Оберон Ману - Апокалипсис every day (СИ) Страница 21

— Ты изменился Ганс. Понимаешь? Ты уже никогда не станешь прежним.

— Ну и что? — пожал плечами Фридрих. — Ты тоже изменилась, Хильда.

— Я? Ах, да, — Хильда небрежно повела плечами. — Но это же так естественно…

— Ты что-то хотела мне сказать?

— Я? Ах, да. Конечно. Благодарю тебя, что ты не обидел нашу дочь.

— Значит, там, в бане, была она?

— Не полностью. И только на короткое время. Но всё равно, спасибо тебе.

Фридрих оглянулся. Везде, куда ни проникал его взор, было только одно: серебристо мерцающий туман. Ад? Рай? Чистилище? Великое Бардо?

— Это всё, что ты хотела сказать мне?

Хильда недоумённо оторвалась от своего занятия и встретилась с ним взглядом.

— Нет, Ганс… Ты забываешь, кто ты. Может быть, ты стал русским? Вспомни, кто ты, Ганс. Я боюсь, что ты забудешь не только нас. Ты забудешь и себя. Ты можешь не приносить цветы на мою могилу. Но я думаю, тебе стоит поразмыслить над тем, где будет твоя. Я беспокоюсь за тебя, Ганс. Хотя мы теперь и такие разные. Но я всё же была твоей женой.

— Была, — промолвил Фридрих. И тут же всё изменилось.

Хильда отвернулась и стала стремительно удаляться от него. Серебристый туман исчез, появилась головная боль и тошнота. Появилось что-то белое, нависшее сверху. Фридрих с усилием разомкнул наконец-то веки и увидел над собой потолок. Со стоном повернулся на бок. Теперь он узнал обстановку. Это была его квартира. Он лежал на кровати. Кто-то бережно раздел его до трусов, накрыл одеялом. Он же поставил рядом, только протяни руку, — большой таз с водой. В воде, закутанная каждая в индивидуальную мокрую тряпку, стояли бутылки пива. Фридрих пошевелил рукой и ощутил на пальце знакомую тяжесть. Перстень-открывалка.

Протянул руку, покачал одну из бутылок из стороны в сторону, мокрая тряпка сползла в воду. Поднял бутылку, перенёс её на кровать, непослушными руками сорвал пробку. Поднёс горлышко ко рту. Пиво оказалось холодным. Точнее — прохладным. Чуть ниже комнатной температуры. Скажем так: на верхнем пределе температурной шкалы, допустимой для пива в приличном пивном обществе. Фридрих вздохнул и сделал первый глоток. Потом перевернулся на спину, подмял под себя подушку, приподнялся и лёг чуть повыше. Вздохнул.

Жизнь продолжалась.

34

Жена плохого не посоветует. Даже умершая. Поэтому Фридрих, когда наконец-то пришёл в себя и понял, что сегодняшний день для работы потерян, махнул на всё рукой и в переносном, и в прямом смысле, — впервые у него сам собой получился этот странный русский жест, — и отправился на видеорынок, мирно соседствовавший с книжным и рынком лазерных дисков для компьютера. Девять десятых продающихся там дисков были «левыми», то есть пиратскими копиями. Что не делало их хуже качеством где-то в половине случаев. Впрочем, русские — на удивление неприхотливый народ.

На рынке Фридрих уже был. Друг переводчика из мэрии, за небольшую мзду составивший для него в высшей степени удачный индивидуальный немецко-русский разговорник, приезжал сюда за какими-то программами, в виде отдыха от работы. Оказывается, многие государственные учреждения не могли себе позволить приобретение лицензированных программ по финансовым соображениям. И спокойно пользовались пиратскими. Что никак не отражалось на их работе.

Погуляв по рынку, Фридрих не нашёл немецких фильмов вообще. Нашёл только «Фатерлянд» с Рутгером Хауэром. Купил, конечно. Когда он уже подошёл к выходу, к нему вплотную приблизился какой-то русский, пахнувший луком, водкой и одеколоном «Шипр».

— Слышь, мужик, выручи. Мне бы опохмелиться. А ты такого в жизни не видел и не увидишь, бля буду.

Выражение «бля буду» означало нечто вроде штрих-кода. Своеобразная гарантия качества. Обещание того, что обещание соответствует реальности.

Фридрих хмыкнул, почесал нос. Этот жест тоже был кодовым. И тоже что-то там означал. Задумываться над значением не хотелось, сумма казалась смешной, а продавец — навязчивым. Так что приобретение видеокассеты произошло скорее для того, чтобы отвязаться. А не потому, что Фридрих и в самом деле ждал чего-то там особенного.

