Ант Скаландис - Шильдик Страница 2

– Вот те на! А занимаешься ты чем?

– Как чем? Бас-гитару мучаю в «Отделе пропаганды». Известная же рок-группа! Шесть дисков записали, несколько наград на конкурсах, за границей три раза уже выступали. Но теперь все – пик популярности прошел.

«Вот так, – подумал Прохор, – в моем Мышуйске больше нет такой группы. Значит, зря я тогда из ПТУ в техникум пошел, надо было на Валеркино предложение соглашаться и рискнуть. Профессиональным музыкантом мог и без образования стать. Ездил бы сейчас по загранкам, а не ходил бы каждый день на завод, как проклятый».

Вкратце рассказал двойнику о себе. Поняли они оба, что две биографии разбежались именно тем летом, когда менеджер-авантюрист Валерка уговаривал плюнуть на все и ехать в Москву на конкурс. Прохор-1 не рискнул – выбрал учебу, профессию. А Прохора-2 повлекла романтика творческих взлетов.

Однако теперь он удивительным образом завидовал первому:

– У тебя все лучше. Я не шучу. Мало ли что слесарем работаешь – ты же мастер. У тебя же руки золотые. А Мышуйский комплектовочный завод – это же гордость российской экономики. Всю страну обеспечивает пробками, крышками, ручками и задвижками. Вы еще на экспорт не работаете?

– Нет пока, – тихо проговорил Прохор, сраженный такой неожиданной реакцией двойника.

– А я всю жизнь мечтаю что-нибудь своими руками сделать. А получается только одно – по струнам шлепать. Для мужика в тридцать пять лет на гитаре лабать – это не профессия, тем более, если ты не Джимми Хендрикс...

И тут с кухни позвала Акулина:

– Прошик, ты там не заснул? Все в порядке?

Прохор предложил двойнику:

– Давай отсюда вместе попробуем выйти. Ты свой чайник погасишь, а я узнаю, чего жена хочет. Заодно посмотрим, удастся ли вернуться.

Двойник первым пересек плоскость дверного проема из кладовки в прихожую, и было это как в кино – монтажный стык – был человек, нет человека.

– Чего так долго возишься? – пожурила Акулина.

– Быстро хорошо не бывает, – слукавил Прохор.

– Закругляйся, давай. Скоро зову к столу. Тяпнем по маленькой. Не откажешься?

– Ох, не откажусь! – улыбнулся Прохор. – А пивка?

– Да уж как обычно, – добродушно откликнулась Акулина.

И Прохор в прекрасном расположении духа двинулся обратно. Только перед дверью его Настенька остановила:

– Па, а па, а с кем ты там разговаривал?

– Да это я сам с собою, Настюш, – сказал Прохор истинную правду, а потом приврал для убедительности: – Прикидывал, куда полку вешать.

Настенька ответом удовлетворилась и убежала в комнату, а вот

дверь в кладовку открывалась с необычайным трудом, словно кто-то держал ее изнутри.

«С ума он, что ли, сошел, – подумал Прохор, – двойничок мой несчастный? Творческая личность, ядрена вошь!»

Но творческая личность дверь держать и не думала. Прохор-2 прилаживал дрель к стене и намеривался продолжить сверление.

– Эй, ты что? – удивился Прохор-1. – Давай лучше поговорим еще.

– Давай, но ты мне помоги для начала. Бункер наш переходный сжимается. Вот я и подумал, может навалимся в два сверла, расширим зазор между мирами.

Прохор отнесся к этой идее с сомнением, однако дрель в руки взял. Тут же впрочем, и понял, что это глупость: в одну точку оба сверла не воткнешь, так что сверлить начали все равно в двух разных местах, и уже через секунду муляжи инструментов, проводов, деревяшек, велосипедных запчастей и прочего барахла сделались более четкими, грозя вернуться в первозданное состояние.

– А вот и струны опять появились на моей старой гитаре, – не совсем понятно пробормотал Прохор-2, ошалело глядя на сортирный бачок без крышки, но с исправным регулятором.

Оба поняли одновременно, что времени для общения осталось не густо. Сверли не сверли, а скоро расставаться. Черт! Столько еще вопросов повисло в воздухе! И о чем они тут болтали, придурки? Ведь так хотелось узнать, кто там у власти, есть ли прямые рейсы из Мышуйска в Москву, какие фильмы у них самые популярные, кто из наших космонавтов сейчас на орбите, почем у них водка и пиво, и как там «Динамо»...

Они перебирали в голове все эти вопросы и, словно читая мысли друг друга, отбрасывали один за другим как несущественные.

Наконец творческий подход к проблеме победил, и Прохор-музыкант сформулировал главное:

– Слушай, мы должны обменяться чем-нибудь на память. Тогда пересечение миров сделается необратимым, и мы обязательно встретимся где-нибудь еще раз.

