Генри Каттнер - Пчхи-хологическая война Страница 2

– Да, – сказал он, – дошло. Но вы зря сотрясаете воздух. Я не собираюсь ничего делать.

Юному Пу не терпелось.

– Дай я им устрою, – проскрипел он. – Сейчас, па, а?

– Заткнись, сынок, – ответил старший и съездил своему отпрыску по лбу. А уж ручищи у него – будь спок!

– Па, я предупреждал тебя! – закричал младший дурным голосом. – Когда ты стукнул меня в последний раз, я предупреждал тебя! Теперь ты у меня получишь!

Он набрал полную грудь воздуха, и его крошечные глазки вдруг засверкали и так раздулись, что чуть не сошлись у переносицы.

– Хорошо, – быстро отозвался Пу-старший. – Толпа готова – не стоит тратить силы на меня, сынок.

Тут кто-то вцепился в мой локоть, и тоненький голос произнес очень вежливо:

– Простите за беспокойство, могу я задать вам вопрос?

Это оказался худенький типчик с блокнотом в руке.

– Что ж, – ответил я столь же вежливо, – валяйте, мистер.

– Меня интересует, как вы себя чувствуете, вот и все.

– О, прекрасно, – произнес я. – Как это любезно с вашей стороны. Надеюсь, что вы тоже в добром здравии, мистер.

Он с недоумением кивнул. – В том-то и дело. Просто не могу понять. Я чувствую себя превосходно.

– Почему бы и нет? – удивился я. – Чудесный день.

– Здесь все чувствуют себя хорошо, – продолжал он, будто не слышал. – Не считая естественных отклонений, народ здесь собрался вполне здоровый. Но, думаю, не пройдет и пары минут…

И тут кто-то гвозданул меня молотком прямо по макушке.

Нас, Хогбенов, хоть целый день по башке молоти – уж будь спок. Попробуйте, убедитесь. Коленки, правда, дрогнули, но через секунду я уже был в порядке и обернулся, чтобы посмотреть, кто же меня стукнул.

И… некому было. Но боже, как мычала и стонала толпа? Обхватив головы руками все они, отпихивая друг друга, рвались к грузовику, где тот приятель раздавал бутылки с такой скоростью, с какой он только мог принимать долларовые билеты.

Глаза у худенького полезли на лоб, что у селезня в грозу.

– О моя голова! – стонал он. – Ну, что я вам говорил?!

И он заковылял прочь роясь в карманах.

У нас в семье я считаюсь тупоголовым, но провалиться мне на этом месте, если я тут же не сообразил, что дело не чисто! Я не простофиля, что бы там ма ни говорила.

– Колдовство, – подумал я совершенно спокойно. – Никогда бы не поверил, но это настоящее заклятье.

Тут я вспомнил Лили Лу Матц. И мысли дядюшки Лема. И передо мной – как это говорят? – задребезжал свет. Проталкиваясь к дядюшке Лему, я решил, что это последний раз я ему помогаю; уж слишком мягкое у него сердце… и мозги тоже.

– Нет-нет, – твердил он. – Ни за что!

– Дядя Лем! – окликнул я.

– Сонк!

Он покраснел, и позеленел, и вообще всячески выражал свое негодование, но я-то чувствовал, что ему полегчало.

– Что здесь происходит, дядя Лем?

– Ах, Сонк, все идет совершенно не так! – запричитал дядюшка Лем. – Взгляни на меня – вот стою я с сердцем из чистого золота…

– Рад познакомиться с вами, молодой человек, – вмешался Эд Пу. – Еще один Хогбен, я полагаю. Может быть, вы могли бы уговорить вашего дядю?

– Простите, что перебиваю, мистер Пу, – сказал я по-настоящему вежливо, – но лучше вы объясните по порядку.

Он прокашлялся и важно выпятил грудь. Видно, приятно ему было об этом поговорить. Чувствовал себя большой шишкой.

– Не знаю, были ль вы знакомы с моей незабвенной покойной женой, ах, Лили Лу Матц. Вот наше дитя, младший. Прекрасный малый. Как жаль, что не было у нас еще восьмерых или десятерых таких же. – Он глубоко вздохнул. – Что ж жизнь есть жизнь. Мечтал я рано жениться и украсить старость заботами детей… А младший – последний из славной линии. – Па, – квакнул вдруг младший, – они стихают, па. Дай, я им двойную закачу, а, па? Спорим, что смогу уложить парочку.

Эд Пу собрался снова погладить своего шалопая, но вовремя передумал.

– Не перебивай старших, сынок, – сказал он. – Папочка занят. Занимайся своим делом и умолкни. – Он оглядел стонущую толпу. – Добавь-ка там, у грузовика, чтоб поживее покупали. Но береги силы, малыш. У тебя растущий организм… Одаренный парень, сам видишь. Унаследовал это от дорогой нашей мамочки, Лили Лу. Да, так вот, хотел я жениться молодым, но как-то все дело до женитьбы не доходило, и довелось уже в расцвете сил. Никак не мог найти женщину, которая посмотрела бы… то есть никак не мог найти подходящую пару.

– Понимаю.

