Адам Браун - Космическая оперетта Страница 2

Когда наши путешественники минуют Венеру (грациозная розовая планетка, вся укрытая облаками из пастельной пастилы), они отмечают повышение окружающей температуры. Объясняет Региомонтан:

— Великим астрономом Птолемеем доказано, что устройство мира состоит из семи небесных сфер. — Он повышает голос, чтобы его расслышали в проносящемся мимо граде падающих звезд. — В центре стоит наша Земля, затем идет Луна, затем Венера… А вот и малютка Меркурий, самый жаркий из миров. — Эта планета покрыта колоссальными соцветиями, каскадами зелени, роскошная флора благоденствует в изобилии тепла и света… Но глаза путешественников прикованы не к ней, а дальше, к бурлящему лику Солнца, славному и державному, дышащему и пышущему яростными языками языческого пламени. Перед кораблем встают чудеса огненной природы, термоядерные мегамегатонны, где атомы друг о друга бьются, трутся и рассыпаются в порошок. Светило вздымается перед ними, подобно сотне грозовых июлей, и свет его так силен, что Фридрих клянется, что тот давит на его кожу.

Но вот они уже пролетели мимо.

В воздухе холодеет, Солнце умаляется в размерах: это путешественники достигают внешних областей Солнечной системы.

Все ввысь и ввысь, сквозь безмерные океаны светлейшей лазури. Сквозь зоны изумления и захватывающей необычности. Проходят часы, возможно, и дни; Бессарион и Региомонтан пытаются определить дату путем наблюдений за луной, но дело это скользкое. С позиции перемещающегося в пространстве корабля Луна не стоит на месте, но качается, кренится и крутится кувырком, туда-сюдакает за спиной у Солнца и меняет фазы за считанные минуты. Время начинает валять дурака: бортовой хронометр то убыстряет, то замедляет ход, идет то вперед, то назад, то в сторону, а подчас и вовсе наизнанку. Вот проходит неделя из одних вторников. Затем день разворачивается задом наперед, и путешественники встают поутру еще до того, как легли спать; обед подают уже после того, как он съеден… Затем все листочки осыпаются разом с календаря, и даты уносит прочь ветер. Бороды путешественников то растут, то укорачиваются. Марс проносится мимо, как кроваво-красное мгновение ока.

Времена года ускоряют ход. Лето догнивает навозом, а на дворе уж осень. Корабль шмыгает мимо Юпитера: едва успели заметить его желтую тыквенную физиономию — значит, настал Хэллоуин.

Когда они пролетают мимо Сатурна, зима трещит первым морозом.

Вьюги и пушистые перины пороши. Кристаллики льда высыпали на переборках. Туманы облекли корпус. На передней палубе возле печки трое наших путешественников жмутся друг к другу, согревая кровь вином с добавлением корицы.

— Мужайтесь, государи мои, — говорит Региомонтан, — скоро в виду покажется цель нашего плавания — Стеллатум, гигантский хрустальный купол, заключающий в себе нашу Солнечную систему.

Бессарион кивает.

— Крыша неба, которую Господь, в его чудесном умении гармонически расположить все сущее, усеял висячими звездами.

Но зима продолжается еще какое-то время и трещит под окнами. Буря налетает на путешественников, поглотив их, и они попадают в ее исполненное молний нутро, где грохочет громом ее беспокойное сердце, где внутренности ее скручены смерчем. Региомонтан любуется, тоскует по своему грозоподобному дому в Вене. Время идет рывками, отмеченное морганием молний и зелеными язычками фосфоресценции. В освещенном свечами уюте передней палубы наши благородные путешественники садятся за хлеб с ветчиной, а вокруг них месяцы теплеют и тают, январь рассыпается в февраль, а тот в март…

И ужин тот длится до самой весны.

Последний рыкающий громораскат, и зима позади. Теплеет воздух, легчают ветры. Судно поднимается все выше и выше в материнское тепло и свет светлейший, как вдруг облака расступаются — и путешественники видят, что достигли наконец своего назначения.

Они тормозят и встают против Полярной звезды, утопая по ватерлинию в звездах — невозможно представить зрелища, более приятного глазу! Малая Медведица озаряет верхние палубы алмазными каплями света. Вдалеке над головой различим Стеллатум, неохватных размеров хрустальная линза, пронизанная паутинами звездных дорог — стезей Птолемея — вечных путаников небесного движения, проложенных нитями волшебных световодов. Созвездия прецессируют и окутывают корабль, подвешенные на узлах и пружинах склонения и асцедента. Стезя поблизости гудит: мимо проносится галактика Андромеды, белее белого, позванивая подобно гигантской люстре. Затем созвездие Дракона начинает роиться роем: поток полужидких самоцветов, наполняющий каюту роскошными всплесками цвета.

