Кир Булычев - Жертва вторжения (Рассказ) Страница 2

Он худел, он бледнел, он забросил теоретическую геометрию, родная мать его не узнавала и долго не пускала в квартиру.

И когда он застал Пальмиру в объятиях дальнобойщика, то пытался наброситься на нее, но Пальмира поколотила его, а дальнобойщик с трудом вырвал Василия из ее бешеных объятий и спас ему жизнь.

– А зря, простите, спасли! – сказал ему Василий.

С трудом волоча ноги, поднялся на водокачку и бросился вниз. Так смертельно был ранен талантливый молодой ученый, может быть, надежда отечественной науки.

Его отвезли в больницу, где он умирал, изредка приходя в сознание и производя математические исчисления, а в промежутках шептал имя «Пальмира» окровавленными распухшими губами.

Лукерья находилась на дежурстве, когда Василий скончался.

Она услышала, как звякнул звоночек вызова из шестой палаты.

Она отложила роман Донцовой о богатой и смелой женщине и пошла в палату. По полутемному коридору не спеша шагал неизвестный мужчина, так и не надевший халата.

– Вы к кому? – спросила Лукерья, но мужчина не ответил и как раз перед ней свернул в палату № 6.

Лукерья рассердилась и кинулась вперед, чтобы схватить мужчину за рукав, но ее пальцы прошли сквозь материю.

Мужчина был нереальным.

Лукерья чертыхнулась, потому что не выносила никакой мистики и привидений, и решила, что перетрудилась.

Она вошла в палату и увидела, что Василий только что отдал богу душу.

Ей достаточно было взгляда, чтобы это понять.

Но мужчина-призрак обогнал ее и на секунду как бы слился с телом несчастного юноши.

Лукерья вытерла глаза, которые вдруг стали слезиться, и подошла к койке.

Василий был мертв. Безнадежно.

Она взяла его за руку – пульса нет.

Она тронула веко...

И тут Василий потянулся, поморщился от боли и сказал ясным голосом:

– Ох и надоело мне здесь лежать!

Лукерья отпустила его руку. Пульс крепчал.

– Ты что людей пугаешь? – спросила она.

– Так надо, – сказал на это молодой человек. И голос его был железным.

– Ты не вставай, – сказала Лукерья, – ты весь переломан. Забыл, что ли?

– Помню! – отрезал юноша. – Проведи меня в ординаторскую. Там ведь компьютер стоит, надо кое-что проверить.

И настолько Лукерья была растеряна от этого превращения, что собственноручно проводила Василия в ординаторскую.

3

А третий случай был совсем странный.

Байсуридзе был так стар, что английская королева Елизавета ко дню рождения присылала ему телеграммы.

Потому что в Лондоне полагали, что ему уже более ста десяти лет, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и ста восьми. В доме престарелых им гордились, показывали филантропическим делегациям, получали под него кредиты на развитие геронтологии в Гусляре, но затем средства исчезали, хотя об этом – особый разговор.

Когда Байсуридзе Тимур Георгиевич из рода владетельных князей Колхиды впервые в жизни занемог, ухаживать за ним позвали Лукерью. Болезнь князя приключилась от сильного ветра. Во время приема южнокорейской делегации неожиданный порыв ветра вырвал легкого старичка из кресла-каталки и вознес к вершине одинокой сосны. Оттуда его доставали с помощью пожарной команды, и старик простудился, пока висел на ветке, вцепившись в нее ногтями и развеваясь, как вымпел в шторм.

Обязанности Лукерьи заключались не только в том, чтобы делать ему вливания глюкозы и кормить через пипетку, но и служить потенциальным якорем. Она как женщина массивная и весомая обязана была цепляться при ветре или сквозняке за ноги старика и держать его, чтобы он снова не улетел.

Лукерья шла в дом престарелых с утра, ее там ждали, и хоть не платили, но порой снимали кино или телепередачи. Разок ей позвонил принц Уильям из Лондона, передал привет от бабушки и просил не терять бдительности. Так что Лукерья сознательно шла на материальные потери, зато получала долю славы.

В четверг она шла в дом, как обычно, к завтраку, в восемь двадцать.

И тут ее окликнули.

Догонял Матвей Тимофеевич.

Он сильно изменился, окреп, распрямился в плечах, а в глазах появился блеск. И шагал он уверенно.

Зря надеялись родственники. Такой, как поняла Лукерья, еще всех их похоронит.

– Привет, Лушка, – сказал он. – Сходим в кино?

– Да вы чего, – ахнула Лукерья. – Как можно? Завтра наш город от злобных сплетен лопнет. А я женщина беззащитная.

– Тогда сегодня дверь не закрывай, я к тебе явлюсь с шампанским!

