Антон Твердов - Нет жизни никакой Страница 21

Но, несмотря на все эти, несомненно, волнующие и радостные события, тоскливо что-то попискивало в груди у Дрыгайло — сейчас, когда он поздним предновогодним вечером сидел перед неярко горевшим пламенем камина. Сотрудники редакции уже разошлись, а Ниночка, пообещав свидание завтра, сегодня ушла раньше других — Виталий из окна кабинета видел, как она, подбирая полы коротенькой каракулевой шубейки, садилась на заднее сиденье черного «ситроена», заехавшего в редакционный двор.

«Ну и черт с ней, с мокрохвосткой, — уныло подумал Дрыгайло. — Завтра разберемся. А сейчас… Сейчас надо работать. Новая должность обязывает…»

Впрочем, работы было не так много. Надо было завершить первую статью из рубрики «Черный список», нововведенной лично Дрыгайло и долженствующей представлять собой текущий понедельный отчет о смертях домашних животных города Саратова.

Вопрос о целесообразности введения новой рубрики вызвал среди сотрудников журнала реакцию крайнего недоумения и потому не вызвал никаких споров, Дрыгайло под шумок поставил свою резолюцию, и новаторская рубрика начала свое существование.

Дрыгайло вздохнул, почесал затылок и задумался. Надо было еще сообщить о недавней гибели известной саратовской писательницы Фимы Концовой, но так как номер уже сдавался в набор, места под отдельную статью о трагическом событии не было, а урезать объем рубрики «Черный список» Дрыгайло не согласился бы ни за что — из соображений принципиальных. Но — с другой стороны — о кончине Концовой сообщить надо… А как?

Виталий раздумывал недолго. По его задумке, концепция рубрики «Черный список» состояла из сплава широко распространенных гуманистических идей, главной из которых являлась, конечно, идея мирового братства всех природных созданий.

«А в самом деле, — подумал вдруг Дрыгайло, — почему это о гибели Концовой будут сообщать все местные периодические издания, а о том, что, например, кот Тишка упал с девятого этажа, никто не узнает? Несправедливо это в свете современных идей».

Вдохновленный этой неожиданной мыслью Дрыгайло склонился над клавиатурой и через секунду уже строчил:

«…надо же было такому случиться, что торопящаяся на съемки сериала о милицейских патологоанатомах машина скорой медицинской помощи сбила Фиму Концову, вышедшую на улицу раздавать автографы. Вокруг переломанного трупа мгновенно собралась толпа. Тысячекратно усиленный невидимыми динамиками голос диктора радио Ру-Ра Филиппа Солодкова, заглушая вой обездоленных, призвал к спокойствию…»

Перечитав написанное, Виталий улыбнулся и продолжал:

«На улице Челюскинцев в доме тридцать семь, в третьей квартире на первом этаже сдох хомячок Виссарионыч, но этого никто не заметил.

На Бабушкином взвозе сорвалась с крыши двенадцатиэтажного дома пегая кошка Марина и разбилась насмерть.

В районе Ильинской площади задохнулся в газовом облаке вместе с хозяевами пес Моисей.

От безысходности и немоты удавился в телеграфных проводах сбежавший из домашней клетки попугай Трупик.

Над могилой Концовой день и ночь кружились голуби, роняя белоснежные хлопья пуха, потому что одноглазый кладбищенский сторож Шурик вывалил неподалеку кадушку гнилой капусты…»

Закончив, Дрыгайло откинулся на спинку кресла и удовлетворенно выдохнул. Привычным пробегом по клавишам поставил под текстом статьи:

— Роман Багдадский, — потом подумал и добавил: — Главный редактор, — и закурил.

Дрова, доставленные сегодня с утра охранником Осипом, догорали в камине. Все еще находясь под впечатлением собственной статьи, Дрыгайло рассеянно подумал о том, что неплохо было бы сломать старый забор на заднем дворе редакции — потому что этот забор ничего ни от кого не загораживает, а служит для близживущих юных оболтусов местом для письменных самовыражений. Верный своей привычке искать во всяком явлении жизни оборотную сторону, Виталий всегда ходил в редакцию «Саратовского Арарата» через задний двор, и присутствующие на заборе граффити типа «Маруся — гнида», или «Олег — лох», или «Сокол-Саратов» — высшая лига» его неизменно бесили.

— А обломки на дрова пустить, — вслух проговорил Дрыгайло.

Он нагнулся и достал из-под стола полуопорожненную бутылку дешевого портвейна, отпил глоток и вернул бутылку в исходное положение — рядом с ножкой стола. Виталий не признавал дорогой выпивки, потому что искренне считал, что алкоголь — он и есть алкоголь, в каких видах его ни употребляй — в виде коньяка ли, водки ли, дорогих иностранных напитков с труднопроизносимыми названиями, — все равно результат один и тот же — опьянение, мутный сон и похмелье. Тогда зачем платить бешеные бабки за бутылку крутого заморского зелья, если на сотую часть суммы можно свободно нахерачиться отечественной сивухой?

