Юлия Морозова - Игра ва-банк Страница 22

Признайтесь, проглядывали объявления на последней странице газеты: фото полуобнаженной красотки или красавца с алчущим взглядом, а внизу скромная подпись типа «Салон мадам Никареты: массаж и прочие удовольствия».

Так вот, там их практически не встречается. Иногда в подобных заведениях работали низшие «пожиратели», не способные самостоятельно найти влиятельного покровителя. Остальные устраивались куда как лучше. Но каждый из них находился под патронажем какой-либо епархии, обеспечивающей строгий надзор и своевременное клеймение подопечных.

Несмотря на общую природу, пути «змеи»-инкуба и «розы»-суккуба почти не пересекаются — такой союз будет смертельным и закончится взаимным истощением. Но они все-таки сходятся один раз в жизни (а жизнь у них совсем не короткая, поверьте мне и «Большой энциклопедии магических существ»), для продолжения рода, перед этим знаменательным событием «залюбив до смерти» некоторое количество человек.

При действующей печати такой номер не проходит.

Хотите знать, почему не клеймят потенциально опасных для людей оборотней, вампиров и других существ? Худо-бедно те могут себя контролировать, а суккубы и инкубы — нет.

— Значит, мне не показалось, — пробормотала я. — Все-таки суккуб. Суккуб…

— Что суккуб? — Слух у Малыша был острый.

— … без клейма подлежит уничтожению на месте, — закончила я мысль и очнулась. — А?.. Что?..

Бабушка постучала тростью об пол, привлекая наше внимание.

— Вот что, детки, поздно уже. Давайте-ка по домам. Эла, проводи гостя.

— Да я и сам могу… — Паренек встал из-за стола.

— Сам ты дома под одеялом, — сказала Ба. — А в Спэрроу-хилл изволь слушать и выполнять то, что говорит тебе ведьма рода.

— Ты куда? — спросил парень, наблюдая, как я надеваю старенькое пальто и сую голые ноги в растоптанные бабушкины ботинки.

— Тебя провожать.

Оборотень не обрадовался нагрянувшему счастью.

— Да я могу сам… — Тут он, видимо, вспомнил скабрезный бабушкин комментарий, покраснел и умолк.

Длинный мамин шарф пришлось намотать вокруг шеи три раза, прежде чем его концы стали свисать только ниже колен. Довершила образ драная широкополая шляпа — в ней тетушка обычно прополкой огорода занимается.

— Не можешь. Если повезет, до забора еще дойдешь, а в роще точно заплутаешь.

— Чего там плутать! — обиделся Малыш. — Едешь по дороге да едешь.

— Это пока светло.

— Я ночью вижу еще лучше, чем днем!

— Тише! Не ори как оглашенный. — Я отпихнула его в сторону, обыскивая прихожую на предмет заговоренного фонаря, — Ты у ведьм в гостях или как? Сказано, не пройдешь, значит, не пройдешь.

Фонарь нашелся под тумбочкой для обуви. Кое-как я выкатила его из дальнего угла. Паутина свисала с решетки клочьями. Давненько мне ночами провожать никого не доводилось. Клиентура пошла нынче респектабельная, приезжают больше днем, да на личном автотранспорте.

— Хотя… — Вытирая подолом пальто фонарь, я сделала вид, что задумалась. — Нам бы не помешал сторожевой оборотень. Только тебя же брэг прокормишь!

Малыш достал из кармана штанов резинку и опять завязал волосы в хвост.

— Я сам себя прокормлю!

— Нет, друг любезный, так ты нас последней клиентуры лишишь. Посему лучше пошли — выведу тебя от нашего разорения подальше.

И я толкнула входную дверь.

За порогом улеглась октябрьская ночь, чье сытое брюхо усыпали звезды. От месяца уже мало что осталось. Совсем скоро новолуние, а значит и Самхайн. А там и до моего дня рождения рукой подать.

Окна жилых комнат выходили на другую сторону, поэтому, несмотря на тусклую лампу над дверью, во дворе была тьма египетская.

Пока я возилась с фонарем, Малыш прикатил откуда-то со стороны гаража свой мопед. Пальцы у меня совсем замерзли, но возвращаться за перчатками все равно не хотелось.

— Да работай уже! — Я в сердцах тряхнула вредную жестянку.

Она сжалилась и заработала. Точно в бутылку с чернилами плеснули воды и хорошенько взболтали. В радиусе двадцати футов вокруг меня ночь выцвела до предрассветного хмурого утра.

— Что это за штука? — поинтересовался оборотень.

— Заговоренный фонарь.

— Но он же не светит. — Паренек наклонился ниже и удивленно воскликнул: — Там даже лампочки нет!

— А она и не нужна. Тот, кто несет фонарь, и так видит все, как оно есть на самом деле. — Подкрутив яркость, я пошла к калитке.

