Галина Черная - Хроники оборотней Страница 22

У агента 013, несмотря на обилие прекрасных кошек — экзотических, персидских, даже лысых египетских сфинксов, настроение не поднималось, скорее еще больше упало. Глядя на строящую ему глазки персидскую кокетку с крошечным носиком и выразительными пушистыми усами, он вообще чуть не расплакался.

— Да-а, моя Анхесенпаатон совсем другая, таких здесь нет. Зачем ты привела меня сюда, деточка? Неужели я обязан смотреть на весь этот позор?! Мои свободолюбивые братья и сестры сидят по клеткам на каких-то расшитых парчовых подушечках с кисточками! С заколками, медальками и бантиками за ушами! Не думал, что доживу до того, чтобы воочию увидеть такое унижение моих сородичей, — тоскливо вопил он. Хорошо, мы встали в стороне, если что, пусть думают, что это Алекс о кошках сокрушается.

— Ты что, никогда не был на кошачьих выставках? — поразился командор.

— Нет, черт побери! И сохрани меня Создатель еще раз попасть! Мать моя порядочная кошка, какое унижение… Вы только поглядите, что там написано! «Котик готов к вязке»! Вязка! Вот как называют это люди… И ведь ни слова о любви! — Профессор буквально побурел от стыда, не в силах такое терпеть. Резко оттолкнувшись от моей груди лапами, он спрыгнул на пол и, распихивая повизгивающих посетительниц, бросился к выходу.

Ладно, каюсь, была не права… Откормленный кошар под табличкой с убийственным для агента 013 объявлением повернул голову в нашу сторону. Он лежал на подушке в позе султана и глядел на меня сквозь полуприкрытые веки взглядом, значение которого, будь я кошкой, не вызвало бы у меня никаких сомнений.

На улице обычно добрый и отходчивый Профессор никак не мог успокоиться. Он мрачно шел впереди, не оборачиваясь и не желая обсуждать произошедшее. Хвост у него стоял ершиком, шерсть дыбом, казалось, по мостовой катится серо-полосатый шар, время от времени пускающий пар из ноздрей.

— Он задет в своих лучших чувствах, — скорбно поделилась я с Алексом. — А ты знаешь, похоже, он никак не может забыть ту кошку. Анхесенна… ну ту… из храма богини Баст.

— Анхесенпаатон? Да, пожалуй, очень на то похоже.

— Но ведь у котов нет института брака! Все их увлечения, как принято считать, не оставляют глубокого следа в сердце.

— Так принято считать, но ведь бывают разные случаи… Мы знаем друг друга не один год, многое пережили вместе, и поверь, я никогда не видел его таким. Агент 013 всегда был слишком рассудочен для безоглядной любви.

— Ха! А когда он бегал за мной, высунув язык, подарки дарил, в человека превращался?

— Видимо, это другое… Он должен сам во всем разобраться и принять решение, нам лучше пока оставить его в покое.

Я с удивлением покосилась на Алекса. Значит, периодически кот делился с ним своими сердечными тайнами, а я даже не знала, что они у него есть. Хотя, с другой стороны, если Профессор проявлял в мой адрес противоречивые, но несомненно любовные чувства, то почему он не способен испытывать такую же, а может, и гораздо большую привязанность и любовь к нормальной кошке? Это в смысле, что я — кошка ненормальная… То есть вообще не кошка, а значит… Тьфу, совсем запуталась!

Театр впечатлял уже на расстоянии. Величественный, прекрасный, с великолепными барельефами. Сотня карет стояла на площади — наверно, сегодня аншлаг, или в таком театре аншлаг должен быть всегда? Я застыла на месте, раскрыв рот и, кажется, даже не дыша. Пока любимый не тронул меня за плечо и не указал вправо:

— «Ковент-Гарден» вон там. А это здание вокзала! Согласен, монументально и впечатляет, но нам не сюда.

Покраснев, я развернулась к театру, опустив голову и глядя себе под ноги. Тут тоже были кареты и кебы, на лестнице демократично толпились люди всех сословий, от богатых господ до юнцов в рабочих робах. Уже у входа царила праздничная атмосфера, возбуждение, предвкушение чего-то яркого. Народ смеялся, кое-где приторговывали лишними билетиками, и даже два невозмутимых полисмена не выглядели такими уж неприступными.

— Мисс Элен, мисс Элен! Еле до вас докричался! Вы ведь бежите не останавливаясь, я боялся потерять вас в толпе. — Передо мной возник раскрасневшийся от холода Диккенс с растрепанными кудрями, а в груди у меня снова проснулось какое-то неопределенное щемящее чувство.

Великий писатель встретился с каменным взглядом стоящего у меня за спиной Алекса.

— А, позвольте вас представить, это мой брат… э-э… двоюродный, Джефри. Джефри, это мистер Диккенс!

