Терри Пратчетт - Монахи истории. Маленькие боги (Мелкие боги) Страница 21

— Нет, не ему. — сказал Брута. — Он ест черствый хлеб и воду. — А почему он не ест свежего хлеба?

— Ждет, пока зачерствеет. — Так. Этого я и ожидал. — сказала черепаха. — Ом?

— Что?

— Капитан только что сказал нечто странное. Он сказал, что мир плоский и у него есть край. — Да? Ну и что?

— Но, в смысле, мы знаем, что мир — это шар, ибо… Черепаха сморгнула. — Нет. — сказала она. — А кто сказал, что он — шар?

— Ты. — сказал Брута. Потом добавил: “По крайней мере, согласно Первой Книге Семикнижия. "

"Я никогда не думал так прежде. — подумал он. — Я никогда не говорил “По крайней мере”. — Почему капитан сказал мне это? Разве это нормальный разговор?

— Я же сказал, я не создавал мир. — сказал Ом. — Зачем мне было его создавать? Он уже был. И даже если бы это сделал я, я бы не стал создавать шар. Люди попадали бы. И все моря стекли бы вниз. — Не стекли бы, если бы ты велел им остаться. — Ха! Вы только послушайте!

— Кроме того, сфера — это идеальная форма. — сказал Брута. — Ведь в Книге…

— Ничего примечательного в этой твоей сфере нет. сказала черепаха. Рассуждая так, идеальная форма — это черепаха. — Идеальная для чего?

— Ну, для черепахи, во-первых. — сказал Ом. — Если бы она была шарообразной, она бы все время подскакивала и ударялась о землю. — Но ведь это ересь, говорить, что мир плосок. — сказал Брута. — Возможно, но это — правда. — И он действительно на спине огромной морской черепахи?

— Верно. — В таком случае, победоносно заявил Брута, на чем же стоит эта черепаха?

Черепаха озадаченно посмотрела на него. — Ни на чем она не стоит. — сказала она. — Это, во имя неба, морская черепаха. Она плывет. Для этого морские черепахи и существуют. — Я… э… Я, пожалуй, лучше пойду и доложу Ворбису. — сказал Брута. Он очень тихо ходит, если его заставляют ждать. Чего ты от меня хотел? Я постараюсь и принесу тебе побольше еды после ужина. — Как ты себя чувствуешь? — сказала черепаха. — Спасибо, хорошо. — Хорошо ешь и все такое прочее?

— Да, спасибо. — Приятно слышать. Теперь поторопись. В смысле, я всего-навсего твой Бог. — Ом повысил голос, так как Брута побежал прочь. — И ты должен навещать меня почаще!

— И молись громче. Меня питают твои усилия! — кричал он.

* * *

Ворбис все еще сидел в своей каюте, когда Брута пропыхтел по коридору и постучал в дверь. Ответа не было. Через некоторое время Брута толчком открыл ее. Не известно, читал ли Ворбис. Очевидно, он писал, судя по его знаменитым Письмам. Но никто никогда не видел его за этим занятием. Когда бывал один, он проводил множество времени глядя в стену или распростершись в молитве. Ворбис умел молясь преклониться так, что позы безумно могущественных императоров начинали выглядеть раболепными. — Гм… сказал Брута и попытался потянуть дверь, чтобы ее закрыть. Ворбис раздраженно махнул рукой. Потом встал. Он не стал стряхивать пыль со своей рясы. — Знаешь ли, Брута, сказал он. — я не думал, что в Цитадели есть хоть один, кто решится прервать мою молитву? Все побоялись бы Квизиции. Каждый боится Квизиции. Кроме тебя, кажется. Ты боишься Квизиции?

Брута взглянул в черные на черном глаза. Ворбис взглянул на круглое розовое лицо. Существует определенная личина, которую люди надевают, разговаривая с эксквизитором. Она плоска и невыразительна, слегка блестит и даже начинающий эксквизитор способен прочитать на ней, как пописанному, плохо скрытое чувство вины. Брута просто выглядел не смеющим вздохнуть, но так он выглядел всегда. Это было удивительно. — Нет, лорд. — сказал он. — Почему нет?

— Квизиция защищает нас, лорд. Это написано в книге Оссори, глава 7, стих…

Ворбис склонил голову набок. — Конечно. Но ты никогда не думал, что Квизиция может ошибаться?

— Нет, лорд. — сказал Брута. — Но почему нет?

— Я не знаю, почему, лорд Ворбис. Просто никогда не думал. Ворбис уселся за маленький письменный столик, не более одной доски, очищенной от коры. — И ты прав, Брута. — сказал он. — Потому что Квизиция не может ошибаться. Все может быть лишь так, как того пожелает Бог. Невозможно думать, что мир может существовать как-то иначе, верно?

