Константин Лишний - Космиты навсегда Страница 20

— Взбодритесь, — сказал он, — подкрепите силы, заодно и пролонгируем действие анестетика.

Я безропотно выпил предложенное.

— Ну, вы живы? — спросил док.

— Жив, — кивнул я.

— Это легко исправить… Мар-рыя! Где ты ходишь? Давай сюда самые ржавые инструменты! Будем удалять.

Инструменты оказались не ржавыми, но весьма зазубренными от частого применения.

— Начнем процедуры! Рот открыть! Сейчас будет кровища! К расправе готовы? Позволяется кричать, ибо, как говорит старинная стоматологическая поговорка: пациент не плачет — доктор не поет. Итак — action!

Через полминуты доктор бросил вырванный зуб в плевательницу, промахнулся и зуб улетел на пол… Я ничего не почувствовал.

— Все? — удивился я. — Уже вырвали?

— Что? Мало показалось? Еще хотите? И не вырвал, а удалил. Решительным движением, да, я не устану повторять, что мастерство не пропьешь…

Мария взялась за веник и совок, пытаясь замести зуб…

— Мар-рыя! А ну иди отсюда, дура, со своим веником! Совсем сдурела? Не видишь, у меня пациент в кресле?! Чего ты меня позоришь? Никакой этики медицинской в тебе нет!

Мария, гордо подняв голову, удалилась, а я подумал, что после «медицинской этики», продемонстрированной доктором, веник, заметающий мой зуб, уже не делает погоды.

Доктор быстренько проинформировал меня о том, что никаких специальных мер по уходу за раной предпринимать не надо, что единственное требование — это ни в коем случае не полоскать, так как в ране кровяной сгусток, он должен рану закрыть, там остаться и никуда не деться. Если сгусток устоит, то все заживет, как на собаке. Ну и док! На собаке!

— Все. Слазьте с кресла. Переходим ко второму пункту нашей программы. В нашем деле есть два болезненных момента: первый — это непосредственно процедуры, второй — это отнятие гонорара. Что из них более болезненно, еще не известно… Стоматологам все время надо много денег, они должны поддерживать свою репутацию, эту репутацию лучше всего выразила группа «Ляпис Трубецкой», помните? — «Мы зашли в дорогое кафе, как всегда я был при лавэ…». Час расплаты пришел!

Я с готовностью уплатил названную доктором сумму в 80 рублей, да я бы и тысячу отдал, лишь бы поскорее отсюда смыться. Доктор сунул деньги в карман галифе, никаких квитанций мне не дал и даже имя мое не спросил. Матерый…

— Скажите, — поинтересовался я, — медицинская деонтология — это ведь этические правила поведения медработника по отношению к пациенту, а то, что вытворяли вы — это форменное издевательство. На вашей рекламке написано, что у вас здесь внедрено «новое слово в медицинской деонтологии». Что это за слово? «Садитесь, начинайте дрожать»?! Так?!

— Отвечу с готовностью, — сказал доктор. — Шустрый малый по имени Бентам ввел этот термин еще в 1834 году, с тех пор медики лижут зад пациентам в надежде получить вознаграждение не просто так, а именуя процесс лизания зада необходимой «деонтологией», хотя кроме алчности, там ни хрена нет. Медики утратили гордость и честь — это обидно. На вопрос, кто кому нужнее, пациент доктору или доктор пациенту, мои коллеги уверенно отвечают: нужнее пациент доктору, ибо он платит, после чего доктора высовывают язык и — вперед, лизать зады. Я так не поступаю, я не унижаюсь перед пациентом, а деньги с них вышибаю не лизанием зада. Вы это только что прочувствовали. Я подвел вас к грани непонимания происходящего и пока вы пытались понять, что же это за страшный кабинет, что это за доктор такой ненормальный в подтяжках, пока вы терзались сомнениями и тяжкими предчувствиями, — все уже закончилось. Вы обрадовались, что вам не разорвали пасть и что вы вобще вышли живым из этой передряги, поэтому безропотно выплатили мне совершенно грабительскую сумму, имея мыслью поскорее покинуть кабинет. Правда?

— Святая правда! — воскликнул я.

— Вот это и есть мое «новое слово в медицинской деонтологии» применительно к стоматологии. Понятно?

— Понятней быть не может, — сказал я и собрался в соответствии с новым этическим подходом поскорее удрать из этого кабинета, но тут вспомнил, зачем я сюда вообще пришел. — Док. Это еще не все, я должен сказать вам следующее: «У меня полный кирдык нижнего восьмого зуба слева».

— Все удалять к дьяволу, — произнес отзыв дока, пронзив меня оценивающим взглядом. — Мар-рыя! Повесь табличку «Прием закрыт» и проваливай на фиг! Завтра утром я тебе перезвоню.