— Ух, здорово! — восхитился в очередной раз за вечер Малыш, с усилием толкая вслед за мной мопед.

— Мама смастерила, — гордо заметила я.

Калитка была не заперта, поэтому копаться с замком не пришлось, и мы беспрепятственно вышли за ограду.

Роща ночью совсем не такая, как днем. И дело здесь не только в темноте, которая в глазах неискушенного путника любой лесок превращает в непролазную чащу. Ночью деревья оживают. Могут бродить с места на место, пряча дорогу. Могут морок напустить. А могут и долбануть суком по голове. Тут уж как кому повезет.

Лет четыреста назад, когда отношения с Инквизицией у ведьм были несколько напряженными, а крестьяне — легко бросающимися из крайности в крайность, роща наш род весьма выручала. По нынешним временам пользы от нее куда как меньше. Это дополнительный налог ежегодно, выплата компенсаций случайным пострадавшим и такие вот ночные променады с припозднившимися гостями.

— У тебя мопед двоих выдержит? — У меня даже нос замерз — быстрее бы домой.

— Если второй будет такой же тощий, как ты, то без проблем.

На себя бы посмотрел, доходяга.

— Поедешь туда, куда я скажу, даже если тебе будет казаться, что там глубокий овраг. И никуда не сворачивать без моего разрешения! Станет совсем страшно — можешь закрыть глаза.

Малыш презрительно фыркнул и оседлал мопед. Тот завелся с первого раза. Покрепче перехватив фонарь, я устроилась позади оборотня, свободной рукой вцепившись ему в плечо.

— Прямо. И не гони.

— Знаю, — огрызнулся Малыш.

— Налево.

— Там кусты непролазные!

— Налево!

Мопед повернул налево, чудом не врезавшись в дерево.

— Но как?..

— Потом. Прямо.

Паренек больше не пререкался, а молча повиновался моим указаниям. А может, и правда закрыл глаза.

— Стоп.

Мы остановились на вершине холма. Огоньки Давкаута были так близко, что не верилось, что до него почти две мили.

— Занятный у вас лесочек.

— С характером. И ночью по нему лучше без сопровождения не гулять. — Мне хотелось побыстрее распрощаться. — Минут через пятнадцать пойдет последняя электричка. Поезжай, как раз успеешь. Только прежде загляни к смотрителю. Скажи дяде Патрику, что его Эла попросила за мопедом приглядеть. Потом твой транспорт Фред заберет, когда за машиной приедет.

— Да ну, — отмахнулся Малыш. — Я лучше своим ходом.

— Ну смотри, дороги ночью не безопасны.

— Я в общем-то тоже… — Он зевнул, прикрывая рот рукой, которая на глазах трансформировалась в здоровую мохнатую лапищу.

— Тогда пока. — Я повернулась и потопала в сторону дома, широко размахивая руками и поскрипывая фонарем.

— А поцелуй? — донеслось до меня.

— А в лоб?

— Можно и в лоб.

— Обойдешься!

Он нагнал меня у рощи, вырастая впереди точно из-под земли.

— Ну что?

— Можно я приеду еще? Завтра или послезавтра.

Вопрос меня озадачил. Давать опрометчивых обещаний не хотелось. Впрочем, объясняться тоже.

— Послезавтра я дежурю на работе допоздна.

— А завтра, завтра мне можно приехать? — не сдавался оборотень.

Трудных подростков только не хватало.

— Ну… приезжай.

С криком «йехууу!», чем-то походившим на волчий вой, Малыш высоко подпрыгнул и помчался обратно к оставленному мопеду. Заурчал мотор, и паренек скрылся за холмом.

Всю обратную дорогу через рощу за моей спиной раздавались тяжелые скрипучие шаги. Зловеще трещали ветки. А в глубине леса раздавались душераздирающие завывания.

— Бабушке пожалуюсь, — бросила я через плечо. — Все будут, как путевые, а ты пенек пеньком.

Позади меня сипло вздохнули, и дальше я уже пошла без мрачного звукового сопровождения, раздумывая о том, что бедный Малыш еще не знает, на что подписался. Завтра «ВеликиЭ» приспособят его к хозяйственным работам безо всякого стеснения.

Гостем у ведьмы бывают только единожды. Во второй раз она уже знает, как сможет вас использовать.

В холле горел свет. Прямо в центре комнаты, на самом видном месте, а точнее на столе, стоял чемодан, для верности перевязанный бечевкой. Кожа на его раздутых боках потрескалась еще в те времена, когда юная Эсме первый и последний раз полетела в столицу искусства и моды. Последний, потому что одного рейса маме хватило, чтобы понять: метла — это единственный летный аппарат, на котором ее не укачивает.