В голове Бруты на мгновение промелькнул образ одноглазой черепахи. Брута никогда не был хорошим лжецом. Правда и сама по себе всегда казалась такой непостижимой, что дальнейшее усложнение вещей было выше его понимания. — Так нас учит Семикнижие. — сказал он. — Где есть наказание, всегда есть вина. — сказал Ворбис. — Иногда вина следует за наказанием, что единственно служит доказательством прозорливости Великого Бога . — Моя бабушка всегда так говорила. — автоматически сказал Брута. — Действительно? Я хотел бы узнать побольше об этой выдающейся леди. — Каждое утро она задавала мне взбучку, потому, что за день я обязательно совершу что-то, чтобы заслужить ее. — сказал Брута. — Наиболее цельное понимание человеческой натуры. — сказал Ворбис, подперев щеку рукой. — Это звучит так, словно, если бы не неполноценность ее пола, из нее вышел бы отличный инквизитор. Брута кивнул. “О, да. Да, разумеется. "

— А сейчас, сказал Ворбис не меняя тона. — расскажи мне, что ты видел в пустыне. — А. Было шесть вспышек. Потом пауза примерно в пять ударов сердца. Потом восемь вспышек. И еще одна пауза. И две вспышки. Ворбис задумчиво кивнул. — Три четверти. — сказал он. — Благодарение Великому Богу. Он моя опора и проводник на трудных путях. Ты можешь идти. Брута не ожидал, что ему объяснят, что значат вспышки и не собирался расспрашивать. Вопросы задает Квизиция. Этим она и славится.

* * *

На следующий день корабль обогнул мыс и перед ним раскинулось побережье Эфебы с белым пятном города на горизонте, которое под влиянием времени и расстояния превратилось в россыпь слепяще-белых домов на протяжении всего подъема в гору. Город вызвал большой интерес сержанта Симони. До того Брута не перемолвился с ним ни словом. Запанибратство между солдатами и духовенством не поощрялось; среди солдат наблюдалась явная склонность к нечестивости… Брута, снова предоставленный самому себе, с тех пор как экипаж занялся подготовкой к входу в порт, внимательно рассматривал солдата. С точки зрения младшего духовенства, большинство солдат было неряшливо и, обычно, неотесанно. Симони таким не был. Уж не говоря обо всем остальном, он сверкал. Его нагрудник слепил глаза. Его кожа казалась отполированной щеткой. Сержант стоял на носу, пристально глядя на приближающийся город. Было необычно видеть его так далеко от Ворбиса. Где бы ни стоял Ворбис, там был сержант, рука на рукояти меча, глаза сверлят окружающих на предмет… зачем?

И всегда безмолвный, разве что с ним заговаривали. Брута попытался быть дружелюбным. — Выглядит очень… белым, не правда ли? — сказал он. — Город. Очень белый. Сержант Симони?

Сержант медленно повернулся и взглянул на Бруту. Взор Ворбиса вгонял в ужас. Ворбис смотрел сквозь твою голову на грехи внутри, интересуясь человеком лишь как вместилищем прегрешений. А во взгляде Симони была обычная, чистая ненависть. Брута попятился. — Ох. Извините. — пробормотал он. Он угрюмо вернулся на тупой конец и постарался не попадаться на пути солдата. В любом случае, скоро здесь будет много солдат… Эфебцы ждали их. Их солдаты выстроились на набережной держа оружие так, словно их останавливало лишь отсутствие прямого оскорбления. И их было много. Брута тащился в хвосте. Голос черепахи проник в его сознание. — Так эфебцы желают мира, да? сказал Ом. — Не похоже. Не похоже, что мы прибыли дать закон побежденному врагу. Выглядит скорее так, будто нас побили, и мы не хотим этого еще раз. Словно мы просим мира. Вот на что это, по-моему, похоже. — В Цитадели все говорили, что это была славная победа. — сказал Брута. Он заметил, что теперь может говорить почти не шевеля губами; кажется, Ом мог разобрать слова как только они достигали голосовых связок. Перед ним Симони тенью следовал за дьяконом, подозрительно оглядывая каждого эфебского стражника. — Интересное наблюдение. — сказал Ом. — Победители никогда не говорят о славных победах. Потому что именно они видят, на что потом похоже поле боя. Славные победы бывают лишь у проигравших. Брута не знал, что и ответить. — Это звучит очень не по-божески. — рискнул он. — Это черепашьи мысли. — Что?

— Ты ничего не знаешь? Тело — не только удобное вместилище разума. Форма влияет на то, как ты думаешь. Морфология всюду. — Что?

Ом вздохнул. — Если я не сосредотачиваюсь, я думаю, как черепаха. — В смысле? Ты имеешь ввиду, медленно?

— Нет! Черепахи — циники. Они всегда ожидают худшего. — Почему?

— Не знаю. Может, потому что это с ними часто случается. Брута разглядывал Эфебу. Стражники в шлемах, увенчанных плюмажами, похожими на конские хвосты, продолжали злобно вышагивать по обе стороны колонны. Несколько эфебцев лениво наблюдали с обочины. Они выглядели удивительно похожими на людей дома, а совсем не как двуногие демоны. — Они люди. — сказал он. — “Отлично” по сравнительной антропологии. — Брат Намрод говорил, что эфебцы едят человеческую плоть. — сказал Брута. — Он бы не стал врать. Маленький мальчик глубокомысленно рассматривал Бруту, что-то выкапывая из ноздри. Если это был демон в человечьем обличье, то он был фантастически хорошим актером. Вдоль всей дороги из доков на некотором расстоянии друг от друга стояли белокаменные статуи. Брута никогда прежде не видел статуй. За исключением статуй Семи Основателей, конечно, но это было совсем не то. — Кто они?