Дрыгайло вздохнул, снова достал бутылку, поставил ее на стол и уже не убирал. Затем он извлек из ящика стола запыленный стакан, дунул в него и плеснул туда портвейн. Но пить сразу не стал — покрутил в руках бутылку, прочитал надпись на криво приклеенной этикетке:

— Вино плодово-ягодное, крепкое, розовое… Прочитав, Дрыгайло усмехнулся и, пробормотав иронически:

— Сколько эпитетов… — опрокинул стакан в глотку.

В бутылке оставалось еще немного. Дрыгайло усмехнулся неизвестно чему, потом поморщился, потому что вспомнил, как он сегодня утром покупал эту самую бутылку.

Как назло, в магазине, куда по пути на новое место работы зашел Дрыгайло, толкалась эта толстая тетка — бухгалтер из вверенной Виталию редакции.

«Как ее зовут-то? — угрюмо подумал Виталий. — Имя еще чудное такое… Розалина Петровна, вот. И чего она тут делает-то? Время-то рабочее уже — половина девятого утра. О, бублики покупает. Ну, купила, иди отсюда. В молочный отдел пошла… Ч-черт. Сейчас меня заметит. Какого хрена в этом магазине молочный отдел с бакалейным совмещен? Жаль, кабаки в округе в такое время закрыты все. А то бы сел спокойно где-нибудь и… Голова прямо как довоенный трамвай — звенит, дребезжит, гудит. Нет, не надо было вчера с дядей бухать. А не бухать — нельзя. Обидится. Все-таки должность мне через него досталась».

Виталий сглотнул и поморщился. Горло было пересохшим, как будто всю ночь он жевал песок.

«Да пошла она! — с остервенением решил Виталий. — Ну и что, что увидит? Что я — каторжный, что ли? Подумаешь, с утра спиртное в магазине покупаю… А куда деваться — похмеляться-то все равно надо. И вчера — когда общее собрание редакции было — от меня пивом попахивало крепко. Проклятый дядя напоил… Эти бухгалтеры… и остальные журналисты, и Розалина Петровна в частности, Давно, наверное, уже меня алкоголиком считают. А, плевать… Что они мне сделают? Я, между прочим, теперь главный редактор журнала. А они мои подчиненные. Авторитет пострадает… Плевать. Если не похмелюсь, голова моя пострадает…»

— Виталий Анатольевич! Дрыгайло вздрогнул и обернулся.

— Здравствуйте, Розалина Петровна, — сдержанно поздоровался он.

— Молочка покупаете? — осведомилась Розалина. — Это хорошо. На завтрак-то… А то, вы знаете, у нас в редакции уже говорят, что вы пьете много. Глупости, конечно, я не слушаю их… Хотите, скажу вам, от кого именно такие поганые слухи пошли?

— Я не много, — сказал Виталий, морщась от головной боли, — я только по праздникам…

— По праздникам можно, — расплылась в доброжелательной улыбке Розалина Петровна, — мне ряженки, пожалуйста, — сказала она подошедшей продавщице, — с клубникой и с малиной.

Почти сразу же появилась вторая продавщица. Направилась к скучающему у прилавка Виталию.

— Вам помочь чем-нибудь?

— У вас… молоко свежее? — спросил Виталий, косясь на Розалину Петровну, старательно выбирающую себе пакетики с ряженкой.

— У нас все продукты свежие, — немного удивленно ответила продавщица.

Розалина Петровна приобрела еще пачку творога и выясняла теперь у продавщицы, можно хранить продукт в открытом виде или нет. Уходить она, кажется, не собиралась вообще.

«Лахудра, — злобно подумал Дрыгайло. — Рабочее время уже! Распустились сотруднички под началом Турусова, распустились. Вот выговор ей объявлю, будет знать… О, как голова болит…»

— Йогурт, — едва ворочая костеневшим языком, попросил Виталий, — бананово-клубничный. Есть?

— И банановый есть, и клубничный…

— А из кефиров что у вас?

— Выбирайте, пожалуйста… — Продавщица указала на целый ряд белых бутылочек. Рядом, между прочим, призывно мерцали разноцветные бутылки с алкогольными напитками.

Розалина Петровна, сложив приобретенные молочные продукты в сумку, уставилась на полку, где полукругами лежали различные сыры, и глубоко задумалась.

— Ря… ряженка есть? — спросил Виталий, изо всех сил ненавидя Розалину Петровну.

— Есть, — ответила продавщица.

— Масло и этот… как его… творог?