Алексей Лютый - Огонь по тарелкам! Страница 20

— Во-во, блин! Поэтому Сало и психует, — хмыкнул Сергей. — Ему своим спецслужбам продать ничего не удалось. Они все бесплатно забрали, еври бади.

Пацук снова хотел заорать, но передумал. Глядя на физиономии сослуживцев, есаул понял, что спорить с ними бесполезно. Все трое спецназовцев были готовы принять Сару в полноправные члены команды, и никакие доводы разума на их решение повлиять не могли. Сам Микола считал, что доверять Штольц нельзя, и менять свое мнение так же упорно отказывался. Даже несмотря на то что оставался в полном одиночестве.

— Ну-ну. Думайте, что хотите, но когда она вас предаст еще раз, не говорите, что я вас не предупреждал, — буркнул есаул и, круто развернувшись, пошел в кубрик.

Ситуация в группе накалялась. Горела синим пламенем, как кот в микроволновке, и лучше всех это понимал Раимов, видевший всю сцену с Пацуком в главной роли от начала и до конца.

При этом подполковник даже своего слова не нарушил. Он, конечно, обещал не вести наблюдение за комнатами отдыха личного состава, однако про коридор жилого отсека, где и развернулось все действо, речи никогда не шло. Именно поэтому Раимов знал о конфликте, но вмешиваться не стал.

Конечно, подполковнику не нужно было вдалбливать в голову прописные истины о том, что сплоченность или разобщенность коллектива в боевых условиях может иметь решающее значение. Раимов знал это прекрасно. Но он также понимал и то, что никакими санкциями или поощрениями нельзя заставить бойцов доверять друг другу. Тут нужно действовать более хитро, и Раимов усмехнулся. Подполковник уже наметил, что ему следует сделать!

О коварных замыслах Раимова ни Микола, ни даже Сара Штольц ничего ни сном ни духом не ведали. Поэтому они продолжили свои нехитрые занятия. Девушка, осознав, что орет не тревожная сирена, а встревоженный есаул, спокойно вновь включила воду, пытаясь переварить то немногое из речи Пацука, что ей удалось разобрать через дверь душевой комнаты. Микола с тем же спокойствием завалился на свою кровать в кубрике и принялся упиваться собственным недоверием к смазливой израильтянке и обидой на излишнюю доверчивость сослуживцев. А тем временем в коридоре зрел заговор.

— Мужики, надо что-то с этой сладкой парочкой делать, — предложил Шныгин, внимательно посмотрев на Зибциха и капрала. — Так дальше продолжаться не может, блин!

— А что тут думать? Скрестить их нужно, и все проблемы сразу решатся! — заявил американец и заржал, как сивый мерин, которому вожжа под хвост попала.

Однако шутка Кедмана одобрения у друзей не нашла. Зибцих наградил его сочувственным взглядом, еще более печальным, чем тот, который он подарил Пацуку, а старшина и вовсе покрутил пальцем у виска. Капрал еще секунд тридцать весело ржал, неизвестно на что надеясь, а затем прокашлялся и замолчал. Шныгин благодарственно похлопал его по плечу.

— Еще предложения будут? — поинтересовался старшина.

Ответа не последовало. Зибцих лишь пожал плечами, показывая, что в данной ситуации арийская логика бессильна, а Кедман вновь набрал полную грудь воздуха, явно намереваясь ляпнуть очередную глупость. Однако, наткнувшись на ледяной взгляд старшины, американец решил промолчать и поддержал ефрейтора, также беспомощно пожав плечами. Шныгин усмехнулся.

— Тогда слушай сюда, еври бади, — проговорил он и повернулся к видеокамере. — Товарищ подполковник, не могли бы выключиться минут на пять? У нас тут секретное совещание.

— Вот мать твою к Штирлицу радисткой! — изумился Раимов, озвучив свое удивление на весь коридор. — И в кого ты, Шныгин, такой умный пошел?

— В прапрабабушку, — буркнул старшина. — Она все триста лет татаро-монгольского ига диверсии оккупантам на дорогах устраивала. Ее еще потом по ошибке Соловьем-разбойником прозвали.

— Ага. А при Александре Невском ее переименовали в бабу-ягу! — окрысился в ответ Раимов. — И вообще, агент Шныгин, парочку нарядов вне очереди не хочешь?

— Не хочу, — честно признался старшина. — Но все равно попрошу вас наблюдение с коридора снять.

— Слушай, Шныгин, у тебя среди родных случайно нет мордвы? Упрямый ты больно, — проворчал подполковник, но наблюдение с коридора снял. Все-таки хоть инициатива в армии и наказуема, но некоторые порывы подчиненных стоит поощрять.

