Светослав Минков - Человек, который ищет (Сборник НФ рассказов болгарских писателей) Страница 20

— Оставь, Инна, — говорю я, — сама знаешь, что это бессмысленно…

Она не отвечает, и мне нечего добавить. Все десятки раз переговорено, и она это знает не хуже меня или Артура. Слушаем сигнал. Непонятный для нас сигнал из глубины звездного мира. Было время, когда мы пытались его расшифровать. Сначала нам казалось, что ответ просвечивает в спокойных голосах кибернетического устройства, которое сообщило, что сигнал идет от созвездия Персея. «Еще данные, разгадайте сигнал!» — настаивали мы. Электронный мозг послушно уточнял координаты, доказывал, что только разумные существа могут посылать такие радиоволны. И больше ничего. Мы замучили себя вопросами, хватались за тонкие нити предположений. Надежда сменялась неуверенностью, а потом в наши души медленно проникла горечь бессилия.

Теперь все равно поздно, через несколько часов мы улетаем к Земле. Нас ожидают восемь земных лет пути. Восемь лет вместе. Будем говорить, может быть, будем смеяться, и каждый будет видеть, как по лицам двух других морщину за морщиной прокладывают неуловимые угрызения совести. Да, мы упустили наше важнейшее открытие, открытие, ради которого вообще стоило жить.

— Не мучайся, Инна! — говорю я снова. — Мы записали звук. На Земле его расшифруют. Верь мне, что и это немало.

Собственно, я и сам не знаю, много ли это или мало. Но мы в самом деде сделали все, что было в наших силах. И сейчас у меня перед глазами бледное, заросшее лицо Артура, который целыми днями пытался преобразовать пойманные радиоволны. Одно время казалось, что удается получить соответственные биотоки. Тогда часами сидели в биоэлектронной камере с приемными шлемами на голове. Дважды мне казалось, что я вижу краски и очертания. Но… оба раза Артур и Инна извлекали меня из камеры полумертвым. Запись на биоэлектронной ленте действительно показывала цвета, но могли ли мы этому верить? И о чем говорили эти цвета? Почему прием их был опасен? Ответа на эти вопросы не было. Решили прекратить опыты. Оставалось только следить за записывающими аппаратами и утешаться, что на Земле кто-то другой, более сообразительный, сумеет расшифровать наши записи. Тоже мне утешение! Вот почему мы уже ненавидим и сигнал и самих себя. Иногда я думал, что это эгоизм. Но кто бы дерзнул обвинить в эгоизме нас, людей, которые отказались от личной жизни ради изучения полных опасностей далеких планет?

Довольно этих настроений! Нужно улыбнуться. Не так, так слишком мрачно. Да, сейчас лучше. Я встал.

— Достаточно мы сидели! У нас до отлета есть еще и другие дела, правда, Инна?

Инна вздрогнула. Но быстро сообразила, о чем я спрашиваю. Встает. Да, последнее контрольное испытание локаторных установок в ракете. Пора.

Артур тяжело поднимается с кресла. Стоит, будто хочет что-то сказать, но, махнув рукой, уходит. Большая серебристая дверь бесшумно открывается перед ним. Да, это к лучшему, что он промолчал.

За окнами вечер. Странный вечер, если вообще можно так сказать. К горизонту черного неба спускаются два солнца. Одно — большое, оранжевое, другое — голубое. Когда-то, когда мы были детьми, нам снились такие горизонты и такие солнца. И даже сейчас, после трех лет пребывания здесь, не могу отрешиться от чувства, что все это происходит во сне. Вокруг меня ни одной мягкой линии. Острые, причудливо иссеченные утесы, будто застывшие в мольбе к небу. Зияющие глубиной пропасти. И звезды. Неприветливые, будто вырезанные из куска мертвенно-холодного металла. Мне становится страшно, как только подумаю, что там, где-то в созвездии Персея, была, а быть может, есть и сейчас, разумная жизнь, которая взывает к бесконечности. Двадцать тысяч световых лет шел этот зов. И встретил нас троих на этой дикой планете системы бета Лебедя. Напрасно встретил. Мы не готовы его понять.

Оборачиваюсь. На плато за нами сияет мягким изумрудно-зеленым светом купол нашей гравиметрической станции. Никогда не думал, что мне будет так тяжело расставаться с ней. Видно, человек всегда оставляет частицу себя в предметах, с которыми он сжился.

Направляюсь следом за Артуром и Инной. Он идет впереди, она — за ним. Слышу в шлеме ее дыхание, вижу, как ее маленькая фигурка ступает по склону, и думаю о том, о чем никогда не смог бы ей сказать. Насколько она мне дорога. Понял я это не сразу. В первые дни после того, как звездолет «Орион» доставил их сюда вдвоем с Артуром, меня раздражали ее молчаливая сдержанность, ее манера нервно поглаживать ладонью лоб, когда она чем-то встревожена. Потом я привык. А потом вдруг однажды с удивлением обнаружил, что мне тяжело, когда я не вижу со рядом. Может быть, это любовь, не знаю.