– Давай! – обрадовался Прохор-слесарь. – А чем?

– Ты шильдики до сих пор собираешь?

– Ну, конечно.

Это была его страсть с детства – откручивать, отрывать, срезать шильдики, маленькие таблички с приборов в лабораториях, со станков на заводах, со стен вагонов в электричках, даже инвентарные номера с казенной мебели тоже проходили по разряду шильдиков, если красиво сделаны были. Гордостью коллекции Бертолаев считал шильдик, сорванный с японского крышкоштамповочного станка, приобретенного Мышуйским заводом еще лет тридцать назад за какие-то сумасшедшие доллары, но так и не запущенного в дело. Документация вся оказалась на японском, переводчика долго не могли найти, а когда нашли (года два назад) выяснилось, что это вообще не станок, а секция пульта управления гробоукладчиком для крематория, причем морально устаревшая еще на момент покупки.

Имелись у Прохора забавные экземпляры и среди новых шильдиков. Только за ними надо было идти в комнату. Ну он и рванулся.

– Погоди, – остановил его второй Прохор. – У меня с собой в кармане как раз один прелюбопытный образец. Смотри. Это когда мы на гастролях были в Японии я специально попросил сделать для наших колонок и усилков.

На шильдике значилось: «Аппаратура группы «Отдел пропаганды», Мышуйск, Россия». И ниже то же самое по-японски.

– Класс, – сказал Прохор, – вот это действительно сувенир! Подожди меня.

Вылетел в коридор, метнулся в свою комнату, быстро нашел обувную коробку с коллекцией последнего года, выбирал не долго, схватил, быть может, и не самое интересное – шильдик от старинного рояля из Мышуйской филармонии, где Прохора как-то попросили проводку поменять – и пулей обратно, мимо совершенно опешившей Акулины и вытаращивших глаза детишек.

Дверь в кладовку дернул изо всех сил, а она открылась подозрительно легко. И все предметы внутри выглядели уже как обычно. Зря, выходит, спешил. Не было там больше никого...

Полка осталась не повешенной. Так что жене пришлось рассказать все как на духу. Ну и ребята послушали про чудеса. С удовольствием и раскрывши рты от удивления. Трудно сказать, кто из них поверил Прохору, а кто не очень. Во всяком случае Линушка дорогая не могла его обвинить в галлюцинациях с перепою. Там-то в кладовке Прохор совсем трезвым был, это уж потом с горя напился. Особенно после того, как шильдик повнимательнее рассмотрел. Сметливый Гаврик сразу решил достать для сравнения жемчужину папиной коллекции – ту самую японскую диковинку. Ну и оказалось, конечно, что иероглифы на обоих совпадают точь-в-точь.

– Надул он меня, – горько произнес Прохор, смахивая пьяную слезу. – Ни в какую Японию на гастроли ансамбль не ездил. Я теперь понял: он этот шильдик в нашем «Металлоремонте» на Краснолошадской улице заказал.

Ну а семейство Прохора решило про себя, что батя дурака валяет, разыграл их, придумал невероятную историю в оправдание своего безделья, а единственное доказательстао сам и притащил накануне с Краснолошадской. Впрочем, ему-то зачем? Он ведь сам себе «Металлоремонт».

Только младшенький Маврик считал иначе. Ему новый шильдик уж очень понравился: такой гладкий, такой легкий, такой красивый... Вечером следующего сын подошел к Прохору и сказал:

– Смотри, папуль, он в темноте светится.

Прохор глянул – и правда. Слабое такое розоватое сияние. Бережно взял в ладонь и вдруг понял, что еще необычно. Шильдик не весил ничего. Ни грамма. Прохор потом специально на аналитические весы клал. Масса-то была у этого феномена, а веса не было, не давил он ни какую поверхность, парил в воздухе... Вот такой сувенир.

Но все равно грустно. Словно вдруг одиноким себя почувствовал в целом свете. Он и мечтал о новой встрече с двойником, и боялся. А дня через три понял: их перепутали, как детей в роддоме, и каждый попал не свой мир...

В общем, после того случая, Прохор Бертолаев по воскресеньям выпивает баночку импортного пива и перед обедом принимается стену в кладовке дрелью сверлить. Двойник больше ни разу не появлялся, но Прохор не сдается.

– Тут же теория вероятностей, – по обыкновению объясняет он. – Вот если б я мог двойнику по телефону позвонить и точно договориться... А так можно лишь на интуицию надеяться.

И еще он точно помнит, что пиво в тот раз было «Хайнекен», а теперь то «Гёссер» попадается, то «Хольстен». Ну, не завозят больше в Мышуйск «Хайнекен»! И Прохор свято убежден, что в этом-то все и дело.