Сергей Платов - Зимнее обострение Страница 19

Соловейка от такого начала даже растерялась. Этой заминкой тут же решительно воспользовался подозреваемый.

— Наконец-то мне представилась возможность познакомиться с вами. Не скрою, в своих мечтах я представлял это мгновение несколько по-другому, но даже в сложившейся ситуации сам факт знакомства с самой очаровательной девушкой Киева перевесит все условности и недомолвки.

— Я… — попыталась вернуть ситуацию под свой контроль Соловейка, но ее робкая попытка была обречена на провал.

— Да, да, именно вы! Вы — само очарование, а эта грубая мужская одежда богатыря лишь подчеркивает вашу женственность и тонкую, ранимую душу.

Вышедшая сухой из множества передряг, остановившая своим свистом орду кочевников, без страха летавшая на дельтаплане, закаленная в ежедневном противоборстве с рогатым коллегой по дружине, Соловейка оказалась совершенно неспособной противостоять таким словам. Она всегда стремилась к тому, чтобы окружающие (конечно, за исключением Илюхи) воспринимали ее исключительно как богатыря, и, надо сказать, в последнее время сама подзабыла, что является в некотором роде особью не мужеского полу.

— Но…

— Да, вы правы, — продолжал гнуть свое Гордон, — я уже не молод, и смешно, наверное, выглядит, как я страдаю от неразделенной любви к столь юному и прелестному созданию, как вы.

— Вы… обо мне?

— Да, я бесповоротно в вас влюблен, и не в моих правилах скрывать пылающий в груди огонь от своей избранницы! Кстати, мне говорили, что вы из известного купеческого рода?

— Да…

— Замечательно, значит, денежки водятся, — еле слышно, потирая потные ладони, в сторону заметил Гордон. И уже громко добавил: — Но не это важно, а важно то, что никакая преграда, стоящая между нами, не сможет удержать меня от тех безумств, которые я готов сотворить ради вас! Скажите, а что, Илюха Солнцевский действительно имеет вес при дворе? Поговаривают, что к его слову сам Берендей прислушивается?

— Да… — пролепетала Соловейка, изо всех сил пытающаяся прийти в себя от услышанного.

Не часто в своей не такой уж длинной жизни ей приходилось слышать от мужчин подобные слова, а если быть честной, то вообще никогда. Конечно, бывший жених, оставшийся в прошлой, купеческой жизни, пролепетал перед смотринами что-то вроде: «Я того, тебя всем сердцем долго, счастливо и часто…» Но, согласитесь, от настоящего признания в любви эти слова отличались так же сильно, как домашний гусь от соловья.

Между тем коварный обольститель продолжал гнуть свое:

— Пусть в данный момент я лишен всех своих земель, но перспективы, открывающиеся передо мной, просто запредельные. И это я с трепетом брошу к твоим ногам!

Гордон ненавязчиво перешел на «ты» и, чтобы закрепить успех, осторожно накрыл своей ладонью руку Любавы. Та, к своему ужасу, руку не отдернула. Окрыленный такой победой, князь пошел в решительное наступление.

— Кругом враги, завистники и проходимцы. Но даже среди такого окружения наша любовь будет цвести ярким, всепоглощающим цветом, особенно если ты мне расскажешь, что именно произошло во дворце. Мне просто необходимо подстроить свои действия под новые реалии. Конечно, с милым можно миловаться и в шалаше, но я все же предпочитаю другой вид недвижимости. Ты только представь, ты можешь стать княгиней! Конечно, придется серьезно постараться, но в принципе нет ничего невозможного.

Тут Гордон совсем обнаглел и, торопливо оглянувшись по сторонам, опустил под столом руку на колено оцепеневшей Соловейке. Несмотря на все попытки взять себя в руки, она вчистую проигрывала говорливому ухажеру. К такому решительному штурму она оказалась катастрофически не готова.

Мотя появился как нельзя кстати. Трехголовый в одно мгновение оценил ситуацию, отфиксировал совершенно растерянный взгляд Любавы, руку Гордона на ее колене и довольную ухмылку на его лице. Горенышу оставалось только чуть коснуться сознания своей кормилицы, чтобы дать ей возможность взглянуть на происходящее со стороны. Вообще-то Мотя не любил шариться по чужим головам, но тут был случай исключительный.