И притопнул словно жеребец какой-то.

Лукерью охватило отвращение, потому что она это бодрящееся тело замечательно знала на ощупь, столько его колола и массировала, утку подкладывала, ваткой протирала. Не в кино же с ним теперь ходить?

Она отмахнулась от выздоровевшего мертвеца и поспешила к своему дедушке.

Но мысли остались. Все-таки она была медиком, а не обывательницей.

Само существование этого мужчины было нарушением законов природы. Как и возрождение к жизни юноши Василия. Лукерья знала, что недавно произошла другая драма. Неверная возлюбленная Пальмира встретила его на улице, когда он нес домой новый компьютер, полученный им в награду на втором международном конкурсе имени Винера, и вдруг поняла, насколько была не права, изменяя такому гению. Она кинулась к нему с уговорами, но ничего из этого не вышло. Василий ее даже не заметил. Тогда Пальмира стала осаждать его дом и даже ходить за ним в вычислительный центр, где он работал до переезда в Гарвардский университет, о чем Пальмира тоже прознала. Штурмовала она юношу, штурмовала, но безрезультатно. А потом всем в городе сказала, что ночью в три часа покончит с собой. Многие смеялись, другие отмахивались. Пальмира пришла к себе в комнату, высыпала на тумбочку жменю снотворных таблеток, легла и стала смотреть в потолок и представлять свои завтрашние похороны, на которых она будет лежать, такая красивая и уже недоступная. Смотрела, смотрела и заснула. А некоторые поверили и в три часа ночи побежали к ее общежитию при табачной фабрике, вломились в комнату, увидели таблетки на тумбочке и вместо того чтобы разбудить девушку тихим словом, стали промывать ей желудок. Чуть на тот свет не отправили. А Василий тем временем проводил вечера и ночи с тихой и воспитанной красавицей Евдокимовой, хранительницей навигационных приборов речного техникума.

Был он решителен, весел и всегда при деле.

И совсем не похож на бывшего Василия. И эта перемена тоже смущала Лукерью.

С такими мыслями она пришла в дом престарелых к Тимуру Байсуридзе. Там царила суматоха, почти переполох, потому что пришло очередное послание от английской королевы, букет роз и двухгаллоновая, то есть очень большая, бутылка шампанского.

Все собрались вокруг бутылки, позвали механика Федю, он вскрыл шампанское, и пробкой размером с кулак Тимура Георгиевича зашибло.

Он потерял сознание и стал тихо угасать.

Лукерья сидела у его девичьей постельки и напевала колыбельную. Ей было жалко старичка и жалко город, куда английская королева не будет больше посылать телеграмм и бутылок.

Старичок приближался к последнему вздоху, когда в палату вошел почти бесплотный неузнаваемый мужчина.

Когда он приблизился к телу старика и стал всасываться в него, Лукерья воскликнула:

– Ну это слишком! Я народ позову.

Но было поздно.

Байсуридзе тихо вздохнул и отдал богу душу.

А полупрозрачный мужчина скрылся внутри старичка.

Тут старичок окончательно умер, и его смерть – а Лукерья смогла зафиксировать это – продолжалась ровно минуту. После этого Тимур Георгиевич вздохнул, открыл глаза и тихо спросил:

– Никто не заметил?

– Чего не заметил?

– Как я мертвым был.

– А вы мертвым были? – У Лукерьи в голове будто роились тараканы. Они щекотали череп изнутри.

Старичок только что был мертв, а теперь разговаривал.

– Не притворяйся, красотка, – сказал покойник без грузинского акцента.

К счастью, Лукерья не была приучена падать в обморок, так что только пошатнулась.

– Ты третий, – сказала она, взяв себя в руки.

– Это с какой колокольни глядеть, – ответил старичок, потянулся с громким скрипом и добавил: – Сосуды никуда не годятся, мышцы как бумага. Чистить и чистить... Не могли бы уж подыскать чего-то помоложе.

– Зачем? – Лукерья ничего не понимала, и поэтому ее вопросы могли показаться глупыми.

Старичок попытался сесть, но руки-ноги не повиновались.

Лукерья ему помогала, а тут вошел директор дома и принес телеграмму от английской королевы с выражением сочувствия по поводу кончины такого древнего долгожителя. Видно, начальство в суете поспешило информировать королевский дом о потере, не заглянув в палату.

Старичок сначала рассердился, потом сказал:

– Черт с ними, пускай вычеркивают.

Но благородно помог Лукерье вывести из обморока несчастного директора.

– Я бы, конечно, пошел тебя проводить, – сказал Тимур Георгиевич. – Но не могу вызывать излишних подозрений. Я буду постепенно в себя приходить под наблюдением врачей, пускай наблюдают, медики-педики.