Лана Туулли - Длинные тени Страница 2

Паренек небрежно бросил мешки на землю и снова полез в фургон. Он действовал не спеша, с этакой расчетливой ленцой, с наглостью, которой вполне могли позавидовать демоны.

«Ну, сволочь, ты у меня получишь,» — пообещал Альн. К тому моменту, когда паренек опять выбрался из фургона, Альн уже поджидал его, вытащив меч из ножен. Напряженный, плотно сжавший губы, он ткнул сверкнувшим в лунном свете клинком, приказывая парню остановиться.

Вор оказался трусом — Альн прочитал испуг в его черных глазах, расширившихся в тот момент, когда он увидел неспящего свидетеля своего преступления. У парня некрасиво отвисла челюсть, он громко ойкнул, обнаружив острое лезвие, застывшее в доле дюйма от собственной шеи.

— Не… н-н-не убивайте меня, господин!!! — закричал вор, падая на колени.

Как же! Марать клинок о подобную мразь! — на лице Альна отразились презрение и праведный гнев, которые он испытывал в этот момент.

— Помилосердствуйте, господин! — вопил парень, делая попытку обнять поймавшего его с поличным охранника за колени. Альн убрал клинок в сторону — убивать паршивца ему совершенно не хотелось, — он отвел взгляд от вора буквально на секунду, и именно в эту секунду в поведении парня произошла разительная перемена.

Изрытое оспой лицо стало жестче, старше, проявилась злая, решительная складка губ, которая бывает обыкновенно у гораздо более зрелых людей; глаза вспыхнули жадным черным блеском, — а еще через треть секунды парень резко приблизился к Альну, махнул рукой на уровне груди капитана, и отскочил в сторону.

Альн не понял, что произошло. Просто он стоял, а потом вдруг обнаружил, что лежит на сырой, холодной размякшей земле, и жухлые осенние травинки колют ему лицо.

Хотелось кричать. От злости и досады, что он — воин, ветеран, офицер, — попался на столь примитивный, доморощенный трюк. Хотелось завопить, выругаться, старательно смакуя все звучные, ядреные словечки, которые полагается произносить в подобных случаях. Хотелось… особенно когда Альн посмотрел наверх и увидел, как парень протирает стилет, испачканный в его, кавалера де Дьюра, крови.

Спокойно протирает, деловито, хозяйственно.

С полной уверенностью, что всё так, как и должно быть. Еще бы! Охранников да сыщиков на его воровской век хватит, а вот стилет — вещь любимая, полезная, еще не раз пригодится…

Ах ты, сукин сын! Чтоб тебе сдохнуть!

Альн сделал попытку подняться — на сей раз шумно, не делая тайны из своего присутствия. Уловка не помогла — ни гномы, ни люди, ни лошади не услышали, продолжая тихо посапывать, наслаждаясь наведенным мороком-сном.

— Живучий, — с усмешкой прокомментировал вор. Его черные глаза недобро блеснули.

Кричать хотелось невыносимо. Во всю глотку, так, чтобы на завтра першило в горле. Но упрямый язык и в этот раз подвел кавалера де Дьюра.

Выручил меч. Он ударил резко, так, что взвизгнул рассекаемый лезвием воздух. Альн нанес рубящий удар в голову противника и отскочил, прижимая левую руку к ране в груди.

Приказав себе успокоиться, он повернулся, чтобы посмотреть на убитого.

Паренек стоял, с непередаваемым удивлением рассматривая четвертинку черепа, упавшую ему в ладони. Хлестала темная кровь, заливая лицо вора; смутно белела разбитая кость, поблескивало что-то неприятное… что-то, затянутое неприятного вида плотным клубом дыма, медленно поднимающимся над отверстой раной.

— Ты ж меня убил, сволочь, — зло ощерился вор. — Такое хорошее тело испортил, гад!

И прибавил длинное ругательство на иберрском — язык Альн опознал по обилию раскатистых «р».

Де Дьюр едва не пожалел, что отвлекся на лингвистические изыски; высказав мнение об убийце, парень бросил осколок черепа в Альна и тут же бросился сам — страшный, оскалившийся, окровавленный. Он рвался к шее Альна, метил коленями в живот и пах, позволил рассечь себе руку, пропустил жуткий удар в печень — любого другого человека… Как обязательно уточнил бы склонный к педантичному алхимическому занудству сын Альна, малыш Фри-Фри — любого другого живого человека наверняка бы убили восемь дюймов стали, погруженные в правое подреберье. Но кошмарного мертвеца они только раззадорили, и он снова бросался в бой, дразня противника сталью направленного в глаза стилета, придумывая звучные оскорбления и издеваясь, смеясь над смертью.

— Думаешь, что убил меня? — говорил вор, легко запрыгивая на спину спящего кучера, уходя от очередной атаки Альна, приседая и нанося ответный удар в плечо де Дьюра. — Так вот, приятель, ты ошибаешься! Чтоб меня убить, меня надо сначала отыскать, потом оживить, а потом уж и убивайте на здоровье… если сможете!..