А Шныгин, дождавшись, пока красный глазок на камере погаснет, жестом подозвал Кедмана и Зибциха поближе, намереваясь объяснить спецназовцам, что именно он задумал… Ох, знал бы Пацук, что против него и начальство, и сослуживцы собираются предпринять, навеки забаррикадировался бы в спальном кубрике. Да еще и мины перед дверью бы заложил!

К несчастью для себя, Микола остался в неведении относительно коварных планов соратников по борьбе с инопланетными оккупантами. Бедный украинец ни сном ни духом не ведал, что ждет его впереди, поэтому совершенно спокойно позволил друзьям войти в кубрик. Более того, Пацук даже вежливо ноги поднял, когда тетя Маша, то бишь ефрейтор Зибцих принялся подметать полы. Впрочем, больше никаких знаков внимания сослуживцы от есаула не дождались. Пацук даже в душевую вместе с остальными не пошел. Вместо помывки он скрылся в комнате отдыха и целых два часа, тупо пялился на экран телевизора, лишив Кедмана возможности посмотреть баскетбольный матч из серии плей-офф НБА. Причем исключительно из вредности отошел от телевизора и пошел в душевую только тогда, когда матч закончился, и из всех удовольствий баскетбольной баталии капралу достался только финальный счет на табло.

— Сергей, может быть, поторопимся с нашим планом? — жалобно попросил Шныгина американец. — Я так долго не выдержу. Если эта белая задница еще раз меня без баскетбола оставит, я ему столько слабительных в сало напихаю, что он потом вообще на одном месте сидеть не сможет.

— Не дергайся, блин, — осадил друга старшина. — До завтрашнего вечера как-нибудь протянешь. А там, когда все будет готово, еври бади, и начнем!

Несчастному, обездоленному и осиротевшему без баскетбола Кедману только и оставалось, что взлохматить свою прическу невероятных цветов, горестно вздохнуть и запастись терпением. Капрал надеялся, что хоть вечерний матч на спортивном канале ему удастся посмотреть, однако и тут его ждало разочарование. На этот раз в лице Раимова, который самым бессовестным образом в восемь часов пополудни приказал всем явиться на общее собрание. Американец, хоть и готов был выть волком и тем же самым волком подполковника на запчасти разгрызть, спорить с начальством был не приучен. А потому выполнил приказ беспрекословно. Зато Пацук со Шныгиным устроили скандал. При этом начал ругаться украинец, а на орехи досталось старшине.

— Товарищ подполковник, вы же нам обещали отдых до завтрашнего утра, — возмутился Микола.

— Чрезвычайные обстоятельства, — заявил в ответ Раимов, который, между прочим, об этих чрезвычайных обстоятельствах уже часа три знал!

— Да у вас, блин, все время какие-нибудь обстоятельства, — фыркнул Сергей. — То одно придумаете, то другое. А на самом деле, вы, Василий Алибабаевич, просто обещания свои выполнять не умеете. Фронтовые сто грамм нам уже сколько месяцев обещаете? И что мы за это время на самом деле получили?

— Ты лично — еще два наряда вне очереди! — отрезал возмущенный командир.

— Да хоть четыре, — ляпнул не менее возмущенный коварством начальства Шныгин.

— Хорошо, четыре, — согласился с ним подполковник. — Вот все четыре и будешь отрабатывать завтра утром вместе с Пацуком. Еще вопросы есть?

— Никак нет! — рявкнул в ответ старшина. А что ему еще оставалось?..

В актовом зале народу было ровно столько, сколько и обычно. Ни больше, ни меньше. В президиуме вновь сидели Раимов, неизвестно как успевающий попадать на собрание раньше, чем «икс-ассенизаторы» добегали в зал из жилого кубрика, и профессор Зубов. Последний являлся главой научно-исследовательской части проекта и формально раздавал приказы ученым. Чем именно на самом деле занимался профессор, практически для всех оставалось тайной за семью печатями. Тем более что разобраться во взаимоотношениях ученых военному человеку было просто не под силу. И если кто-то из бойцов не считал всех до единого ученых сумасшедшими, он это тщательно скрывал.

Кроме пятерки «икс-ассенизаторов» и двух уже упомянутых выше руководителей проекта, в актовом зале были еще два человека, то есть доктор Гобе, психиатр, языковед и крупнейший на Земле специалист по внеземным культурам, и японец Хиро Харакири, для простоты общения считавшийся просто самым крутым компьютерным гением всех времен и народов. Интерьер зала составляли закрытый занавесками стенд для наглядных пособий, трибуна для докладчика, так ни разу и не использованная, и пустые кресла в количестве не менее двадцати штук, кстати сказать, очень даже удобные.