Игорь Подгурский - На суше и на море Страница 20

Далее следовало нечто невнятное и написанное красным. Что-то вроде: «Они пришли… Один патрон… Чукчанов был прав…»

На этом записки мертвого капитана закончились. Владимиров закрыл дневник и бережно убрал его в сумку. В том, что командир отряда мертв, как и все остальные, никто не сомневался.

Появился лесник и сказал: «Нашел. Они все здесь».

Пошли за Митричем. Он остановился у края глубокой ямы, искусно замаскированной палаточным брезентом и листьями. На дне лежало восемь тел вперемешку с оружием и амуницией. Сверху лежало тело мужчины в выцветшей гимнастерке с капитанскими шпалами на петлицах. В правой руке был зажат вороненый ТТ. Затвор пистолета был отведен в заднее положение. Командир партизанского отряда вел огонь до последнего патрона, так и не выпустив оружия из рук. Ему перегрызли горло, точнее, попросту вырвали его. Отчетливо были видны белые шейные позвонки.

– Кто-то хотел скрыть, что здесь был партизанский лагерь. Он был уверен, что их будут искать, – размышлял вслух Кузнецов. – Тела проложены еловым лапником и пересыпаны землей, чтобы запах разложения не так был слышен.

– Господин обер-лейтенант из Абвера? Или от другого ведомства? – громко поинтересовались сзади.

Следопыты обернулись на голос. Рядом с густым кустом орешника стоял, опираясь на длинное деревянное копье, эсэсовец в черном мундире и такого же цвета фуражке. На поясном ремне висел кинжал, на рукоятке была выгравирована эмблема – орел, держащий в когтях круг со свастикой.

На обшлаге правого рукава красовалась нашивка, свидетельствующая о принадлежности владельца к подразделению дивизии «Мертвая голова». У незнакомца были чрезвычайно густые брови, сросшиеся на переносице, и запавшие глаза. Кузнецов отметил, что указательный и средний пальцы на руке, державшей копье, одинаковый длины. Хромовые сапоги со вставками, чтобы не мялись голенища, были измазаны глиной.

– Тут везде грязь! Никак не привыкну, – произнес немец, проследив за взглядом Николая, и непринужденно представился: – Штандартенфюрер Нагель.

– Обер-лейтенант Пауль Зиберт, – козырнул Николай. – Вермахт.

– Подполковник Владимирофф, – отрекомендовался командир. – Парашютно-десантные войска Люфтваффе.

Задов и Хохел промолчали.

– Это вервольф, о котором я рассказывал, – глухо выдавил лесник.

– Людям служишь, полукровка. Я тут для тебя кол дубовый вытесал. Хотя по уму сгодился бы осиновый, – ощерился Нагель, показав острые зубы, смахивающие на клыки, и между делом пояснил: – На оборотня-кабана надо идти с оружием, сделанным из дуба. Если договоримся, то приглашаю на отбивные с кровью. На партизан вы не похожи. Дымом от вас не пахнет. – Он повел носом, широко раздувая ноздри.

Митрич тихонько всхрюкнул и сделал попытку спрятаться за широкую спину Владимирова.

– Нас четверо, ты один, – встрял в беседу Задов. – Ваши здесь не пляшут.

Штандартенфюрер вместо ответа наклонил вперед свое копье из дуба. Скорей всего, это был условный знак. С разных сторон из-за деревьев крадущейся походкой вышли еще двое эсэсовцев помоложе. Если между вервольфами провести воображаемые линии, то получился бы треугольник, в центре которого находились десантники.

– Партизан было семьдесят два человека, в лесу они чувствовали себя как дома. Волчьих ям нарыли, охотнички! Могилы себе вырыли. Ирония судьбы! – Вервольфа сложившаяся ситуация откровенно забавляла.

– С ними расправились из-за того, что они уничтожили болото с протокультурой истинных оборотней? Звериным мечтам вервольфов о мировом господстве конец! – спросил, а скорее уточнил, Владимиров.

Оборотень перестал ухмыляться.

– Ты называешь нас зверьми, – сказал вервольф, поглаживая свое человеческое лицо свободной рукой. Ты, наверное, думаешь, что мы злые, искаженные отражения вас, людей. Или это не так?

Владимиров кивнул, соглашаясь с ним.

– Мы видим вещи по-разному, – задумчиво продолжал оборотень. – Мы считаем себя следующей ступенью в человеческом развитии, идущей после человека. Обойдемся и без протокультуры, хотя с ней дело пошло бы быстрее. Скажи мне, – произнес Нагель, подавшись вперед, – в тебе есть зверь, в твоей душе есть ярость? – Вервольф не ждал ответа подполковника-парашютиста. – Конечно же есть, – продолжил он. – Ошеломляющая ярость! Разве это не человеческие слова? Я – зверь, и зверь – это я. Все происходит по моей воле, а не по желанию кого-то. Присоединяйся вместе с обер-лейтенантом к нам. Поверь, я редко делаю такие предложения, – улыбнулся он, закончив свой монолог.