Альн взмахнул мечом; левая рука вора повисла на недорезанном лоскуте кожи, но тот будто и не заметил этого. Он перескочил вправо, метнулся, дозволил насадить себя на клинок, как на вертел, и подарил своему убийце гадостную ядовитую улыбочку.

— До встречи на том свете, скотина! — сказал вор и изо всех сил ударил стилетом — на этот раз в горло Альна, чтоб наверняка покончить с упрямым воякой.

Даже мертвый, Альн де Дьюр продолжал сжимать меч обеими руками. Его остановившийся взгляд смотрел на врага с неизбывной, ледяной ненавистью.

— Ж-жив-вучий, гад, — прошептал вор-чернокнижник, буквально снимая израненного себя со смертоносного клинка.

Он огляделся — люди и гномы, усыпленные заклинанием, так и продолжали сладко посапывать, не заметив ночного сражения. Некоторые из охранников покрылись кровью — и незадачливого вора, и их капитана; но все упорно делали вид, что не произошло ничего неожиданного.

Вор засмеялся — что ж, волшебство работает! Это хорошо…

Его тело основательно испорчено, это плохо, — рассудительно заметил парень, понимая, что организм изранен и обескровлен настолько, что лишь тонкий знаток Магии Смерти способен сейчас обнаружить различия между ним и зомби обыкновенным, кладбищенским.

Что ж, пора отправляться в путь…

Парень присмотрелся к спящим телам и выбрал одно, принадлежащее немолодому солдату степенного, сухощавого вида. Вор с трудом развернул охранника лицом к луне, прошептал длинный речитатив и, превозмогая нарастающую слабость, убил его ударом стилета в сердце.

После чего рухнул, заливая покойника собственной кровью и непонятной темной субстанцией, сочащейся из раны в черепе, глазниц и рта.

Утром, когда сонное заклинание перестало действовать, охранники обнаружили смерть Альна де Дьюра. Пропажу семи тысяч золотых и присутствие совершенно постороннего трупа они тоже обнаружили, но смерть капитана впечатлила их гораздо больше.

Убитого паренька через несколько недель опознали — им оказался дурачок из деревеньки на границе между Брабансом и Кавладором; бедолага пропал несколько недель назад и, видно, окончательно спятил, раз решился обокрасть сборщиков налогов Министерства Золота.

Господин Джиобарди был настолько шокирован смертью свояка, что посчитал себя виноватым в гибели Альна и добровольно обязался помогать его вдове и сыну. Фиона так и не узнала об ужасах ночи, когда погиб ее супруг; Фриолар каким-то образом разведал подробности, но не сразу, а года три спустя.

Что поделать — мальчишка всегда был любопытен и настойчив.

То, что через неделю после похорон злополучного кавалера де Дьюра, один из бывших его подчиненных, немолодой ветеран, сухощавый, степенный, похожий на иберрца своей желтоватой кожей и выразительными черными глазами, вдруг решил выйти в отставку и уехать к дальним родственникам в Аль-Миридо, абсолютно никого не заинтересовало.

Дело житейское. Бывает. Да и кому мог быть интересен этот самый обычный человек?

I

Талерин, 28 —й день месяца Охотника

Осень прощалась с Талерином затяжными дождями и северным ветром. Под колесами проезжающих экипажей хлюпали лужи, замерзшие прохожие поднимали воротники плащей и надвигали поглубже шляпы, унылые дворняги поджимали хвост и прятались в подворотнях, бездомные коты соблазняли добросердечных хозяек, обещая им любовь до гроба…

Дождливые месяцы Вуали и Лютни погрузили столицу Кавладорского королевства в состояние тихой дремоты. Охотник, появившийся на небосклоне, принес с собой снежную крупу, и теперь по ночам улицы Талерина засыпало мелким снежком. Снег таял к полудню, добавляя слякоти и грязи; горожане надеялись, что зима вот-вот начнется по-настоящему, но упрямая погода снова и снова обманывала их ожидания.

Тема прихода зимы — настоящей, со снегом и морозцем, а не какой-то мерзопакостной серо-дождливой сырости, — активно обсуждалась в «Алой розе», самой известной ресторации Университетского квартала.

Здесь ученые мэтры собирались согреться кружечкой вина из Иберры или Фносса. Усаживаясь у пылающего камина, они спешили раскритиковать теории оппонентов и поделиться собственными наблюдениями. Слыхали, у госпожи Ш., торговки птицей, все утки дружно сбросили перья? Верная примета, что начинающийся месяц Гусыни будет теплым… Нет, уважаемый коллега, вы что-то напутали! Просто упомянутая вами госпожа Ш. поссорилась с невесткой, вот бедная домашняя птица и оскоромилась, попав под горячую ручку раздраконившимся домохозяйкам! А зима будет холодной. Ей-ей, не вру! холодной, как в Буренавии — может быть, даже до Нового Года снег продержится. Алер покроется льдом, да таким толстым, что можно будет по нему пройти и не провалиться… да, точно, и лёд будет, и снег, и даже, чем демоны не шутят, метели объявятся…