Когда Мария ушла, доктор запер дверь на ключ, и мы расселись за стеклянным столом, сюда же перекочевала и бутылка коньяка с парочкой разовых стаканчиков. С тех пор, как я попал в этот мир, я только и делаю, что пьянствую. Вообще-то, это неплохой повод остаться здесь навсегда… в ближайшем ЛТП.

— Как там Ван-Ваныч? — спросил доктор Похмелини, потягивая коньяк.

— Напаривает майонез в Третьем рейхе… и рубаха у него розовая.

— Ничего не меняется, — усмехнулся дока, — он все так же склонен одеваться в модную дерьмовину.

— Мало того, он все так же склонен выполнить поручение Центра и ликвидировать Пронина, поэтому я здесь. Считается, что вы должны сообщить мне, где искать Пронина и доставите туда меня и мою подружку — гауптштурмфюрера СС.

— Фу, это пустяк. Пронин через день будет в Киеве и пробудет там, по меньшей мере, месяц, если у Иваныча есть план, то времени его осуществить хватит.

Я достал мобильный и позвонил Сика-Пуке, а док принялся наполнять стаканы.

— Это Ян, как майонез?

— Все в ажуре, мои ребятки уже разрабатывают гербовые упаковки, так что с меня бутылка! — довольным голосом ответил агент.

— Я у связного…

— У Похмелини? Как тебе этот экземпляр?

— Нормально, только он немного того… — Я покрутил пальцем у виска. — Слегка эксцентричный и методы его лечения, как по мне, чересчур прогрессивные.

— Не то слово! Информация есть?

— Есть, Пронин будет в Киеве через день, времени у нас — месяц.

— Отлично! Мы возвращаемся сегодня вечером.

— А как там Герда?

— Сыта рейхом по горло и задолбалась пить валериану, не понравился ей фатерлянд.

— С Похмелини-Перегаро поговоришь?

— С Пьяно-Муссолини? Зачем, сам с ним говори, скажи ему, чтоб к утру был готов везти вас в Киев. Пока.

— Давай-ка, волосатый, коньяку потребим! — резюмировал доктор.

— Давайте, док… за то, чтоб вас налоговая полиция не ухватила за «черный нал»!

— Хапко меня не ухватит… у меня фиксированный налог. Выпьем…

Я вернулся в гостиницу навеселе и подогретый радостным известием, что Похмелини, с которым я теперь на ты, завтра в семь утра повезет меня и Герду в мой родной Киев. «Туристы» с экскурсии по рейху еще не вернулись, и чем заняться, я не знал. Я взял и повертел в руках книгу «Устранение конкурентов». Слегка не ясно, чего такого сенсационного здешний Суворов мог сообщить в этой книге, ведь, как я понял, историю в этом СССР пишут правдиво, подробно и без прикрас. Я раскрыл книгу и поглядел в содержании на названия глав. Вот некоторые из них: «Зачем Сталин привел к власти Гитлера», «Зачем Сталин вооружил Германию», «Зачем Сталин разделил Польшу», «Зубастое миролюбие», «Как «Линию Сталина» превратили в непрогрызаемый фронт», «Про товарища Павлова и товарища Власова», «Почему Красная Армия не пошла в Берлин», «Как подставить Европу», «Как устранить конкурентов»…

Я хотел было приняться за чтение, но передумал и отложил книгу. Сейчас нагрянет Пука-Иванович с Гердой и почитать спокойно мне не дадут. Суворова я привык читать одним махом, за одну ночь, на кухне в компании кофейника и пепельниц…

В номер вошла Герда, вид у нее был угрюмый и раздавленный, мрачнее тучи. Из поездки в рейх Герда привезла не только дрянное настроение, но и пистолет. На поясе висела кобура и, судя по рукоятке, это был «Парабеллум Люгер». Она что — кого-то пристрелить собралась? Или кого-то пристрелила в турпоездке?

— Что там в рейхе, спрашивать не стану, — сказал я, — по твоему лицу видно, что с ним явно что-то не так…

— Ето есть ушясно! Лучши я фернюсь в мой Дойчленд умьереть ф бою! Ето нье мой рейх! — сокрушенно ответила она, расстегнула кобуру и вытащила пистолет. — Ето есть отльичний дойче пистольет, но смотрьи… он изхотофлен ф городье Туля. Какой позор длья мой фатерлянд!

Герда села в кресло и начала демонстративно страдать, можно было бы плеснуть ей валерьянки, но к такому лечению нервов у меня веры нет, поэтому я поставил перед ней полный бокал мартини без льда, а себе плеснул коньяка.

— Незачем так страдать, ты забыла — это вообще не наш мир. На кой черт убиваться из-за здешних частностей?

— Тёчно… ето глюпо.

— Завтра утром за нами заедет дока Похмелини и мы отправимся в прекраснейший город Киев… А куда делся Иван Иванович?

— Он уше отпряфилься ф путь, разрябатифать плян операцион.

— Выпьем! Все прекрасно, Герда, завтра мы уедем, а ничего лучше для обретения душевного покоя, чем смена обстановки, не существует.