– Почему бы и нет. У меня в Афгане позывной был «Вольф», – начал размышлять Владимиров вслух и передвинул автомат с бока на грудь. До этого шмайссер закрывал висевший на боку каменный нож из синего обсидиана. – Может, это знак судьбы?

– Чарующий кинжал! – вперился в оружие взглядом штандартенфюрер. – Отдайте его мне! Это будет подтверждением договора между нами. Только медленно. Очень медленно.

Зачарованный синим блеском кинжала, приблизился молодой вервольф в пилотке, лихо сдвинутой набок. Видимо, в серых кругах клинок был хорошо известен.

Больше наблюдать этот сговор, творящийся у всех на виду, Хохел не мог. Как ни шевелил он мозгами, в альянсе, зарождавшемся на глазах, ему, Леве и Митричу места не было.

Воспользовавшись моментом, Щирый бросился к лесу, не разбирая дороги. За ним черной тенью метнулся третий эсэсовец-вервольф. Гонка по лесу с препятствиями, встречающимися на каждом шагу, измотала бравого труженика тыла метров через пятьдесят. Он уже чувствовал жаркое дыхание в затылок. Из последних сил Хохел вскарабкался на широкую березу и застыл на суку, обхватив ствол руками. Вниз он смотреть не хотел: боялся.

В голове билась одна мысль: «Хорош наш командир! Приход-расход на складе ему не нравится. А с врагом общий язык сразу нашел. Главное – добраться до своих и все рассказать. Вывести на чистую воду оборотня в погонах. Раскрыть черную измену. Но для этого – спастись!»

Щирый с опаской посмотрел вниз.

Внизу под деревом стоял молодой эсэсовец и внимательно разглядывал ерзающего на ветке Хохела. Его светло-голубые глаза равнодушно смотрели на зампотыла. Такой взгляд Щирый уже где-то видел. Память услужливо подсказала: с такой же брезгливой ленцой Скуратов разглядывал меню в офицерской трапезной.

– Слезай, венец природы, – не повышая голоса, посоветовал вервольф. – На дереве больнее будет.

– Это вы в лесу выли? – попытался завязать разговор Щирый.

– Мы не воем, мы поем. Вам, людям, не понять, – процедил оборотень.

Беседа не клеилась.

Хохел, балансируя на ветке, развязал горловину вещмешка и вытащил наружу плетку с серебряным хлыстом и ошейник с шипами. Он погрозил сверху оборотню, в слабой надежде напугать его. Рукоятка, после второго взмаха, выскользнула из потной от страха руки и полетела вниз. Вервольф шарахнулся от нее в сторону, как черт от ладана.

– А, так вы приготовились к нашей встрече! – Эсэсовец обозлился не на шутку. Он снял пилотку и начал быстро раздеваться.

– Э-э-э, ты чего задумал? – заволновался Хохел. – Волкам по деревьям лазить не положено.

– Истинный вервольф даже воды не боится, – произнес оборотень, гордо задрав подбородок, и зачем-то пояснил: – Это чтобы форму не порвать, когда перекидываться буду. И так партизаны дырок понаделали. – Эсэсовец просунул пальцы в прорехи кителя. – Решето. Кучно стреляют. Пулю к пуле кладут. Когда оборачиваешься, то становишься больше, и все расползается по швам. Вещевики сильно ругаются.

– Мне это знакомо, потом уже форма никуда не годится – не продашь, не сменяешь, – посочувствовал неизвестным коллегам Хохел. – Вы так подробно все рассказываете, ничего не опасаетесь?

– А кому ты расскажешь? – заржал оборотень, прыгая на ноге и стаскивая носок с другой. – Можешь помолиться напоследок.

– Аллилуия! Аминь!

– Немного, но сказано от души, – подвел итог вервольф и облизнулся.

После этих слов Щирый сделал попытку залезть повыше. Сук, на котором он сидел, не выдержал возни и обломился. Хохел не удержался и полетел вниз, навстречу судьбе, земле и вервольфу.

Оборотень, занятый носком, не успел ничего предпринять. Военное счастье сделало свой выбор. Оно улыбнулось Хохелу и повернулось спиной к серому. Щирый упал прямо на него. Серебряный ошейник с шипами по внутренней поверхности он так и не выпустил из руки. Раздался громкий щелчок и сдавленное хрипение вервольфа. Хохел быстро откатился в сторону. В момент падения ошейник защелкнулся на шее оборотня.

Эсэсовец изгибался всем телом и полосовал когтями землю. Во все стороны летели ошметки дерна и комья земли. Острые когти то вытягивались, то опять становились ногтями. Начавшая вытягиваться морда с серым подшерстком превратилась снова в человеческое лицо. Процесс перехода в зверя затягивался. Из-под ошейника струились алые ручейки. Вервольф пытался сорвать его с себя, но было видно, что это приносит ему лишь новые страдания.