Михаил Бабкин - Колдун в Октябре (сборник рассказов) Страница 2

Майский Эликсир приводил физический облик выпившего его в соответствие с его, выпившего, нынешним душевным состоянием. С текущим, так сказать. И потому не каждый хотел отпробовать этого напитка. Далеко не каждый… Но – многие.

Хотя уже много тысяч лет – само собой, ещё до рождения Охотника – шли споры: а есть ли душа у представителей Малого Народца? Хоть у кого-нибудь? У баньши, например. Или у фей. По человеческому определению – не было. Из за чего, собственно, и произошёл исход, как бы о том не распинались нынешние теоретики, историки-специалисты по «Исходу».

Охотник шёл по тёмным улицам города; ночной город, как всегда, был странен и опасен – странен, да, опасен, да… Но не для Охотника.

Чёрный плащ делал Охотника невидимым для любого встречного, даже для эльфов, но жители города давно научились чувствовать приближение Охотника. Жизнь научила. И смерть.

Улицы, по которым шёл сейчас Охотник, мгновенно пустели, стоило лишь ему сделать первый шаг по той улице; в окнах ближних многоэтажек начинал лихорадочно гаснуть свет. Словно жильцы домов вдруг резко решили лечь спать. Все – одновременно.

Квартал лицензионных зомби Охотник прошёл, закрыв нос платком: вонь стояла неимоверная. Зомби, как всегда, сливали нечистоты на улицу, прямо из окон, и никакая современная сантехника – установленная в каждой квартире мёртворождённых, по особому распоряжению мэра – не могла исправить положение: сантехникой зомби не пользовались. Вообще.

В квартале эльфов пахло иначе: розами и хвоей. Праздником пахло.

Охотник сбавил шаг: эльфов он терпеть не мог, но запах… Запах хвои был знаком и любим. Мать-Сука родила Охотника в хвойном лесу… давно это было. Очень давно. Лет восемьсот тому назад. Или тысячу? Он не помнил.

Присев на лавочку, Охотник проверил своё снаряжение: вызов был срочный, несвоевременный… Случайная вечерняя подруга осталась недовольна. Очень недовольна. Ну и Кобель с ней! Плевать.

Собирался Охотник в спешке, но вроде бы взял с собой всё, что нужно – малый самозарядный арбалет, иглы к арбалету и меч. И метательные ножи. Ножи, конечно, вряд ли понадобятся в работе, но Охотник привык не полагаться на случайность. Глядишь, и ножи сгодятся.

Охотник не торопясь вставил в арбалет магазин с отравленными иглами: рисковать он не хотел. Рискуют лишь киношные герои – постоянно глупо и постоянно крайне удачливо; Охотник не был героем. Он был всего лишь Охотником. Исполнителем. Работником по найму. И делал своё дело, не полагаясь на удачу.

Охотником он стал, обнаружив в себе странную способность находить любого, кем бы тот ни был. Не по запаху находить, а по сути того, кого он искал. По его определению. По сущности. Достаточно было лишь краткой характеристики… или общего описания… или части тела. Ногтя, например. Или засохшего плевка: неважно чего… Порой хватало и описания.

Сейчас Охотник искал нарушителя. Человека, выпившего Майского Эликсира и ставшего одним из Малого Народца. Навсегда ставшего.

Нарушителя, ставшего братом, плоть от плоти. Кровь от крови.

Опасного предателя, которого надо убить.

За смерть которого дают пятьдесят лет жизни.

И снятие всех налогов. На пятьдесят лет.

Даже налогов на убийство.

Пятьдесят на пятьдесят.

…Охотник шёл по следу: невидимая нить вела его из города; превращение после Майского Эликсира происходило не сразу, часа за два-три, нарушитель вполне мог уйти в лес. Во владение сангов.

Сангов Охотник не любил – грязные, неопрятные, жрущие падаль… всё жрущие. Всё подряд. Но не трогающие живых.

Городские постоянно воевали с сангами, из принципа воевали – санги были местными, жили ещё до прихода Малого Народца; племя сангов было неистребимо – они размножались делением.

А ещё они были невкусными.

Охотник вышел из города.

Светало: верхушки деревьев на фоне серого неба смотрелись чёрными самодельными углами; птицы проснулись и начали свою утреннюю перекличку; стало холодно.

…Поляна была широкая, на такой хорошо было устраивать пикник: есть где зажечь костёр, есть где поваляться с подругой; трава была высокой и сочной. Аккурат для быков Зевса.

Зевса Охотник не любил – за последний заказ Зевс не выплатил ему ни дня жизни. Сказал, мол, Бог простит. Но не пояснил – кому простит. Зевсу или Охотнику.

Охотник повёл носом: на поляне пахло.

Нарушитель был где-то здесь.

Рядом.

Взведя арбалет, Охотник осмотрелся.

Было тихо. Очень тихо: даже птицы умолкли – то ли почуяли Охотника, то ли разлетелись по своим птичьим делам, кто их знает.