Соловейке потребовалось совсем немного времени, чтобы оценить увиденное и сбросить с себя всю ту липкую лапшу, что с таким профессионализмом навешал ей на уши говорливый князек. Тот еще некоторое время продолжал рисовать крупными, уверенными мазками небо в алмазах, пока под столом не раздался негромкий, но очень характерный хруст. Спутником этого хруста явилась дикая боль, заставившая Гордона в то же мгновение прикусить язык, причем в буквальном смысле этого слова. Железная хватка, с которой прозревшая Соловейка сжала чересчур обнаглевшую конечность ухажера, до того момента вольготно располагавшуюся на ее колене, совершенно парализовала его.

— Слушай сюда, паскудник, — не повышая голоса, обратилась она к Гордону, — слушай внимательно и не вздумай открыть свой поганый рот.

Предупреждение последовало чрезвычайно вовремя, так как подозреваемый уже был готов заорать во все горло. Чтобы этого не произошло, на всякий случай Любава чуть посильнее сжала его пальцы. Всё, теперь ее готовы были слушать не перебивая.

— Очень мне хочется просто оторвать твою шаловливую ручонку или еще какую выпирающую часть тела. Но я, к моему огромному сожалению, сейчас выполняю важное задание Берендея и не могу позволить, чтобы личное мешалось с общественным. Вот закончим дело, и я обязательно вернусь к нашему разговору…

Со стороны могло показаться, что наша парочка просто мило беседует. Младший богатырь что-то старательно втолковывает князю, а тот внимательно слушает и кивает головой в такт словам. Даже проходящий неподалеку Севастьян отметил про себя полное взаимопонимание сторон и тут же завязал узелок на бороде, дабы не забыть намекнуть Илюхе Солнцевскому, чтобы он держал своего богатыря подальше от этого длинноносого прохвоста.

— … а пока будем действовать исключительно в правовом поле. Завтра ты прибудешь в «Чумные палаты», будем твой «полиморсос» оценивать.

Услышав такие непонятные, а от этого еще более страшные слова, Гордон на некоторое время забыл о пухнущей прямо на глазах руке. Совершенно инстинктивно на всякий случай он поплотнее сдвинул ноги и осторожно поинтересовался:

— Что оценивать?

— Полиморсос, — старательно, по буквам, проговорила Соловейка, — и если он окажется не на должном уровне, будем принимать соответствующие меры.

На этом младший богатырь ослабила хватку и чуть погодя вообще отпустила руку неудавшегося соблазнителя.

— И не вздумай удариться в бега, — напоследок заметила Соловейка, — у нас длинные руки.

Тут Мотя ненавязчиво напомнил о себе, ткнувшись носом в руку своей сослуживице.

— А еще длинные крылья, хвост и когти, — тут же поправилась Любава, потрепав трехголового друга по холкам. — Пойдем, проглот трехголовый, еще не хватало на этого упыря весь вечер тратить.

Несмотря на скомканное и совершенно несуразное начало разговора, его концовкой Любава осталась вполне довольна. Поскольку ей очень кстати удалось ввернуть очередное словечко, выуженное пытливым умом из богатого (но часто непонятного) словарного запаса Изи. Не так давно рогатый рассказывал за ужином забавную историю про то, как в самом начале двадцатого века его за невысокий уровень этого самого «полиморсоса» чуть было не выгнали из какой-то партии. Тогда-то Соловейка и узнала расшифровку этого не совсем благозвучного термина: политико-моральное состояние. Младший богатырь не до конца понимала смысл этих слов, но сейчас была твердо уверена, что использовала их правильно.

«Второй!» — продолжил свой счет Мотя, не скрывая полного удовлетворения подобной арифметикой.

Брень-нь-нь… — выдал аккорд Изя и с огромным удовольствием затянулся ароматным, чуть сладковатым дымом.

— Ну как, будем говорить или будем в молчанку играть? — лениво поинтересовался средний богатырь у очередного подозреваемого. — Не забудь, у меня полномочия.

Он, конечно, мог провести это дело значительно быстрее, но зачем? Пить Соловейка наверняка не разрешит, а гулять «на сухую» было как-то противоестественно. С его-то опытом всевозможных гулянок — попоек — вечеринок — пиров — презентаций — корпоративов такая перспектива была черту глубоко неприятна и даже оскорбительна. Вот и развлекался рогатый, словно кошка с мышкой в состоянии легкой полудремы. Однако то, что он услышал в следующее мгновение, заставило главного финансиста концессии навострить уши и отмахнуться от объятий Морфея.

Князь Старко, маленький, толстенький человечек, нетерпеливо ерзающий на своем месте, в очередной раз подтвердил тот очевидный факт, что у каждого человека найдется свой «скелет в шкафу», а если поискать хорошенько, то не один.

— Буду говорить, — со вздохом выдал князь, — но попрошу оформить явку с повинной.