Региомонтан прищуривается в окно, снимая показания карманным секстантом. Он морщится, недовольный результатом.

— Tempus fugit, государи мои — время бежит! — объявляет он. — Созвездия расположены еще менее благоприятно, чем ранее. Надлежит нам приступить к делу без колебаний.

Прочие следуют за ним, а он спешит вниз, в корабельный трюм.

А там находится прелестное стекловидное суденышко. Сравнительно небольшое по размеру, подобное субмарине из гуттаперчи и паутин и засахаренного алюминия.

— Се есть светомобиль, — говорит Астролог, указывая на осыпанные стеклярусным сверканием призмы и диаболические параболоиды. — Он передвигается в звездном свете. Лупы и линзы расположены на его поверхности таким образом, чтобы дать мне возможность перемещать его то туда, то сюда…

Фридрих пищит от восторга:

— Как винты морского судна!

— Совершенно так, Ваше Величество.

Император охотно прыгает на борт. Он таращится на прочих сквозь прозрачные переборки, и линзы так увеличивают его лицо, что видны все накожные воспаления.

— Так поедем же, господа, — хохочет он, — поедем колотить в двери Домов Зодиака!

Звеня, суденышко устремляется вперед, покидает корабль и качается на световых волнах. Киль омывает приливом жизнерадостности, когда кораблик диньдинькает мимо Ориона. Региомонтан налегает на руль, дабы обойти пурпурное завихрение подле Альдебарана, и посылает корабль спиралями вверх по течению рек серебристых осколков сланца. Вот они обходят Кассиопею, которая висит под самым куполом неба, где переливаются и бликуют косяки рыбоподобных существ — это манта-лучи, и гамма-лучи, и радиочастотные барракуты плещутся в электромагнитных волнах.

Сжиженная радиация брызгами осыпает одеяния наших путешественников, оставляя пятна, подобные очертаниям древних гербов. Корпус суденышка содрогается, члены его остова стонут всякий раз, когда кораблик меняет направление. Бессарион сидит на скамеечке как вкопанный от страха и смиренно бубнит псалмы. Подле него, однако, Фридрих счастлив как никогда — вот это жизнь, не то что в покоях на подушках лежать! Он покрякивает на радостях и хохочет, когда они проносятся сквозь ультрафиолетовую качку, поднятую Арктуром в завихрении протуберанцев, блистающих подобно каменным цветкам.

Пока суд да дело, суденышко добирается до первого порта следования: Стрельца.

Региомонтан тянет за рычаги и стропы, и кораблик замирает, покачиваясь, у самой северной звезды созвездия, Kaus Borealis (желтый гигант класса К-1, прямое восхождение 18 ч 27 мин, склонение -25°029'). Он открывает люк в корпусе, предоставляя судно на милость межзвездным ветрам. Одинокий аромат звезды омывает рубку, минеральный парфюм, чем-то напоминающий запах испарившихся бриллиантов.

Без промедления принимается Региомонтан за работу.

Облокотившись с риском для жизни о планшир, он вглядывается сквозь сильнейшую лупу в поверхность звезды — многообразие бронзовых гребешков и бороздок и потаенных складочек из фольги, напоминающих завитушки некой мерцающей морской раковины. Наконец в одной из нижних граней обнаруживает он отверстие: вход внутрь, в часовой механизм звезды.

Из чемоданчика с инструментами извлекает он тончайшую отверточку, какие бывают у часовщиков.

— Изменения, каковые надлежит произвести, ничтожно малы, — говорит он. — Подправив ход механизма звезды, я ускорю ее движение по кругу Зодиака, а с ней и всего созвездия. Перемещение на 1,04 градуса по арке к востоку должно переместить гороскоп Императора, — кивает он в сторону Фридриха, — от невзгод к благоденствию.

— Точно так, — говорит Бессарион, — но будьте осторожны, сударь: похоже, что этот механизм превосходит собой человеческое разумение. Эти тончайшие ходовые пружины, эти светлейшие опаловые зубцы — думается мне, что это творение богоподобно и представляет собой самую субстанцию механики. — Почтительно рассматривает он качающиеся и вращающиеся внутренности звезды. — Это механизм куда более хрупкий и мастерски собранный, чем грубые машины земного изготовления. Молю вас обращаться с ним с предельной осторожностью, чтобы он не рассыпался у вас под руками.