Терри Пратчетт - 02 Смерть. Мрачный Жнец Страница 2

— Вы совершенно правы, — подтвердила вторая муха. — Вот раньше солнце было настоящим. Оно было желтым, а не каким-то там красным, как сейчас.

— И оно было выше.

— Именно так, именно так.

— А личинки и куколки выказывали к старшим куда больше уважения.

— Именно так, именно так, — горячо подтвердила другая муха-однодневка.

— Это все от неуважения. Думаю, если бы нынешние мухи вели себя как подобает, солнце осталось бы прежним.

Молодые мухи-однодневки вежливо слушали старших.

— Помню времена, когда вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля, поля… — мечтательно промолвила старая муха.

Молодые мухи огляделись.

— Но ведь поля никуда не делись, — осмелилась возразить одна, выдержав вежливую паузу.

— Раньше поля были куда лучше, — сварливо парировала старая муха.

— Вот-вот, — поддержала ее ровесница. — А еще корова, корова была.

— А и верно! Верно ведь! Я помню эту корову! Стояла здесь целых… целых сорок, нет, пятьдесят минут! Пегая такая, если память не изменяет.

— Да, нынче таких коров уже не увидишь.

— Нынче вообще коров не увидишь.

— А что такое корова? — поинтересовалась одна из молодых мух.

— Вот, вот! — торжествующе воскликнула старая муха. — Вот они, современные однодневки. — Она вдруг замолчала. — Кстати, чем мы занимались, прежде чем зашел разговор о солнце?

— Бесцельно кружили над водой, — попыталась подсказать молодая муха.

В принципе, так оно и было.

— А перед этим?

— Э-э… Вы рассказывали нам о Великой Форели.

— Да, верно. Форель. Понимаете, если бы вы были хорошими однодневками и правильно кружили над водой…

— И с большим уважением относились к старшим, более опытным мухам… — подхватила вторая.

— Да, и с большим уважением относились бы к старшим мухам, тогда Великая Форель, быть может…

Плюх. Плюх.

— Да? — нетерпеливо спросила молодая муха. Ответа не последовало.

— Великая Форель — что? — с беспокойством переспросила еще одна молодая муха.

Они посмотрели на расходящиеся по воде концентрические круги.

— Это святой знак! — воскликнула молодая муха. — Я помню, мне рассказывали о нем! Великий Круг на воде. Это символ Великой Форели!

Самая старая из оставшихся мух-однодневок задумчиво взглянула на воду. Она начинала понимать, что, будучи самой старшей, получила право летать как можно ближе к поверхности воды.

— Говорят, — сказала муха-однодневка, летавшая выше всех, — что, когда Великая Форель съедает тебя, ты попадаешь в страну, изобилующую… изобилующую… — Мухи-однодневки ничего не едят, потому молодая мушка пребывала в полной растерянности. — Страну, изобилующую водой, — неловко закончила она.

— Очень интересно, — произнесла старшая муха.

— Там, наверное, так здорово… — сказала самая молодая мушка.

— Да? Почему?

— Потому что никто не хочет оттуда возвращаться.

Ну а самые древние обитатели Плоского мира — это знаменитые Считающие Сосны, которые растут высоко-высоко в Овцепикских горах, на самой границе вечных снегов.

Считающие Сосны являются одним из немногих известных примеров одолженной эволюции. Большинство видов проходят собственный путь эволюции, каковой назначается им самой природой. Такой путь является наиболее естественным и органичным. Он пребывает в гармонии с загадочными циклами космоса, которые искренне уверены: ничто не может сравниться с миллионами лет, полными разочарований и ошибок, в конце которых вид обретает моральные силы, а в некоторых случаях даже хребет.

Возможно, с точки зрения развития видов такой долгий путь оправдан, но с точки зрения развития отдельной особи… Ведь процесс может завершиться созданием обычной свиньи. Жило-было мелкое розовенькое пресмыкающееся, поедало себе корни, надеялось на лучшее — а получилась свинья.

В общем, Считающие Сосны постарались избежать всех этих трудностей, предоставив другим растениям эволюционировать вместо них. Семена сосны, оказавшись где-либо на поверхности Диска, немедленно заимствовали у местных растений самый эффективный генетический код и вырастали в то, что наиболее подходит окружающей почве и климату. Местные деревья не успевали и веткой качнуть, как оказывались вытесненными на самые неплодородные земли.

А еще Считающие Сосны умеют считать, чем они и прославились. Смутно понимая, что люди определяют возраст Дерева по годичным кольцам, Считающие Сосны решили, что именно поэтому люди и рубят деревья. Придя к такому выводу, Считающие Сосны за одну ночь изменили свой генетический код так, что примерно на уровне человеческих глаз кора стала образовывать светловатые цифры — точный возраст дерева.