Действительно, я понимал. Немало, должно быть, исколесил он в поисках той, которая согласилась бы взглянуть на него второй раз. Даже Лили Лу, несчастная душа, небось, долго думала, прежде чем сказала «да».

– Вот тут-то, – продолжал Эд Пу, – и замешан ваш дядюшка. Вроде бы он наделил Лили Лу колдовством.

– Никогда! – завопил дядюшка Лем. – А если и так, откуда я знал, что она выйдет замуж и родит ребенка?! Кто мог подумать?

– Он наделил ее колдовством, – повысил голос Эд Пу, – да только она мне в этом призналась на смертном одре, год назад. Держала меня в неведении все это время!

– Я хотел лишь защитить ее, – быстро вставил дядюшка Лем. – Ты же знаешь, что я не вру, Сонки, мальчик. Бедняжка Лили Лу была так страшна, что люди подчас кидали в нее чем попало, прежде чем успевали взять себя в руки. Мне было так ее жаль! Ты никогда не узнаешь, Сонки, как долго я сдерживал добрые намерения! Но из-за своего золотого сердца я вечно попадаю в передряги. Однажды я так растрогался, что наделил ее способностью накладывать заклятья. На моем месте так поступил бы каждый, Сонк!

– Как ты это сделал?

Действительно, интересно. Кто знает, все может иной раз пригодиться.

Он объяснял страшно туманно, но я сразу усек, что все устроил один его приятель по имени ген хромосом. А все эти альфа-волны, про которые дядюшка распространялся, так кто ж про них не знает? Небось каждый видел ма-ахонькие волночки, мельтешащие туда-сюда. У деды порой по шести сотен разных мыслей бегают – по узеньким таким извилинам, где мозги находятся. У меня аж в глазах рябит, когда он размыслится.

– Вот так, Сонк, – закруглился дядюшка Лем. – А этот змееныш получил все в наследство.

– А что б тебе не попросить этого друга, хромосома, перекроить младшего на обычный лад? – спросил я. – Это же очень просто. Смотри, дядюшка.

Я сфокусировал на младшем глаза, по-настоящему резко, и сделал этак… Ну, знаете, чтобы заглянуть в кого-нибудь.

Ясное дело, я сообразил, что имел в виду дядюшка Лем. Крохотулечки-махотулечки, Лемовы приятели, цепочкой держащиеся друг за дружку, и тоненькие палочки, шныряющие в клетках, из которых сделаны все, кроме, может быть, крошки Сэма…

– Дядя Лем, – сказал я, – ты тогда засунул вон те палочки в цепочку вот так. Почему бы сейчас не сделать наоборот?

Дядюшка Лем укоризненно покачал головой.

– Дубина ты стоеросовая, Сонк. Ведь я же при этом убью его, а мы обещали деду – больше никаких убийств!

– Но, дядюшка Лем! – Не выдержал я. – Кошмар! Этот змееныш будет всю жизнь околдовывать людей!

– Хуже, Сонк, – проговорил бедный дядюшка, чуть не плача. – Эту способность он передаст своим детям!

– Успокойся, дядя Лем. Не стоит волноваться. Взгляни на эту жабу. Ни одна женщина к нему на версту не подойдет. Чтоб он женился?! Да ни в жизть! – подумав, сказал я.

– А вот тут ты ошибаешься, – оборвал Эд Пу по-настоящему громко. Он весь прямо кипел. – Я все слышал и не забуду, как вы отзывались о моем ребеночке. Мы с ним далеко пойдем. Я уже олдермен, и я предупреждаю тебя, юный Хогбен, ты и вся твоя семья будете отвечать за оскорбления! Я в лепешку разобьюсь, но не позволю исчезнуть фамильной линии, слышите, Лемуэль?

Дядюшка Лем лишь плотно закрыл глаза и закачал головой.

– Нет выдавил он, – я не соглашусь. Никогда, никогда!

– Лемуэль, – злобно произнес Эд Пу. – Лемуэль, вы хотите, чтобы я спустил на вас младшего?

– О, это бесполезно, – заверил я. – Хогбена нельзя околдовать.

– Ну… – Замялся он, не зная, что придумать, – хм-м… Вы мягкосердечные, да? Пообещали своему дедуленьке, что никогда не убьете? Лемуэль, откройте глаза и посмотрите на улицу. Видите эту симпатичную старушку с палочкой? Что вы скажете, если благодаря младшему она сейчас откинет копыта?! Или вон та фигуристая дамочка с младенцем на руках. Взгляните-ка, Лемуэль. Ах, какой прелестный ребенок! Младший, нашли на них для начала бубонную чуму. А потом…

Дядюшка Лем внезапно выпучил глаза и безумным взглядом уставился на меня.

– Что же делать, если у меня сердце из чистого золота?! – воскликнул он. – Я такой хороший, и все этим пользуются. Так вот – мне наплевать!

Тут он весь вытянулся, окостенел и лицом на асфальт шлепнулся, твердый, как кочерга.

Как я ни волновался, нельзя было не улыбнуться. Я-то понял, что дядюшка Лем просто заснул, – он всегда так поступал, стоит лишь запахнуть жареным. Па, кажись, называет это кота-ле-пснией, но коты и псы спят не так крепко.