Вернулся домой. Прошёл на кухню. Критически посмотрел на плиту. Есть не хотелось. Но надо же чего-нибудь… Открыл холодильник. Пиво. Водка в морозильнике. Мясные консервы. Сухая русская рыба. Водки не хотелось, хотелось пива. Достойная немецкая закуска к пиву отсутствовала. Пить пиво просто так? Вздохнул и вынул рыбу. Попробовать, что ли…

Прошёл в комнату, установил кресло напротив телевизора. С одного боку — таз с водой и пивом. Ходить за каждой бутылкой — «в лом», как говорят русские. А испарение — охлаждает. Пиво должно быть прохладным. С другого бока — журнальный столик. На столик была положена сухая рыба и зазубренный столовый нож. Вообще-то русские чистили рыбу зубами, предварительно поколотив ею о край стола, как это было вчера в бане. Но он ещё не стал настолько русским, чтобы пойти на это. Нож, оно, знаете ли, культурнее…

Поставил «Фатерлянд», привычным уже движением перстня открыл пиво. Пристроил пульт управления телевизором и видеомагнитофоном поближе. После чего занялся рыбой.

«Фатерлянд» пришлось смотреть урывками. Увлёк процесс общения с рыбой. Фридриху внезапно пришла в голову мысль, что русская вобла, — так называется специально высушенная рыба к пиву, — это нечто вроде японской чайной церемонии. Когда основное внимание уделяется не процессу поглощения, а процессу приготовления. Залезть в домик, усесться на своё место. Смотреть, как проворные руки гейши взбивают пену. Потом взять чашку, хлопнуть её махом. И сновка сидеть. Медитировать. Наслаждаться ощущениями…

То же самое оказалось и с воблой. Во-первых, сам процесс очистки. Неспешное приготовление умиротворяюще действует на всё тело. Расслабленные руки, не совсем плетьми висят, нет, просто не напряжённые. Спокойно, без суеты, делают своё дело. Фридрих не удержался и всё-таки, — ритуал есть ритуал! — постучал воблой по колену. Потом погнул рыбину во все стороны. Послышался характерный треск. Чешуя на рыбе встопорщилась, как иглы рассерженного дикобраза и осталась в этом положении.

Фридрих посмотрел на нож и отрицательно покачал головой. Нет. Только руками! И он стал аккуратно, чешуинку за чешуинкой, очищать рыбу. Выдёргивать, и класть рядом, на столик. Получилось что-то вроде перебирания чёток. Монотонно, но в то же время разнообразно, с ожиданием чего-то впереди, какой-то награды за выполняемые усилия.

Не терпится? Оторви плавничок, положи в рот. Терпкая солёность приятно ложится на язык. Язык безо всяких усилий поворачивает во рту гребёнку сухих косточек и слюна неторопливо вымывает притаившееся между ними вкусное содержимое.

Так. Плавник кончился. Выплюнуть его, туда, в чешую, на стол. А теперь — поднести в губам початую бутылку и сделать длинный, неторопливый, неспешный, медленный глоток.

Пиво как бы самотёком движется тонкой струйкой по жёлобу языка и теряется в горле. Жаждущая раствориться во влаге солёность несколько усмиряет свои порывы, а ты в рот второй плавничок. А руки, неспешно, без суеты, выдёргивают чешуинку за чешуинкой, оголяя чуть беловатый от соли, обещающий вкусное бочок воблы. И снова всё повторяется.

Часть чешуи отдирается вместе с куском рыбьей кожи, некоторые чешуинки приходится скрести ногтем. Но вот рыба готова. Экспериментировать с поджариванием на огоньке спички рыбьего пузыря с последующим поеданием оного Фридрих не рискнул. Это показалось ему чересчур русским. Все потроха были удалены и брошены в кучу чешуи безжалостной рукой. Вместе с головой. Не плавник. Слишком много во рту места занимает.

Снова — пиво.

И вот, наконец, сама вобла. Отдираем часть спинки. У больших рыб это называется балык. Жуём, прикрыв глаза. Плотная ткань воблы разжижается хлынувшими со всех сторон в рот потоками, реками, ниагарами слюны. Полость рта словно пропитывается солью, смешанной с пылинками рыбьей плоти. Глоток, и тут же, не открывая глаз, рука нащупывает бутылку, подносит ко рту горлышко, и ты пьёшь, пьёшь, пьёшь живительную влагу, чья лёгкая горечь как по волшебству усмиряет вызванную воблой жажду.

Чудные ощущения!

Не удивительно, что испытавший подобное впервые, Фридрих основную часть внимания сосредоточил именно на процессе общения с воблой. Отчего кино пришлось воспринимать эпизодически, урывками. Впрочем, «Фаретлянд» он уже видел…

Удивительно, что пиво и фильм кончились практически одновременно.

Не заметивший, как кончилось пиво, Фридрих с изумлением посмотрел в пустой таз, где сиротливо плавали одинокие тряпки. После чего почесал в затылке. И вздрогнул, осознав всю необычность этого жеста. Осторожно, скосив глаза, поднёс руку к лицу и подозрительно осмотрел её со всех сторон. Рука как рука. Ничего необычного. Посмотрел по сторонам, пожал плечами, потом махнул рукой, — ничего не понимаю!