— Очень рад, сэр. — Диккенс с искренней симпатией сжал руку командора.

Я увидела, что писатель ниже Алекса на целую голову, а еще, какие они оба разные… Диккенс — живой, энергичный, лицо светится творчеством и верой в человечество. Алекс — спокойный, надежный, серьезный и… какой-то удивительно беззащитный в сравнении с прогрессирующей знаменитостью.

— А это наш кот, просто маленький серый Кардинал. Мы его любим и балуем, вот даже в театр взяли.

Профессор фыркнул и полез к напарнику на руки. Похоже, все еще дуется после выставки, надеюсь, спектакль его развеселит.

— Ого! Не такой уж он и маленький, приятный толстяк, попробуем пройти вместе с ним. Хорошо, когда билетер знакомый.

Театр был огромный (три с половиной тысячи мест) и новенький, недавно отстроенный после пожара. Пушок сначала уселся на коленях у Алекса, вытягивая шею, чтобы хоть что-то увидеть, но, не выдержав, перелез на спинку кресла. Оттуда обзор был получше, хотя задние ряды несколько поворчали…

— Какой любознательный у вас кот. У него такая интеллектуальная мордочка, словно на спектакли он ходит с детства, — восхищенно отметил Диккенс.

Агент 013 смерил его холодным взглядом и выгнул бровь…

— Господи, он меня понимает! — пораженно воскликнул писатель.

Командор с шумом выдохнул, но от комментариев воздержался. Похоже, сэр Чарльз порядком раздражал обоих моих ребят.

— Конечно, понимает! Все животные отлично понимают человека, поэтому при нем мы не позволяем себе вольно его обсуждать. Кардинал этого не любит, — шепотом сообщила я. Диккенс ахнул, но свет погас, и действие началось.

Пьеса была классической, про пиратов. Дочь их капитана неосторожно влюбилась в пленного герцога, за которого папаша ожидал получить приличный выкуп. Так эта дура помогла заложнику бежать. Тот, едва добравшись до своих, быстренько собрал целую эскадру судов и, с помпой вернувшись, в трудном бою одолел и сжег пиратское гнездо. Но капитан пиратов в последний момент добрался-таки до герцога и смертельно ранил его в живот. Сам, кстати, тоже не выжил, получив кинжалом в спину от дочки, которая опять захотела спасти возлюбленного. Герцог перед смертью признается ей в безумной любви, и дочь пирата, не выдержав потрясений дня, заодно закалывает и себя саму!

Апофеоз, занавес, слезы, комок в горле, особенно от понимания непреходящей человеческой глупости… Зал потрясенно молчит еще несколько секунд, после чего разражается бурной овацией.

— Потрясающе! Действительно, потрясающе! Как вам пьеса? Я ее смотрю уже в пятый раз и по-прежнему не могу сдержать восторга! — кричал Диккенс, яростно аплодируя. Алекс вяло хлопал чисто из вежливости, котик скорчил такую рожу, что лучше вообще не смотреть, я предпочла поддержать возлюбленного.

Нет, вообще-то спектакль неплохой, если не особенно придираться. Хотя, с другой стороны, что скрывать — большего бреда я еще не смотрела! Эпоха романтизма, оказывается, дарила нам всякое, и это всякое в свое время вполне сходило если не за высокое искусство, то за вполне приличную пьесу.

Потом мы все вместе ужинали в «Заплесневелом сыре» (официальное название «Старый чеширский сыр»), популярное и достаточно неплохое кафе. Диккенс увязался с нами, как-никак он покупал билеты в театр, надо было «откупиться», в смысле тоже сделать человеку приятное. Заказали предрождественский пудинг, традиционный сыр, бисквиты и глинтвейн.

Пусик, поманив меня взглядом, потыкал лапой в меню, требуя говяжий ростбиф, курицу в грибном соусе и отбивную по-ирландски. На секунду он задумался и шепнул:

— А еще, пожалуйста, булочку и маленькую чашечку сметаны, я на диете, к тому же потрясения отбивают аппетит…

Пришлось согласиться на все — его напоминания о выставке у меня уже в кишках. Поздний ужин прошел в крайне дружеской, но не доверительной атмосфере. Командор ревновал, кот набивал брюшко, писатель распускал хвост, а я, как всегда, была крайней. Потом мужчины вдвоем ушли в туалет, и английский классик вернулся оттуда с такими круглыми глазами, что мне хоть сквозь землю провались! Черт, что же такого Алекс ему пообещал, если весь остаток ужина сэр Чарльз обеими руками держался за свой стул…

Часов в одиннадцать мы сердечно распрощались с Диккенсом, к этому времени я уже точно знала, что Алекс мне по-прежнему во много крат дороже, чем кто бы то ни было.