосом выговаривал изможденному ужасом официанту, как нужно на самом деле готовить кофе-гольез.