Сергей Шведов - Родить Минотавра Страница 20

Элему даже в голову не приходило противиться божественному быку, но и бык вёл себя по отношению к нему пока вполне благосклонно. В частности, когда тот дремал, утомлённый своей Огедой, Элем вполне мог распоряжаться собой. И эта Ирия была его выбором, а вовсе не выбором Огуса, и как только Элем это осознал, он сразу же припомнил их первую встречу в прекрасном саду одного из красивейших дворцов великого вождя Доху-о-доху. Конечно, если бы Элем знал тогда, что эта женщина не рабыня, а жена вождя, то он никогда бы не осмелился заключить её в свои объятия и не только из любви и преданности к величайшему из живших, но и просто из трусости. Ему никак не улыбалось из-за прихоти бойкой бабёнки закончить свою жизнь в зубах голодных дворцовых леопардов. Кто мог тогда подумать, что простой эбирский барабанщик так высоко вознесётся по лестнице удачи. И сегодня его, Элема, нога топтала усыпанную в честь божественного быка цветами мостовую, и глаза всех эбирцев ласкали именно его тело. А сколько было вокруг женщин, готовых всё отдать за единственный знак его внимания. Даже когда он приказал казнить знатнейших эбирских мужей Изеля и Акеля, никто и взглядом не посмел выразить ему своё неудовольствие. Вообще-то сам Элем ничего против этих знатнейших мужей не имел, но жрец Атемис требовал их казни, поскольку они были ближайшими сподвижниками Фалена, главного оскорбителя божественного быка, кроме того, эти негодяи сеяли в народе смуту, подбивая неразумных к бунту. И это в тот момент, когда бык Огус соблаговолил, наконец, после стольких лет ожидания ступить на землю своего народа, неся с собой счастье и процветание. Атемис, настаивая на казнях, ждал ответа от Божественного быка, но Огус почему-то молчал, и Элем, съёжившись от страха под взглядом верховного жреца, рискнул ответить за него сам. И, судя по всему, с ответом угадал. Во всяком случае, как сказала ему потом Элия, если бы смерть Изеля и Акеля была бы божественному быку не угодна, то Огус нашёл бы способ выразить по этому поводу своё неудовольствие. А то, что бык молчит, означает его полное доверие жрецу Атемису, днём и ночью охраняющему интересы своего господина. Объяснения божественной коровы Огеды вполне устроили Элема и очень понравились верховному жрецу. Атемис преподнёс Элии богатейшее ожерелье из голубых камней, хранившееся в сокровищнице храма. Вся эта история навела Элема на одну простую мысль: он волен распоряжаться собой, как ему заблагорассудится, при этом не следует только раздражать жреца Атемиса и божественную корову Огеду. – Сегодня принесли в жертву ещё пятерых, – тихо сказала Ирия.

Божественный бык в ответ на это известие промолчал, а уж Элему тем более не стоило волноваться по столь пустяковому поводу. Верховный жрец Атемис знает, что делает. Зачем она вообще открыла рот, потревожив тем самым его покой?