И за какой-то год практически все сосны были уничтожены предприятиями по производству декоративных номерных табличек; лишь немногие особи сохранились, и то в самых труднодоступных местах.

Шесть Считающих Сосен слушали самую старую сосну в своей группе; цифры на грубой коре говорили о том, что ей тридцать одна тысяча семьсот тридцать четыре года. Разговор занял семнадцать лет. Нижеследующая запись является ускоренной версией той беседы.

— О, я помню времена, когда полей вообще не было.

Сосны обозрели тысячемильный пейзаж. Небо мерцало, как плохо поставленный спецэффект в фильме о путешествиях во времени. Появился снег, задержался на мгновение и тут же растаял.

— А что было? — качнулась соседняя сосна.

— Лед. Если это можно назвать льдом. Тогда у нас были настоящие ледники. Не такие, как нынче, — задержатся на один сезон, и нет их. О да, те ледники существовали веками.

— Что же с ними случилось?

— Исчезли.

— Куда?

— Куда все исчезает. Все куда-то торопится.

— Ого. Это было сурово.

— Что именно?

— Прошедшая зима.

— И ты называешь это зимой? Помню, когда я была еще побегом, вот были зимы…

И тут дерево исчезло.

После короткой паузы, длившейся всего пару лет, одна из сосен проронила:

— Вот это да! Она же исчезла! Взяла и исчезла! Только что была рядом и вдруг исчезла!

Если бы другие сосны были людьми, они бы принялись неловко переминаться с ноги на ногу.

— Так бывает, малыш, — терпеливо проговорила одна из них. — Эта сосна ушла в Лучшее Место. [1] Жаль, хорошее было дерево.

Но молодая сосна, которой всего-то было пять тысяч сто одиннадцать лет, никак не желала успокаиваться.

— А что это такое — Лучшее Место? — спросила она.

— Точно не известно, — ответила вторая сосна и вздрогнула. Но тут как раз налетела буря, так что никто ничего не заметил. — Мы думаем, что оно как-то связано с… опилками.

События, длящиеся менее одного дня, сосны не воспринимают, а потому они не слышали стука топоров.

Ветром Сдумс, самый старый волшебник во всем Незримом Университете, славящемся своими волшебниками, магией и сытными обедами, тоже должен был умереть. Совсем скоро. И он это понимал — по-своему, по-старчески.

«Конечно», — размышлял он, направляя кресло-каталку к кабинету, что находился на первом этаже, — «все рано или поздно умирают, даже самый простой человек понимает это. Никто не знает, где он был до того, как родился, но, родившись, почти сразу понимает, что прибыл в эту жизнь с уже прокомпостированным обратным билетом».

Волшебники действительно знают. Разумеется, есть и неожиданные смерти, связанные с убийствами, с ножами в спине, но смерть, приходящую потому, что жизнь просто-напросто закончилась… в общем, такого рода смерть волшебники всегда чувствуют загодя. Тебе является предчувствие, что нужно срочно вернуть в библиотеку книги, убедиться в том, что самый лучший костюм выглажен, и занять у друзей как можно больше денег.

Сдумсу исполнилось сто тридцать лет, и он вдруг осознал, что большую часть своей жизни был стариком. На самом деле это нечестно. На прошлой неделе он упомянул об этом в Магической зале, но намека никто не понял. А потому никто ничего ему не ответил. И сегодня за обедом с ним почти никто не разговаривал. Даже его так называемые старые друзья. Разве Сдумс просил у них в долг? Ничего подобного, и не пытался. Но все обстояло так, словно все вдруг взяли и забыли о твоем дне рождения. Только еще хуже. Что ж, придется умирать в одиночестве. Всем наплевать на старика Сдумса. Он открыл дверь колесом кресла и попытался нащупать на стоящем рядом столе трутницу.

Все изменилось, все. Трутницами сейчас почти никто не пользуется. Люди покупают вонючие желтые спички, которые делают алхимики. Этого Сдумс не одобрял. Огонь — серьезная штука. Нельзя просто так зажигать его, не выказывая никакого уважения. Нынче люди вечно куда-то торопятся… да и огонь уже не такой, как прежде. Да, да, в старые времена огонь был теплее. А сейчас он почти не греет, если прямо в камин не сядешь. Или все дело в дровах? Дрова тоже не те, не из того дерева. Все не так. Все стало каким-то невесомым, расплывчатым. Настоящая жизнь куда-то исчезла. И дни стали короче. Гм-м. Точно, с днями тоже что-то произошло. Они стали короче. Гм-м. Очень странно. Отдельный день, он все длится и длится, целую вечность, но дни в целом проносятся мимо с дикой скоростью, словно куда-то опаздывают. От статридцатилетнего волшебника никому ничего не было нужно, и Сдумс взял в привычку приходить в столовую за два часа до положенного срока, чтобы хоть как-то скоротать время.