– Выходи, – негромко сказал Охотник, – не прячься. Я тебя всё равно найду. Я – Охотник. Я пришёл за тобой.

В ближних кустах кто-то громко вздохнул: Охотник мгновенно повернулся на звук и навёл арбалет; отравленная игла, чувствуя цель, налилась ярко-красным пламенем.

Кусты раздались: нарушитель вышел к Охотнику. Не таясь вышел. Открыто.

– Мать-Сука! – выдохнул Охотник, опуская арбалет. – Кобель-Отец!

Это был Единорог.

Белый как молоко, с золотой гривой и золотыми копытами. И с зелёными человеческими глазами. И с сияющим рогом на белом лбу.

Красавец Единорог – статный, молодой. Полный сил.

Единорог. Легенда. То, о чём говорилось в древних сказаниях Малого Народца. То, чего не было никогда. То, чего никогда не существовало. И не могло существовать. Как, скажем, Великий Дракон…

То, чему поклонялись и молились все.

И Охотник тоже.

– Как же так… – убито сказал Охотник.

И поднял арбалет, целясь в Единорога.

Единорог смотрел на Охотника – зелёные глаза Единорога были безмятежными… Добрыми. Всепрощающими.

– Кем же ты был до Эликсира? – Охотник медленно опустил арбалет. – Душа… Кто ты? – Единорог молчал.

Охотник снова поднял арбалет.

– Пятьдесят лет жизни, – сказал Охотник. С трудом сказал.

– Единорог, – сказал Охотник и опустил арбалет.

– Пятьдесят лет без налога, – сказал Охотник и поднял арбалет.

Единорог молчал. И смотрел на Охотника.

…Они стояли и смотрели друг на друга: единорог и пёсиголовец.

Нарушитель и Охотник.

Человек и зверь.

Стояли и смотрели.

Дедок

Расскажи, Снегурочка, где была?Расскажи-ка, милая, как дела?

В чате творился полный бардак!

Мало того, что туда неожиданно ввалилась группа нетрезвых эльфов с фабрики Санта-Клауса, пьяненьких по случаю Рождества – хотя это был вовсе не их праздник, – в чат, под своим любимым ником «Fuckyou», самолично заявился и хамский Санта-Клаус. Разумеется, крепко поддатый и непомерно весёлый: для начала он сходу обозвал главного админа «старым морозматиком», а гостей и жителей чата «рашен отморозками», после чего стал шпарить матом по-английски, хорошо хоть не все «отморозки» тот язык понимали.

Дедок, поморщившись, забанил ник «Fuckyou» на полчаса; малость подумав, на всякий случай заблокировал и вход на сервер для постоянного IP Санты. Впрочем, Клауса этим не остановишь – сменить ник и войти в чат через прокси-сервер для Санты плёвое дело, умный он, зараза. Хоть и пьяный…

За спиной хлопнула входная дверь, по комнате проскользнул ледяной сквознячок.

– Мороз, ты что ли? Дверь плотнее закрывай, – сказал Дедок, не оборачиваясь. – Дует. И обувку веником обмети, а то лужи натекут.

– Привет, Дедок! – сказали за спиной; голос был девичий, ехидный. – Опять с чатланами воюешь? – Дедок, повернувшись вместе с одноногим вращающимся креслом, глянул на посетительницу: та, сняв просторную дублёнку с капюшоном, небрежно бросила её на тумбочку при входе, поправила короткую причёску у зеркала и, брезгливо покосившись на веник, подошла к Дедку.

– Привет, Снегурка! – Дедок окинул цепким взглядом заметно пополневшую фигуру молодой женщины. – Что, с очередным дитём можно поздравить? И когда?

– Тебе шутки шутить, – вздохнула Снегурка, осторожно усаживаясь в соседнее кресло, – а мне опять рожать… В ночь с тридцать первого на первое, как обычно. Эх, как оно мне всё надоело! Каждый год одно и то же… Скажи, ну когда оно закончится, а?

– Даже если б знал, всё равно не сказал бы, – усмехнулся Дедок. – Но, думаю, не скоро. Во всяком случае не в этом столетии, однозначно.

– Жаль, – задумчиво сказала Снегурка, рассеянно оглаживая ладонью выпуклый живот. – Была у меня надежда, была… тебя прям лучше и не спрашивай, всё равно ничего хорошего не услышишь!

– Эт-точно, – кивнув, согласился Дедок. – Потому как не приучен я врать, не по чину мне байки утешительные травить. Ты ведь каждый год один и тот же вопрос задаёшь, голуба, пора вроде бы к моему ответу привыкнуть.

– А ты зато меня каждую зиму спрашиваешь, от кого нынче дитё, – Снегурка вымученно улыбнулась. – Дознаватель новогодний, блин.

– И впрямь, от кого на этот раз Новый Год? – заинтересовался Дедок. – Нет, правда, от кого?

– Сколько ж тебе повторять, что оно само собой образовывается, – отведя взгляд в сторону, раздражённо ответила Снегурка. – Можешь верить, можешь не верить, как хочешь. Неужто я о контрацептивах не знаю?!