Работала она, впрочем, усердно, и он решил простить ей эту невольную, надо полагать, дерзость. И, тем не менее, на душе его заскребли кошки. Он точно знал, что божественный Огус не требовал человеческих жертвоприношений. А значит, Атемис действовал своей волей, не удосужившись даже формально, через Элема, узнать мнение быка. В Эбире и во времена благословенного Доху-о-доху казнили виноватых. Но ведь Атемис приносил в жертву не только врагов божественного быка, но и его почитателей, не делая между ними разбора. Зачем? Вот этого Элем скромным разумом эбирского барабанщика постичь не мог. Одно он знал совершенно точно: после этих казней и жертвоприношений весь Эбир сейчас объят страхом. Чтобы понять это, ему не надо было даже выходить на улицу и опрашивать людей, ибо он сам был эбирцем, и страхи горожан были его страхами, а их мысли были его мыслями. Нет, не Огуса сейчас боятся горожане, а жреца Атемиса и его рогатых подручных, поскольку именно в их воле сейчас ткнуть пальцем и в виновного и в не виновного и тем самым решить его судьбу. Элему вдруг пришло в голову, что всё это, наверное, неправильно. Что священный страх перед Огусом, это одно, а липкий и противный ужас перед жрецами, это совсем другое. Может быть даже постыдное, но уж никак не священное. Стоило бы, наверное, поговорить об этом с Элией. Вот только захочет ли знатная дама говорить с простым барабанщиком, ведь Атемису она верит безгранично. И не исключено, что напрасно. Однако спорить с божественной коровой себе дороже. Уж очень своенравна дочь Улека. Взять хотя бы эту историю с Сегией, одной из бывших жён Доху-о-доху, ныне перешедшей в наследство то ли Элему, то ли божественному быку. Огус, правда, был к Сегии равнодушен, а Элем и вовсе считал, что скандальную бабёнку лучше отправить к Регулу, который бесспорно заслужил это сокровище своими трудами на священной плите. Но мнение Элема по этому поводу как раз никого не интересовало, а непокорную Сегию божественная корова Огеда приказала отстегать бичами, как самую распоследнюю рабыню. Случай, конечно, неслыханный в благословенном Эбире, где свободных женщин имели право наказывать только их мужья. После столь решительного демарша Элии ропот среди её бывших товарок мгновенно заглох, а Сегия и вовсе превратилась в верную рабыню божественной коровы. Правда, Элем в показную покорность Сегии не верил, скорее уж у него были все основания подозревать выпоротую бабёнку в предательстве. Наверняка она имеет какое-то отношение к недавнему покушению на божественную Огеду. Другое дело, что у Элема нет никаких доказательств вины Сегии. Как нет у него доказательств против Юдиза, одного из подручных Атемиса. Элем как-то раз отважился намекнуть верховному жрецу на возможную связь Юдиза с Регулом, но Атемис бросил на барабанщика такой взгляд, что у него сразу же язык прирос к нёбу. А ведь обеспечение безопасности божественной коровы входит в обязанности жреца. Очень может быть, что Атемис уверен во всемогуществе божественного быка, который защитит свою корову от происков врагов. Но у Элема в этой связи есть кое-какие сомнения. И сомнения эти он не только вслух не решился бы высказать, но даже и мысленно формулировать не спешит. Ибо даже лёгкая тень этой мысли, невидимкой проскальзывающая в мозгах, повергает его в священный трепет и отдаёт дрожью в коленях. Нет, не может такого быть, что у божественного быка нет разума. Не может и всё тут. Скорее всего, это разум такого высокого порядка, что он доступен пониманию только избранных: жреца Атемиса скажем, божественной коровы Огеды, но уж никак не простого эбирского барабанщика.

Чеботарёву Рекуновский дом понравился – солидный был дом, вполне приличной архитектуры, облицованный белой плиткой. И как-то очень к месту здесь были стальные двери, преграждающие вход в разбойное гнездо рыцаря российских реформ.

Гостеприимный хозяин поднялся гостям навстречу, но руки не подал – видимо опасался, что она так и останется висеть в воздухе, не найдя опоры в ответном жесте. Кроме Рекунова в обширном холле первого этажа находились ещё трое: Халилов, Селянин, которых Чеботарёв предполагал здесь увидеть, и Тяжлов, присутствие которого в Рекуновских хоромах явилось для него неожиданностью. Тяжлов занимал высокий пост в областной администрации, и с его стороны не слишком красиво было афишировать перед следователем прокуратуры столь предосудительные знакомства. Но, похоже, мистер Икс, как называет его Корытин, решил не стесняться, в виду складывающихся драматических обстоятельств, и его присутствие должно было охладить пыл слишком уж прыткого следователя. Кивнул он гостям, впрочем, довольно дружелюбно.

– Не скрою, господа, – Рекунов сопроводил свои слова приглашающим садиться жестом, – я удивлён вашим визитом. Давненько я уже не беседовал с работниками прокуратуры.

Чеботарёву понравилась и мебель в Рекуновском доме – надёжная и со вкусом подобранная. На стенах несколько картин, а по углам две вазы, то ли японские, то ли китайские, на изящных подставках красного дерева.

– Я пришёл к вам не как следователь, а как частное лицо, – Чеботарёв вежливо кивнул головой, принимая из рук красивой белокурой женщины чашечку кофе. – Вскрылись некоторые обстоятельства, господа, о которых я хочу вам поведать. – А вы уверены, что эти обстоятельства касаются именно нас? – спросил Селянин, чуть скосив глаза на Корытина, который с небрежным видом развалился в соседнем кресле.

Костюм на Селянине был отличного покроя, а вот галстук ни к чёрту не годился, во всяком случае, Чеботарёв порекомендовал бы ему более скромную расцветку. – Я не буду ходить вокруг да около, – спокойно продолжал Виктор. – Хочу только предупредить, что разговор наш неофициальный, и сведения, которые я вам сообщу, не подлежат широкой огласке. Это в первую голову в ваших же интересах. – Вы нас заинтриговали, господин Чеботарёв, – вежливо откликнулся Рекунов, но вежливость эта была усмешливой, намекающей гостям, что хозяева люди занятые и временем для долгой беседы не располагающие. – Скажу сразу, речь пойдёт не о ваших финансовых дёлах с Ксенией Николаевной Костиковой, хотя я в курсе возникших между вами недоразумений. Меня интересует высокий, худой, прямой как палка старик.