Очень сказочная работа 1 - Борис Владимирович Попов Страница 21

– Так уж и на пять…

– Да не меньше! Может ты сильно голодный приперся? Так давай мечи, я не препятствую.

– Только что из-за стола.

– Ну и взял бы пачку сока, чуток хлеба, рислинг попроще, да шоколадку на закусь и хорош. Ты что, влюбился в меня что ли?

– Да как сказать…

– Да никак не говори – суду все ясно! Еще одна обуза на шею навязалась! Теперь придешь еще пару раз и перед отъездом начнешь меня замуж звать. Я уж так пять раз влетала. Правда те, на горе мне, еще и не уезжали никуда. Консьержке скажешь, чтобы не пускала, и трубку перестаешь брать, так они возле подъезда караулят, или под окнами меня орут. Двое даже пели. Я, собственно, чего тебя позвала? Мне последнего отвадить надо, хуже всех нудила оказался! А уж дурной! Своих шуток нету, так он знай себе бородатые анекдоты рассказывает и думает, что это очень весело.

Потом она посерьезнела.

– А ведь он из общей дурости может тебя и бить приняться. Ты как в драке?

– Да никак. Последний раз в детском саду дрался, – ответил я, злокозненно утаив факты, когда меня просто били, для забавы или чтобы отнять деньги. Ведь я же не дрался! Даже и не защищался…

Олимпиада вздохнула.

– Да тебя и видно – три метра сухостоя, и глаза вместо очков невиданные по толщине линзы украшают. И двигаешься как-то рывками, сутулый до края. И какой-то ты весь асимметричный. – Тут она деловито пощупала мою правую руку немного выше локтя. – Ишь, рубаху с коротким рукавом нацепил, – не одобрила она мой выбор одежды. – С чего это у тебя правая рука больше левой? – Я возмутился! Так меня еще не опускали. Буркнул: – Нормальная у меня рука. Я просто правша, вот за счет мышц она потолще и кажется. – Да какие там мышцы! У тебя их и в заводе нет, – развенчала мою отмазку Олимпиада. – У твоей правой загребухи просто кость толще, чем у левой. И она, вроде, подлиннее. А что у тебя с ногами? Тоже толстые, где не надо? – Да что ж это такое? Я на свидание с девушкой пришел, или на строгую медкомиссию затесался? – Хорошие у меня ноги, совершенно обычные. – Покажешь? Предъявишь, так сказать, товар лицом? – Как это я свои ноги показывать буду? Штаны, что ли, сниму? – Снимать, пожалуй, незачем, а слегонца приспустить до колен, это можно. – Не буду я ничего никуда спускать! – Мда, как-то подозрительно эротично это у тебя звучит. Да и трусаки, поди, нацепил какого-нибудь невиданного цвета, чтоб наивную девчонку поразить. – Спорить про цвет трусов мне абсолютно не хотелось, а то и верно придется показывать. – Все у меня обычное, – сказал я. – Все, как у людей. – Так ты еще и не человек? – всплеснула руками Олимпиада. – Оборотень? А в кого перекидываешься? В швабру? Или в удава какого? – Я человек! Я сын своих родителей! – А в кого ж из них ты такой неловкий стропила уродился? Батя с матушкой, вроде, приличные. И на лицо приятные. А на кого из них ты на лицо похож? Что-то я выраженного фамильного сходства не заметила. – Я на маму похож! – Ногами? – скептически спросила Олимпиада. – Ушами, – понуро признался я. – Только она их под волосами прячет. – Маловато фенотипических признаков, браток, – сделала вывод Липа. – Наверное, они тебя усыновили, когда ты маленький еще приличный был. А потом вот это и выросло. Знаешь, как у людей с собаками бывает? Купят на рынке красивого породистого щенка, а вырастает черте че. Или может ты мутант какой?

– Отец давно об этом говорит, – сообщил я.

– И он абсолютно прав, – завершила свою оценку Липа. – В общем, домой я тебя потом провожу, чтобы не избили, и больше тут не отирайся. Сейчас выпьем, заедим по-легкому, остатки домой утащишь.

Вырвавшийся из моей души крик протеста она безжалостно задавила взмахом ладони, зажавшей мне рот.

– Молчи, постылый! А то сама прибью.

Быстро же я опостылел, печально подумалось мне – и пяти минут не прошло… Ох, как правы были родители…

А Олимпиада уже расставляла блюдечки и стаканы.

– Фужеров нет, не взыщи – не обзавелась еще. Ну да ладно, из того что есть похлебаем. Конечно, надо было бы тебя с твоей кошелкой сразу вышибить, но душа просит продолжения банкета, а в магазин переться с перепоя в ломы. Правда и штопора у меня нету, ну и пес с ним, сейчас пробку ножом расковыряем.

С этими словами Липа взяла в руки кухонный нож.

– У меня есть штопор! – торопливо воскликнул я, вспомнив покупку перочинного ножа под чутким отцовским руководством.

Тут поразилась даже видавшая виды Олимпиада.

– А ты запасливый, первый раз слышу, чтобы в гости со своим штопором приходили. У тебя, может, еще флакон с афродизиаком где припрятан?

– Нет. Этого нету. Не приобрел как-то.

– Значит все-таки хотел купить? На свои красоты не понадеялся?

– Да я его и не видел ни разу! – возмутился я.

– Не бери, – посоветовала мне байкерша. – Наши пробовали и мне наливали. Дорогущий, спасу нет, а толку ноль. Ладно, давай винишка отхлебнем.

С этими словами она взяла в руки бутылку.

– О! Германское изделие! Ну, если немец делал, должно хорошо пойти.

Ее преклонение перед всем немецким меня удручало.

– Это в тебе немецкая кровь играет, поди вино, как вино.

– Может ты и прав, – задумчиво сказала Энгельс. – Назови мне хоть одно некачественное или хуже, чем у других народов, немецкое изделие, глядишь и я поверю. Давай штопор, а сам минуты две подумай, разомни мозги перед сабантуем. Время пошло!

Получив перочинный нож, Олимпиада сноровисто открыла штопор, ловко ввинтила его в пробку и приготовилась дернуть. У нас дома этим всегда занимался папа – мы с мамой не осиливали. Отец одной железной рукой держал сосуд, другой вырывал с некоторым усилием пробку. Долго противиться его неизбывной силище никакое пробковое дерево было просто не в состоянии. А если сейчас Липа не осилит, у нее ручонки вон какие тоненькие, и я не одолею? С бутылкой домой бежать, слезно умолять отца о помощи? Опять вдоволь наслушаться его скабрезных шуточек? Эх, права оказалась Липа – кухонным ножом надо было ковырять!

Но Олимпиада неожиданно пошла другим путем. Она зажала бутылку между колен, а двумя руками дернула нож-штопор. Чпок! И пробка освободила дорогу рислингу. Девушка даже не запыхалась и не раскраснелась.

– Ну ты даешь, – поразился ее ловкости я.

– Не первый год на свете живу, –