Артур тоже любит ее. Они выросли вместе в звездолете «Орион». И то, что она навсегда свяжет свою жизнь с его, казалось совершенно в порядке вещей. Между собой мы говорим обо всем, кроме главного, что мы оба любим Инну. Но и она молчит.

— Арчи, — говорю в микрофон, — я вас скоро догоню. Пойду отключу гравитационный конденсатор. А вы проведите проверку в ракете. Я буду ждать вас здесь на обратном пути.

Вправо, в ста метрах по склону, темнеет угловатое тело конденсатора. Непосвященный никогда не догадается, что этой неказистой установке мы обязаны своей жизнью здесь. Конденсатор создает высоко над нами невидимую броню сверхмощного поля. Эта броня охраняет нас от лучей голубого солнца, без нее оно в считанные часы убило бы нас. Однако наши запасы энергии близятся к концу, это-то и заставляет нас спешить с отлетом. Да и задание, из-за которого мы здесь, уже выполнено. Мы справились со всеми задачами, кроме одной — непредвиденной. Почему-то часто именно непредвиденное оказывается самым важным в нашей жизни? Нет, не хочу больше об этом думать. Сегодня последняя ночь здесь. Отбросим уже ненужные сомнения и дадим старт. Всего лишь восемь лет, и я увижу Землю! Синее небо, синее море, зелень лугов и лесов… Всего восемь лет!..

Тяжелая дверь открывается. Вхожу. Что подумают Инна и Артур, если им сказать, что для меня приборы — словно живые существа. Возможно, это осталось у меня от занятий медициной — каждая наука дает человеку, кроме точных знаний, что-то еще. Трудно сказать, что именно, но медицина, очевидно, дает такое понимание людей, которое одухотворяет даже предметы. И как были несчастны наши прадеды, когда два-три века назад, вынужденные обстоятельствами, считали, что должны совершенствоваться только в одной какой-либо области науки. Они совсем не могли бы представить себе, к чему привело расселение людей по планетам, к какому скачку в мышлении!

Но я сам не обладаю основными качествами, которые должны быть у космонавта: суровостью и непоколебимостью. Я чересчур много рассуждаю. И не смог бы, наверное, в случае необходимости хладнокровно пожертвовать собой или своими товарищами. Даже сейчас, когда берусь за центральный переключатель конденсатора и отвожу его, испытываю чувство, будто расстаюсь с другом. Тихое равномерное гудение смолкает. Зажигается красная лампочка, затем и она гаснет. Я быстро выхожу.

Да, Артур и Инна уже возвращаются. Все в порядке. Остается только взять на станции последние записи сигналов и кое-какие мелочи. Потом — старт!

Сейчас я иду первым. Входим один за другим на станцию и в герметической камере снимаем только шлемы: нет времени, надо спешить. Коридор. Дверь в зал с астрофоном отходит. Я…

Я в недоумении останавливаюсь посреди зала. Что-то здесь произошло. Я чувствую это, прежде чем осознаю. Потом понимаю. Это невероятно! Острый воющий звук сигнала превратился в тихую мелодию. Странную, особенную мелодию.

Артур спохватывается первым. Он уже спешит к биоэлектронной камере, мы — за ним. Входит, руки его дрожат, когда он закрепляет на голове шлем. Я вынужден ему помогать…

Минута. Инна тяжело дышит возле меня. Глаза Артура широко открыты.

— Вижу, — хрипит он, — вижу их… Это они… слышу их…

Я ловлю каждое его слово. Наконец-то! Как это просто и как мы не догадались! Нам мешало поле. Мы выключили конденсатор и…

Какая-то тревожная мысль бьется в подсознании. Я стараюсь от нее отделаться, но она постепенно проясняется, становится убийственно отчетливой. Мы можем расшифровать сигналы только в том случае, если не работает конденсатор. Но он и без того выключен, потому что нет больше энергии. Мы не можем остаться здесь, не можем! Надо вылетать немедленно, бежать, иначе нас убьет голубое солнце.

Радость переходит в такое отчаяние, что мне хочется кричать от боли. Мгновенно приходит другая мысль: а что, если один из нас останется здесь? Сигналы, пройдя через его мозг, будут записаны на биоленту. А если при этом включить и астрофон, образы и звуки можно переправить на Землю в расшифрованном виде. Но это значит, что один из нас будет осужден…

Насильно снимаю шлем с головы Артура и вытаскиваю его из камеры. Он шатается…

— Садись, — говорю, — садись! Я хочу сказать тебе что-то важное. Прошу тебя, Арчи, успокойся!